Страница 5 из 69
Люди насторожились. Гунгар что-то сипло пробормотал, откашлялся и наконец решился:
— Ошибка вышла… Отец, и вы все извините меня. Я перепашу. Больше так не буду. Даю слово…
В тот же день на доске объявлений полевого стана появился «боевой листок» с заголовком «Позорная борозда тракториста Гунгара». Это писали комсомольцы. С тех пор Гунгар работал неплохо, но старался не попадаться лишний раз на глаза молодому бригадиру.
4
Как только прогнали стадо, со всех сторон к правлению колхоза потянулись жители Ганга — кто с топором и с пилой, кто с лопатой. У каждого еще рюкзак или узелок с едой.
Лемех от старого плуга, подвешенный во дворе правления, звенит и звенит. Это колхозный сторож ударяет камнем о сталь, созывая народ. Звон разносится по всему улусу.
С гиканьем проскакал по улице всадник, за ним потянулась хвостом пыль и долго висела в воздухе, дымном и без того. Над улусом опять накалялось небо, ни одного облачка, хотя бы с рукавицу, не было на нем. Лишь вдали, где торчали из тумана вершины сопок, белела небольшая подушка. То ли дым, то ли облако — не поймешь.
Собрались у правления. Балбар стоял в толпе и, здороваясь с улусниками, то снимал, то надевал фуражку. Парни, бывшие друзья, окружили Балбара плотным кольцом, и каждый старался сказать ему кто ободряющее, кто шутливое слово. Подвыпивший Гунгар все теребил его и заплетающимся языком направлял разговор в единственное русло:
— Расскажи-ка, тала, где ты кудри свои оставил?
Скрывая неловкость, Балбар посмеялся вместе со всеми и сказал:
— Что слышно о пожаре? Сухо очень. Трудно с огнем совладать…
— Да, это тебе не в твоем санатории, — все пытался возобновить свою тему Гунгар.
— Не зубоскаль! — не выдержал кто-то из парней.
В стороне групкой стояли женщины и с любопытством поглядывали на Балбара, но отвлеклись вдруг на чей-то возглас:
— О, смотрите-ка, Дарима пожаловала!
— Здравствуй, Дарима.
— Давно тебя не видали. Вышла замуж и не показываешься.
— Исчезла в просторном доме Банзара, словно камень в озере.
Балбар кинул на Дариму мимолетный взгляд и потупился. Парни понимающе замолчали.
Женщины все гомонили, о чем-то расспрашивали Дариму, словно долгожданную гостью, от которой не терпится услышать новости. Она отвечала на расспросы шуткой, чтобы и защититься от насмешек и никого не обидеть.
— А я думала, вы уже давно все мои косточки перемыли. Оказывается, нет? Ну-ну, продолжайте… — Дарима рассмеялась, на ее щеках заплясали ямочки. «Что же вы молчите?» — хотела спросить Дарима и вдруг в толпе мужчин увидела Балбара. «Балбар вернулся?.. Вот как…» — Дарима опустила глаза и почувствовала, что сердце ее забилось гулко и тревожно.
5
Балбар, заложив руки в карманы, молча смотрел на нее. «Дарима? Это ты?»
В нем затрепетала надежда, вчерашние слова матери о Дариме отлетели куда-то, и ему показалось на миг, что ничего не произошло и не было между ними двух долгих лет.
Тогда никто не посочувствовал Балбару и ни в чьих глазах он не увидел участия. Лишь одна мать лила горькие слезы.
«По кривой дорожке пошел, на общественное добро позарился. Пусть получает по заслугам…»
Слова эти, сказанные на суде бригадиром Евсеем Даниловичем, гвоздем застряли в Балбаре. Совершив зло, он не мог смириться с тем, что он преступник, и метался, не в силах осмыслить того, что с ним произошло.
Самым страшным для него был день суда.
Даримы на суде не было, хотя вызывали и ее. Говорят, она пасла овец на лугах Ангирты. А может, просто не захотела краснеть за него при всем народе. Когда Балбара посадили в машину, мать заплакала:
— Ох, люди, люди! За какие грехи предков, за какие неправедные дела послал мне бог увидеть такое?
Эти слова матери словно тысячи мелких иголок вонзились тогда в сердце Балбара. Винила ли она своего сына или жалела, кто знает? Но до Балбара разом дошло: он виноват, материнское горе на его совести. И сам заплакал навзрыд.
