Страница 21 из 102
— Ты только посмотри, папа! Он ведь уже подрос. А вырастет еще больше. Вот увидишь!
— Я видел. Как это он вырос, если он не мог вырасти!
— Да ведь я поливал его! Он там растет, как цветочек!
— Поливать мало.
— Папа, я его твоей линейкой померил! Правда-правда! Он вырос. Помнишь, какой он маленький был?
Иванов устал и вымок, и было уже поздно, и голова у него была занята аварией; он завернул малыша в махровую простыню, вытер порозовевшее личико и заглянул в глаза сына. Объяснять из биологии то, что он сам едва помнил? Иванов поднял сына и прижал его к груди.
— Эта палочка не может вырасти, потому что у нее нет корня.
Иванов опустил мальчика на постель, укрыл.
— Понимаешь, сын?
Мальчик вздохнул. Иванов присел на край постели. Мальчик вздохнул еще раз, — глубоко, прерывисто.
— Что с тобой?
— Ничего, папа. Ты посидишь у меня?
— Конечно.
Сын закрыл глаза. Иванов решил, что он заснул.
— Ты здесь? — спросил мальчик, не раскрывая глаз.
— Да. Я здесь.
— Папа, а разве у всех корень? У цветов, у деревьев?
— Обязательно. У каждого цветка, у каждой травинки. И у каждого дерева есть корень.
Сын опять вздохнул.
Потом Иванов увидел, как сын высунул язычок и облизал губы.
— Папа, а у человека есть корень?
Иванов провел рукой по лицу.
— Нет, — сказал он, — у человека нет корня.
Затем, оправившись от неожиданностей, спохватился:
— Хотя, знаешь, в общем-то есть…
— А какой у человека корень? Как у дерева?
Иванов был в затруднении.
— Ну, вот дерево через корень питается, водичку пьет. И мы ведь с тобой тоже…
— Значит, у человека корень в животе?
Иванов опешил.
— Нет… Не думаю. Может, в сердце?
— А почему — в сердце?
— Ну… Оно все-таки самое важное. Вот послушай, как оно у тебя бьется. И ведь так все время, без отдыха.
— И когда я сплю?
— И когда спишь.
— Здорово… Значит, корень у человека — это сердце?
— Возможно. А может быть, корень для человека — это родители. Как ты думаешь?
Иванов надеялся, что мальчик спит.
— Папа с мамой, да?
— Да, сын, мама с папой…
— Ну, а еще, папа? Рассказывай. Ну, пожалуйста.
— Или, вообще, люди, которые нас растили, нам помогали. Спишь?
— Нет, не сплю. Ты говори, я слушаю.
— А может, это место, где человек родился.
— Родина?
— Да. А еще, может быть, это дети.
— Как я?
— Конечно. Вот ты — мой корень. Самый главный.
— Значит, я твой маленький корень.
— А вырастешь — будешь мой большой корень. Корни вырастают и становятся больше самих деревьев… Да, дети, конечно. И люди, которым мы помогаем. О ком заботимся. Спишь?
Ответа не было. Иванов наклонился к сыну, чтобы услышать его дыхание, и замер так, над его лицом, закрыв глаза, сжав губы. Затем поднялся, проверил краны, выключил везде свет и лег.
Инженер Сидоров был главным конструктором. Седые волосы он постригал ежиком, хранил спортивную фигуру, держался просто, решения принимал с ходу. Обремененный большим хозяйством и множеством обязанностей, он привык руководствоваться простыми рациональными соображениями.
Два дня работала специальная комиссия. На третий день, сверившись с записью в календаре, главный вызвал Иванова. Едва усадив его, Сидоров заявил:
— Ну что ж, сероглазый юноша? Пробил твой час. Принимай отдел!
— Какой отдел?
— Да свой, какой же еще?
— А Петров?
Сидоров посмотрел на часы.
— Петрова, юноша, я знаю с войны. Мы вместе начинали тут работать. Но я ничего не могу поделать! Никаких обстоятельств в его пользу.
— Так. Ну, а то, что он — наш ветеран, и все его заслуги — это не в счет?
— Заслуги! Да я лучше тебя знаю его заслуги. Думаешь, не знаю?
— Думаю, что знаете.
— Ну, хорошо. — Сидоров опять взглянул на часы. — Ничего хорошего. А что ты, собственно, о себе самом думаешь? Так и просидишь всю жизнь в замах? Иди, не отнимай времени. Возглавишь отдел. Ну, всего. Поздравляю. Желаю. Ступай.
