Страница 104 из 106
— Откуда у вас такое имя — Бронислав?
— Поп с похмелья придумал. Я его, мерина гривастого, разок стукнул за это, когда сопровождал в ГПУ в тридцать третьем году…
— Где это? Куда сопровождали?
— А в городе было. Мы его тут коллективно взяли, а в город вести некому. «Давай, говорят, Бронька, у тебя на него зуб — веди».
— А почему, хорошее ведь имя?
— К такому имю надо фамилию подходящую. А я — Бронислав Пупков. Как в армии перекличка — так смех. А вон у нас Ванька Пупков — хоть бы что.
— Да, так что же дальше?
— Дальше, значит, так… Где я остановился?
— Генерал расспрашивает…
— Да. Ну, расспросил все, потом говорит: «Партия и правительство поручают вам, товарищ Пупков, очень ответственное задание. Сюда, на передовую, приехал инкогнито Гитлер. У нас есть шанс хлопнуть его. Мы, говорит, взяли одного гада, который был послан к нам со специальным заданием. Задание-то он выполнил, но сам влопался. А должен был здесь перейти линию фронта и вручить очень важные документы самому Гитлеру. Лично. А Гитлер и вся его шантрапа знают того человека в лицо».
— А при чем тут вы?
— Кто с перебивом — тому с перевивом. Прошу плеснуть. Кха! Поясняю: я похож на того гада, как две капли воды. Ну, и — начинается житуха, братцы мои!
Бронька предается воспоминаниям с таким сладострастием, с таким затаенным азартом, что слушатели тоже-невольно улыбаются.
— Поместили меня в отдельной комнате тут же, при госпитале, приставили двух ординарцев… Один — в звании старшины, а я рядовой. Ну-ка, говорю, товарищ старшина, подай-ка мне сапоги. Подаст. Приказ — ничего не сделаешь, слушается. А меня тем временем готовят. Я прохожу выучку…
— Какую?
— Спецвыучку. Об этом я пока не могу распространяться — подписку давал. По истечении пятьдесят лет — можно. Прошло только… — Бронька шевелил губами — считал. — Прошло двадцать пять. Но это само собой. Житуха продолжается! Утром поднимаюсь — завтрак: на первое, на второе, третье. Ординарец принесет какого-нибудь вшивого портвейного, я это кэк шугану!.. Он несет спирт: его в госпитале навалом. Сам беру, разбавляю, как хочу, а портвейный — ему. Так проходит неделя. Думаю, сколько же это будет продолжаться? Ну, вызывает наконец генерал. «Как, товарищ Пупков?» Готов, говорю, к выполнению задания! «Давай, — говорит. — С богом, — говорит. — Ждем тебя оттуда Героем Советского Союза. Только не промахнись!» Я говорю: если я промахнусь, я буду последний предатель и враг народа! Или, говорю, лягу рядом с Гитлером, или вы вручите Героя Советского Союза Пупкову Брониславу Ивановичу. А дело в том, что намечалось наше грандиозное наступление. Вот так, с флангов, шла пехота, а спереди — мощный лобовой удар танками. — Глаза у Броньки сухо горят, как угольки, поблескивают. Он даже алюминиевый стаканчик не подставляет — забыл. — Не буду говорить вам, дорогие товарищи, как меня перебросили через линию фронта и как я попал в бункер Гитлера. Я попал! — Бронька встает. — Я попал!.. Делаю по ступенькам последний шаг и оказываюсь в большом железобетонном зале. Горит яркий электрический свет, масса генералов… Я быстро ориентируюсь: где Гитлер?
Бронька весь напрягся, голос его рвется, то срывается да свистящий шепот, то неприятно, мучительно взвизгивает. Он говорит неровно, часто останавливается, рвет себя на полуслове, глотает слюну…
— Сердце вот тут… горлом лезет. Где Гитлер?! Я микроскопически изучил его лисиную мордочку и заранее наметил, куда стрелять — в усики. Я делаю рукой «хайль Гитлер!» В руке у меня большой пакет, в пакете — браунинг, заряженный разрывными отравленными пулями. Подходит один генерал, тянется к пакету: давай, мол. Я ему вежливо — ручкой — миль пардон, мадам, только фюреру. На чистом немецком языке говорю: фьюрэр! — Бронька сглотнул. — И тут… вышел он. Меня как током дернуло… Я вспомнил свою далекую родину… Мать с отцом… Жены у меня тогда еще не было…
Бронька некоторое время молчит, готов заплакать, завыть, рвануть на груди рубаху…
— Знаете, бывает: вся жизнь промелькнет в памяти… С медведем нос к носу — тоже так. Кха!