— Надо было раньше думать, — сказал ему пожилой милиционер, — перестань. Ты же мужчина…
Балбар уткнул голову в колени. Машина тронулась. Он уже не плакал. И больше ни одной слезинки не проронил с тех пор…
— О, кого я вижу! Ты когда прибыл? — Евсей Данилович легко сбежал с крыльца и протянул Балбару свою маленькую твердую ладонь. — Рад тебя видеть, Балбар. Как самочувствие?
Балбар подал ему руку без улыбки, не желая замечать, что парторг смотрит на него добрыми голубыми, как озерная вода, глазами.
Балбар вдруг вспомнил, что еще недавно, когда был там, он собирался просить прощения у Евсея Даниловича, как только вернется в улус. Но теперь самому ему непонятная обида захлестнула сердце: вспомнились слова Евсея Даниловича, тогда бригадира, на суде.
— Помогать пришел? Сразу за работу. Правильно, Балбар, — негромко сказал парторг и одернул старую, еще «бригадирскую» гимнастерку.
Балбар, насупив густые черные брови, молчал, все удивляясь своей внезапно возникшей неприязни к этому человеку. Евсей Данилович, повернувшись, быстро зашагал по двору.
— Между прочим, я и раньше не был лодырем, — бросил ему вдогонку Балбар, но скорее всего слова свои адресовал тем, кто стоял с ним рядом.
Солнце еще не успело накалить белесое небо, но роса на траве высохла, и жара подступала. Люди сидели в тени деревьев или на завалинках, готовые подняться, как только услышат сигнал.
6
Дарима, одетая в шаровары и мужской пиджак с закатанными рукавами, сидела на ступеньке крыльца амбара — там было прохладнее. Она уткнулась в книгу, которую прихватила с собой, и время от времени листала страницы, возвращаясь к тем, которые уже пробежала глазами, не вникая в их смысл.
Отчего, увидев Балбара, она прикусила язык? Почему так тревожно забилось ее сердце? Разве не знала она, что рано или поздно увидится с ним? С тех пор как она вышла замуж, у нее нет человека роднее Банзара. Но было ведь такое время, когда мысли ее постоянно тянулись к Балбару. Встречаться с ним, ловить теплоту и нежность его взгляда, слушать, как он поет песни на всю степь или звонко хохочет, сидеть с ним рядом и гладить его кудрявые волосы — было для нее счастьем.
И вдруг все это оказалось ненужным, даже имя Балбара стало чужим и далеким.
Никто не думал, и Дарима сама, что у нее так сложится судьба. Банзар Жамсуев вошел в ее жизнь нежданно-негаданно. Разве она думала, что станет женой председателя, когда впервые увидела его на собрании? До этого не раз слыхала, как говорили о нем улусные женщины: «Банзар-то Жамсуев уже состарился, а все учится и учится. Интересно, когда он жениться будет?..» Когда он приехал в родной улус после курсов, колхозники избрали его своим председателем.
Ничего особенного Дарима не заметила в нем тогда на собрании. Смутно было у нее на душе и тревожно. Сидела она в дальнем ряду и рассеянно слушала слова парторга, изредка поглядывая по сторонам. О чем говорил Евсей Данилович и почему колхозники хлопали ему так дружно, она не смогла бы ответить, если бы ее спросили тогда, И голос Володи Дамбаева тоже лишь на минуту отвлек ее от горестных раздумий. Ораторов было много. Дарима сидела потупившись, безучастная ко всему, и думала только о Балбаре. «Зачем он так сделал? Зачем? Как будто я нуждалась в безделушках. Эх, Балбар…» Только в конце собрания, когда Банзар Бимбаевич легко поднялся из-за стола президиума и, молодцевато откинув рукой черные волосы, стал благодарить колхозников за доверие, Дарима словно очнулась… Удивленная тем, что он такой белолицый и такая у него ясная, добрая улыбка, она задержала на нем долгий взгляд. «И совсем он не состарился», — отметила про себя Дарима.
Потом она увидела его в степи. Это было вечером, на закате солнца. Дарима опустилась с пригорка, чтобы набрать из ключа воды, и вдруг услышала топот. Кто это? Поднявшись с полными ведрами на пригорок, где у чабанской избушки, окруженной мелкими березками, спешился всадник, Дарима узнала в нем председателя.