— Нет, — сказал Иванов.
— Как это — нет? Петрова положено снять. Кого назначить? Конечно, тебя. А для тебя это, наконец-то, возможность получить отдел. Радуйся! А старик поймет. И не думай ни о чем.
— Нет, — сказал Иванов.
Сидоров стукнул кулаком по столу. Затем снял часы с руки и убрал их в ящик:
— Ладно, выкладывай.
— Вы знаете, — сказал Иванов, — от меня ушла жена. А тут вот мне повезло получить сына на зимние каникулы. Он нашел на улице какую-то палку и посадил ее в цветочный горшок. И уверяет меня, что она растет. Однажды я купал сына и пытался объяснить ему, что палка вырасти не может, так как у нее нет корня. У всех деревьев, у всех цветов корень есть, и они растут, а у палки нет корня, поэтому она вырасти не может. И тут вдруг он вздыхает и спрашивает меня, есть ли корень у человека. Я, конечно, сразу сказал, что нет у человека корня. Ну, а потом и говорю — есть. Дерево через корень питается, и человек тоже ест и пьет. А сын и говорит — значит, у человека корень в животе? Я спохватился и говорю — наверное, в сердце, оно самое главное. Подумал и говорю — а может, это родители, или вообще люди, которые нас растили, нам помогали. И родина. И дети. Вообще те, кому мы помогаем, о ком заботимся.
— Иди, — сказал Сидоров.
Прошло еще дня два… Главный медлил с решением. Потом вызвал Петрова. Когда старик вошел, главный спрятал часы в ящик стола.
— Что, желтолицый брат мой?
— Ничего, — ответил Петров, складываясь на стуле в обычную свою деревянную позу. — Зачем звал? Снимать будешь?
— Положено снять.
— Вот и снимай.
— Слушай, а может это самое… Ну, объяснительную напишешь, а мы с комиссией разберем, учтем. Глядишь, и обойдется. А?
— Вина моя, и хитрить я не собираюсь. Надо снять — снимай. Не мямли. К чертям собачьим! Кого собираешься назначить?
— Иванова.
— Правильно. Говорил с ним?
— Говорил.
— Действуй. Я пойду.
— Погоди, — сказал Сидоров и заглянул в ящик стола.
— Что у тебя там?
— Да часы! Слушай, ты останешься начальником отдела.
— Это как же так?
— А вот так. Мое решение.
— Твое решение? Ну, а твой разговор с Ивановым?
— Он отказался.
— Врешь!
— Зачем я буду тебе врать?
— Э, ребята! — Старик был озадачен. — Что-то я не пойму ни тебя, ни Иванова…
— Слушай, — сказал главный, доставая часы из ящика. — Ты знаешь, конечно, что у всех деревьев, в принципе, есть корни.
— Ты это серьезно?
— Не перебивай. Так вот, корни. И у цветов тоже.
— Неужели?
— Не перебивай, тебе говорят. Так вот, представь себе, маленький мальчик находит какую-то щепку, полено, дубину, я не знаю что, и втыкает в цветочный горшок. Ясно? Не перебивай, перехожу к следующему моменту. Отец, понятное дело, говорит ему, что бревно расти не будет, потому что у этой палки корня нет. У всех, я тебе говорил, есть, а тут вот нет. Слушай. Мальчик спрашивает — а у человека корень есть? Отец, понятное дело, отвечает, что у человека корня нет.
— Этот отец сам дубина.
— Не перебивай. Потом в этой дубине, в отце, что-то начинает шевелиться, и он говорит, что корень все-таки есть. Дерево пьет — и человек пьет. Воду, он имел в виду. Сын говорит — понятно, значит, корень в животе. Отец спохватился и говорит — нет, скорее в сердце. Да, в сердце, говорит, а еще в родителях и в разных людях, которые нас растили и о нас заботились, а еще родина, и еще наши дети, и люди, которым мы помогаем и которых растим. Ну, так что, есть у человека корень?
Петров сидел, прикрыв глаза. Сидоров принялся надевать часы на руку.
— Да… — произнес, наконец, Петров. — Откуда это у тебя?
— Что, часы?
— Нет, эта история.
— Да так, знаешь… Взгляни в окно, пожалуйста, тебе должно быть видно: пришла машина? Ну, пора. Выйдем вместе…