— Ну? — тихо просит кто-нибудь.
— Он идет ко мне навстречу. Генералы все вытянулись по стойке «смирно»… Он улыбался. И тут я рванул пакет… Смеешься, гад! Дак получай за наши страдания!..
Бронька кричит, держит руку, как если бы он стрелял. Всем становится не по себе.
— Ты смеялся?! А теперь умойся своей кровью, гад ты ползучий!!! — Это уже душераздирающий крик. Потом гробовая тишина… И шепот, торопливый, почти невнятный: — Я стрелял… — Бронька роняет голову на грудь, долго молча плачет, мотает безутешно головой. Поднимает голову — лицо в слезах. И опять тихо, очень тихо, с ужасом говорит: — Я промахнулся.
Все молчат. Состояние Броньки столь сильно действует, что говорить что-нибудь не хочется.
— Прошу плеснуть, — тихо, требовательно говорит Бронька. Выпивает и уходит к воде. И долго сидит на берегу один, измученный пережитым волнением. Вздыхает, кашляет. Уху отказывается есть.
…Обычно в деревне узнают, что Бронька опять рассказывал про «покушение».
Домой Бронька приходит мрачноватый, готовый выслушивать оскорбления и сам оскорблять. Жена его, некрасивая, толстогубая баба, сразу набрасывается:
— Чего, как пес побитый, плетешься? Опять?..
— Пошла ты!.. — вяло огрызается Бронька. — Дай пожрать.
— Тебе не пожрать надо, не пожрать, а всю голову проломить безменом! — орет жена. — Ведь от людей уж прохода нет!..
— Значит, сиди дома, не шляйся.
— Нет, я пойду!.. Я пойду — в сельсовет, пусть они тебя, дурака, опять вызовут! Ведь тебя, дурака беспалого, засудют когда-нибудь! За искажение истории…
— Не имеют права: это не печатная работа. Понятно? Дай пожрать.
— Смеются, в глаза смеются, а ему… все божья роса. Харя ты неумытая, скот лесной!.. Совесть-то у тебя есть? Или ее всю уж отшибли? Тьфу в твои глазыньки бесстыжие! Пупок!..
Бронька наводит на жену строгий, злой взгляд. Говорит негромко, с силой:
— Миль пардон, мадам… сейчас ведь врежу!..
Жена хлопала дверью, уходила прочь — жаловаться на своего «лесного скота».
Зря она говорила, что Броньке все равно. Нет. Он тяжело переживал, страдал, злился… И дня два пил дома. За водкой в лавочку посылал сынишку-подростка.
— Никого там не слушай, — виновато и зло говорил сыну. — Возьми бутылку — и сразу домой.
Его действительно несколько раз вызывали в сельсовет, совестили, грозили принять меры… Трезвый Бронька, не глядя председателю в глаза, говорил сердито, невнятно:
— Да ладно!.. Да брось ты! Ну? Подумаешь!.. Ну, не буду!..
Потом выпивая в лавочке «банку», маленько сидел на крыльце — чтоб «взяло», вставал, засучивал рукава и объявлял громко:
— Ну, прошу!.. Кто? Если малость изувечу, прошу не обижаться. Миль пардон!..
А стрелок он был, правда, — редкий.
СВЕДЕНИЯ ОБ АВТОРАХ И ПРИМЕЧАНИЯ
Виктор Петрович АСТАФЬЕВ родился в 1924 году в селе Овсянка Красноярского края. Участник Великой Отечественной войны. Автор многих книг повестей и рассказов. Лауреат Государственной премии РСФСР имени М. Горького. Живет в Вологде.
Рассказы «Игра», «И прахом своим» печатаются по изданию: Виктор Астафьев. Затеси. «Советский писатель», М., 1972.
Рассказ «Царь-рыба» — по журналу «Наш современник», 1976, № 5.
Василий Егорович АФОНИН родился в 1939 году в деревне Жирновка Новосибирской области. Окончил Одесский государственный университет. Работал учителем, литсотрудником газеты. Автор двух книг повестей и рассказов, вышедших в Новосибирске и Москве. Живет в Томске.
Рассказ «Надя-Курилка» печатается по журналу «Юность», 1975, № 8.
Георгий Викторович БАЖЕНОВ родился в 1946 году в Свердловске. Окончил Московский институт иностранных языков — заочно и Литературный институт. Книжка его повестей и рассказов вышла в 1975 году в Новосибирске. Живет в Москве.