Страница 1 из 106
Сибирский рассказ. Выпуск II
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Первый выпуск сборника «Сибирский рассказ» состоялся в 1975 году. Книга быстро разошлась, снискала добрые отзывы читателей и прессы и тем самым лишний раз опровергла бытующее у иных людей мнение, что рассказ как жанр пришел к упадку и растерял своих почитателей и мастеров. В один томик не удалось тогда вместить все отобранное, за бортом сборника осталось немало талантливых произведений. Кроме того, за истекшие два — два с половиной года в печати появились новые рассказы о Сибири. Эти обстоятельства и побудили составителя приняться за следующий сборник.
Замысел книги в общих чертах такой же, как и в первом выпуске: продолжить знакомство читателей с наиболее интересными и яркими произведениями «малого жанра» 60-х — 70-х годов, отражающих жизнь современной Сибири. Рассказы подбирались с таким расчетом, чтобы в сборнике нашли свое отражение события и перемены на сибирской земле за два последних десятилетия: новостройки, целина, будни первопроходцев, жизнь рабочих поселков и деревень, роль научной и технической интеллигенции в освоении Сибири.
На всем протяжении этого огромного края лес зовется тайгой, климат суров, люди трудятся подчас в малообжитых районах, отсюда общность проблем и неизбежная острота взаимоотношений «человек — природа».
Рассказы подбирались с таким расчетом, чтобы перед читателем прошли также люди разных профессий, судеб и характеров, носители добрых и дурных душевных качеств, и каждый из этих людей привнес бы свой штрих в групповой психологический портрет сибиряка-современника, человека труда, знакомство с которым началось в первом выпуске «Сибирского рассказа».
Предпринята попытка расширить географию авторов — за счет писателей, чьи книги пока еще не дошли до широких масс сибирского читателя, либо за счет писателей весьма известных, но не писавших прежде о Сибири.
Таковы в общих чертах принципы, которыми руководствовался составитель этой книги.
Е. Городецкий
Виктор Астафьев
ИГРА
В далеком уже теперь и воистину босоногом детстве мы много играли. Я смотрю на нынешних ребятишек, особенно на подростков, и диву даюсь — они не знают, куда себя девать. А нам не хватало дня для игр, и нас загоняли домой поздним вечером почти насильственно.
Их было много, этих игр, самых разнообразных. И все они требовали ловкости, силы, терпенья. Но были игры суровые, как бы испытывающие будущего человека на прочность. Среди них, может быть, самая беспощадная и угрюмая игра — кол, придуманная, должно быть, еще пещерными детьми.
Бралось деревце толщиной в руку, желательно покрепче, лиственница, например, затесывалось на конце. Бралась деревянная колотушка либо кувалда, а если нет ни того, ни другого — железный колун. Выбиралась поляна или затишный переулок, поблизости которого есть амбары, стайки, сараюхи, кучи бревен и прочих предметов, за которыми и под которые можно спрятаться.
Кол втыкался руками в землю, и к нему прислонялась колотушка.
Наступал самый напряженный, самый ответственный момент в жизни — выбор голящего. Здесь ребячья выдумка не знала границ. Ритуал выбора голящего то упрощался до примитивности, то обставляйся такими церемониями, что еще в детстве можно было поседеть от переживаний.
«Бежим до Митряхинских ворот. Кто последний прибежит, тот и голит», — предлагал кто-нибудь из наиболее сообразительных ребят и первым рвал к Митряхинским воротам. Иногда до этих же или до других ворот скакали на одной ноге, ползли на корточках — и тут уж кто кого обжулит, потому-то почти всегда голил самый честный, самый тихий человек.
Был и другой способ выбора голящего: какая-нибудь девчонка или парнишка брали в одну руку белое стеклышко, в другую черное и ставили условие: кто отгадает руку с белым стеклышком — отходит в сторону, а те, кому не повезло, выстраивались вдругорядь.
