Встречный огонь

Евсей Данилович и Бальжинима встали на заре.

— Чаю надо вскипятить. Без чаю какая работа? — Лесничий пристраивал над огнем большой закопченный чайник.

— Напьемся еще, — сказал Евсей Данилович, — сперва лошадей надо пригнать.

Они пробрались между спящими женщинами и вышли на тропу. Неподалеку от табора увидели под сосной скрючившегося Балбара. Заслышав шаги, он поднял голову.

— Ты чего это спал в таком неудобном месте? — удивился Бальжинима.

Балбар потер глаза и сел.

— Молодой, что ему… Костра не надо, кровь и так греет, — бросил на ходу Евсей Данилович.

— Не все равно, где спать? — огрызнулся Балбар, посмотрев в спину парторга заспанными недовольными глазами.

Лошади паслись внизу под горой. Евсей Данилович и Бальжинима спускались по склону, когда Бальжинима вдруг остановился:

— Тс-с… Постой, Данилыч…

Цокая копытцами, на ближнюю поляну выскочили козы. Они проплыли в синих волнах тумана, почти не коснувшись земли, и тут же исчезли.

— В прошлом году я в распадке соли насыпал. — Бальжинима зачарованно смотрел на заросли, где исчезли животные.

— Ну и что?

— Солонцы, настоящие солонцы, понимаешь? Черт! Ружья-то нет… — Бальжинима плюнул с досады.

— Идем, идем. Не до этого сейчас.

Евсей Данилович недолюбливал его. Знал, что Бальжинима мог бы не хуже других работать в колхозе, но он устроился в лесничество. Ему поверили: ведь бумагу от врачей показывал всем — не велят, мол, глядите сами. А как начал строить себе новый дом, такие бревна ворочал, что люди только удивлялись. На ферме Бальжинима работать не захотел — тяжело. В гурты не пошел. А по вечерам, говорят, карты мусолит с дружками, водку хлещет. И еще страсть охотиться не дает ему покоя.

— Ты же сам взялся лес охранять, значит, и живность всякую беречь должен. Будто тебе для того ружье дали, чтобы без разбора зверя стрелять. Смотри, Бальжинима, попадешься — пеняй на себя.

Бальжинима не ответил на выговор парторга. Спуск был трудный. Сапоги скользили по траве — только держись… Длинноногий Бальжинима первым оказался под горой и свистнул, как обычно свистел, когда звал своего коня на водопой.

Утро было прохладное. Ни комаров, ни мошек. Лошади паслись спокойно. Почуяв приближение людей, они подняли уши, похожие на сухие, свернутые листья подсолнухов.

Дым и туман, смешиваясь, плыли над степью. В тишине отчетливо звенел голос кукушки. Она куковала долго, но других птиц почему-то не было слышно, как будто все они улетели подальше от беды.

Оседлав лошадей, Евсей Данилович с Бальжинимой повернули назад.

— А что, если я махну сейчас к старикам? Надо предупредить Гатаба. Пусть уходит, — Бальжинима придержал коня.

— Зачем? Старики не хуже нас с тобой знают, что им делать, — ответил парторг, глядя сбоку на лесничего. Они ехали рядом. — Я вот о Балбаре думаю. Почему он не со всеми ночевал? Может, ребята его прогнали? Как-то нехорошо получается. Надо бы поддержать парня…

Бальжинима усмехнулся.

— Такие, как этот Балбар, привыкли на всем готовом жить. Мы-то, чтобы учиться, вон куда шли — в Сосновку, да еще со своими харчами. Ели мерзлую картошку, арсу[11], бурдук из жмыха. А в чем ходили! У меня была овчинная шуба вся в заплатах. Ну, беда… Обуешься в унты, на голову треух наденешь — и пошел. Вот как было. Нынешняя молодежь этого не знает. Им узкие брюки подавай! Э, да что говорить, — Бальжинима безнадежно махнул рукой и поморщился, как от зубной боли. Не замечая, что парторг с любопытством на него поглядывает, Бальжинима продолжал со злостью: — Пьяницы все. Иной парень сопли утирать не умеет, а уж за рюмкой тянется. И сказать ничего нельзя. Растут балбесами. Откуда это? По-моему, от легкой жизни. Раньше деревянной сохой землю пахали, на быках ездили. А теперь машин, тракторов этих, всякой техники в колхозе хоть отбавляй. И вот видишь, что получается. Тунеядцы растут…