Бывало, в игре участие принимало до двадцати ребятишек, и к рукам, твердо и загадочно сжатым, подходили по многу раз. Со страхом видишь, бывало: все меньше и меньше остается народа в строю. И наконец к заветной цели тащилось двое последних — два разбитых, полумертвых человека. Они пытались улыбаться, заискивающе смотреть на выборного, чтоб намек сделал, качнул бы рукой с белым стеклышком, моргнул бы глазом с этой стороны или хоть мизинцем шевельнул…
Мучительно вспоминали эти двое, какую когда досаду сделали они выборному, какой урон ему нанесли, дрались, может, дразнились, игрушки не поделили?.. Прошлая жизнь за эти несколько шагов навстречу роковой судьбе промелькнет, бывало, перед мысленным взором, и выйдет, что была она сплошной ошибкой.
Прежде чем отгадывать, молитву, бывало, сотворишь перед неумолимо протянутыми руками: «Боженька, помоги мне отгадать белое стеклышко». А кругом злорадствует и торопит публика, уже пережившая свои страхи и желающая получить за это награду.
И вот одному из двоих открылось черное стеклышко. Вопль радости и торжества издавал шедший в паре счастливец, он кувыркался через голову, ходил на руках по траве и дразнил голящего, и без того уже убитого и несчастного.
Начиналась игра.
Каждый из тех, кто удачлив в жизни, кто открыл ладонь с белым стеклышком, брал колотушку и бил разок по колу, бил, плюнув перед этим на ладони и крепко ахнув. Кол подавался в землю иногда сразу на несколько вершков, иногда чуть-чуть — это от ударов твоих закадычных дружков, тайно тебе сочувствующих.
Вот кол почти весь в земле, но впереди самое главное и страшное: матка-забойщик. На роль эту выбирали, как правило, самого сильного, самого злого и ехидного человека.
Он наносил по колу столько ударов, сколько душ принимало участие в игре. Наносил их раздумчиво, с присказками и прибаутками: «А мы колышек погладим, дураков землей покормим…»
Дурак тут всего один — голящий. Он считал удары и с ужасом убеждался, что кол уже исчез из виду, а забойщик все еще зубит колотушкой, вгоняя его дальше и дальше в недра.
Правило: пока голящий выдергивает кол, все должны спрятаться. Голящий притыкает кол к земле, ставит к нему колотушку и отправляется искать погубителей. Если нашел — скорей к колу, бей по нему колотушкой и кричи победно: «Васька килантый за бревном! Васька килантый за бревном!»
Но как далеко, как далеко до этого и как почти несбыточно.
Кол забит до того, что и признаков его нет. Вытаскивать его надо руками, зубами — инструментов никаких не полагалось. За всякую хлюзду, то есть если струсишь и домой сбежишь либо демонстративно кол вытаскивать откажешься, предусмотрено наказание — катание на колу и колотушке. Возьмут тебя, милого, за ноги и за руки, положат спиной на кол и на колотушку и начнут катать. И до того докатают, что потом ни сесть, ни лечь — все кости болят, а спина в занозах.
Срывая ногти, проклиная судьбу, слезно моля о помощи боженьку, откапываешь кол, шатаешь его, тянешь, напрягаясь всеми силами, а из жалицы, с крыш амбаров, из-под стаек и сараев несутся поощрительные крики, насмешки, улюлюканье.
Но вот все смолкло. Кол вытащен. Насторожен. Теперь любой из затаившихся огольцов может оказаться возле кола — надо только быть предельно бдительным и зорким. Стоит голящему отдалиться, как из засады вырывается ловкий и коварный враг, хватает колотушку и забивает кол до тех пор, пока ты не вернешься и не застукаешь его. Но это удается очень редко. Чаще всего, когда вернешься, кол уже забит и забивалы след простыл.
В тридцать пятом году, вымотанный болезнью — лихорадкой, я три дня подряд голил в кол, не мог отголиться и снова захворал. Ребятишки навещали меня, приносили гостинцы, желали скорее поправляться и все время напоминали, чтобы я обязательно отголился, когда выздоровею…