— Ну, ну… Так уж все и тунеядцы, — возразил с усмешкой Евсей Данилович. — Зачем зря говорить? И об узких брюках. Не в этом дело, Бальжинима. Посмотри-ка на Володю Дамбаева. Он ведь тоже носит узкие брюки, но никто не скажет худого слова о нем. Или возьми Галана. В колхозе он на разных работах. А ведь десятилетку окончил. Поставь его на любую работу — не откажется. В наше время человек со средним образованием не стал бы мешки грузить. Верно? А Галан черновой работы не боится. Нынче многие так: сперва на производстве работают, потом в институт поступают. Это правильно. Что касается Балбара, то о нем разговор особый. Мы сами его проглядели. А Шарухи… Где же она с ним справится? Вот и пошло. Безотцовщина, известное дело…

Евсей Данилович помолчал, прислушиваясь к далеким голосам пробудившегося табора, и оглянулся на своего спутника:

— Ты, Бальжинима, сам пореже забутыливай. Ведь и наш, взрослых, пример кое-что значит. И жену свою предупреди, чтоб в ночь-полночь магазин не открывала. А то сами даем пьянству разгуляться… Понял?

Бальжинима опустил голову и пришпорил коня.

15

Едва солнце отделилось от горных вершин на востоке, как уже стало припекать. От него нигде не спрячешься. Над лесом, как грива необъезженного коня, стелился черными космами дым.

Галан вытер рукавом рубахи потное лицо.

— Черт возьми! Дышать нечем. Прямо задохнуться можно. Искупаться бы сейчас… — Балбар положил на пенек топор и выжидающе посмотрел на своего напарника. Они хорошо поработали с Галаном: очистили просеку от деревьев и пней, стащили их в кучу. Сквозь редкие кустики видно теперь светлую поляну. Оттуда тонкой веревочкой вьется к небу синий дым. Это женщины готовят еду. Там стоянка.

— Искупаться успеем, — Галан стянул прилипшую к спине рубашку и стал ею обмахиваться. — Смотри, какую полосу люди вспахали. Вот это сила! — сказал он ободряюще Балбару, будто старший младшему.

Балбар оглянулся:

— Не понимаю, зачем столько земли поднято, когда можно было канаву прокопать.

— Чудак ты, — Галан рассмеялся, — огню раз плюнуть через канаву перепрыгнуть. А через такую широкую полосу не под силу.

Балбар стал разуваться. Он злился и на Галана за его наставительный тон, и на себя за происшедшее ночью. Он просидел под сосной почти до рассвета и только под утро, свернувшись клубком, уснул, да Бальжинима с Евсеем тут же его разбудили.

— Пойдем, окунемся хоть разок, — снова предложил он Галану. — Жарища, спасу нет…

— Рано еще. Другие же терпят, — ответил несговорчивый напарник.

— Ну, как хочешь.

Балбар уже снял сапоги, поднялся и хотел идти к озеру, но в это время со стороны бугра, где еще недавно рокотали моторы, послышался голос Евсея Даниловича:

— Ребята-а!

Балбар и Галан повернули головы. На бугре, под большой сосной, расположившись полукругом, отдыхали трактористы.

— Сюда, ребята! — кричал парторг, размахивая фуражкой.

Со всех сторон к нему поспешили люди.

— Слышишь? Нас зовут… — Галан кивнул Балбару.

— К чему мне-то идти? Там и без меня людей хватит. Лучше искупаюсь. Комары заели.

— Слышишь же, зовут нас, а не меня, — повторил Галан требовательно.

— Почему я должен мчаться на зов Евсея?

Балбар, поругиваясь про себя, все же двинулся за Галаном с сапогами в руках. Так босиком и пришел на бугор и уже там, подсев к дымокуру поближе, снова обулся. Рассматривая чумазые и опухшие от комариных укусов лица одноулусников, Балбар заметил, как Бутид-Ханда, увидев его, скривила полные губы в усмешке и стала отмахиваться от мошки пучком березовых веток. Досада и злость снова вспыхнули в нем, когда он вспомнил ночной разговор с Бутид-Хандой. Балбар сжал зубы и надвинул на лоб фуражку.

Евсей Данилович, выждав, пока все усядутся и смолкнут, заговорил:

— Огонь все надвигается, товарищи! Валом идет. И преградить ему дорогу мы должны именно здесь. Но для этого надо сделать еще одно усилие. Где Бальжинима? Есть такое предложение… — парторг умолк и поискал глазами лесничего.

11

Арса — молочный напиток.