Страница 16 из 52
Другое дело в Китае. Тональность помогает различить, какое именно «фан» имеет в виду ваш собеседник: «фан» — искусство или «фан» — доска. Знаки тональности, простые апострофы в латинском тексте, избавляют от необходимости прибегать для пояснения к иероглифам.
Пройдут годы — и китайская грамота станет достоянием лишь филологов и историков.
Утвердить новую азбуку — это значит напечатать по-новому всю классическую литературу Китая, публиковать по-новому все учебники, все книги, все газеты, журналы.
Кроме того, это значит, что в Китае, где существует множество нередко весьма отличающихся друг от друга диалектов, должен укорениться единый литературный и государственный китайский язык, сложившийся на основе пекинской речи.
Приезжего в Китае радуют латинские буквы вывески, обыкновенной вывески столовой или магазина! Вы читаете, не понимая, и все-таки перед вами нечто куда более близкое, чем загадочный шифр иероглифов.
СНОВА НА ЯНЦЗЫ
Вечер. Мы покидаем гигантский город.
Уплывают назад огни причалов, грохочущие, пышущие пламенем заводы Шанхая. Как далекий маяк светит, провожая нас, циферблат часов на башне таможни. Миновали стоящее на якоре судно под флагом Либерии. Доносится раздольная, полная страстной печали африканская песня.
У нас, сгрудившись на палубе, поют девушки из Красноярска:
На минуту две песни, такие несхожие, сливаются. Хочется остановить этот миг. Кажется, вот-вот родится еще неведомая миру мелодия.
— Да-да, смотрите, ведь ни одного сампана! — восклицает Константин Петрович, Фарватер на Хуанпу свободен. Штурман все еще переживает свою ошибку. Зря напророчил, выходит…
Я утешаю его. К разговору присоединяется Борис Андреевич Пышкин, киевлянин.
— В следующий раз пойдете сюда, может, и путь-то к Шанхаю другой будет, — интригующе говорит он.
Мы просим профессора объяснить. Он только и ждал этого. Еще раньше я заметил, что Бориса Андреевича как-то особенно трогает Китай. Тут не любопытство новичка. Он уже был здесь, помогал китайским инженерам, которые проектируют сооружения на реке Янцзы.
Пятую часть Китая охватывает бассейн Янцзы. С давних времен трудится народ, осваивая великую реку, грозную и благодетельную. По берегам вырастали валы высотой до пятнадцати метров, оберегающие поля и селения от разливов. Река мостит себе дорогу наносами, и местами поверхность воды выше окружающей суши. Не будь дамбы, Янцзы затопила бы огромные пространства.
Полторы тысячи лет назад, чтобы сократить пути торговых судов, китайцы прорыли Великий канал. Он пересекает реки Янцзы, Хуанхэ и Хуайхэ в их низовьях. Длина его 1782 километра. Используя речные притоки, он соединил юг страны с севером.
Современный Китай возьмет от Янцзы все, что она может дать народу. Строятся мощные гидростанции. В верховьях, в районе «Сань Ся», «Трех Ущелий», будет сооружена самая крупная из них, на миллионы киловатт. Сложна и транспортная задача. Нынешний подход к Шанхаю с моря очень неудобен из-за мелей и песчаных банок. Углубить дно? Напрасные старания: выемку быстро занесет. Песчаный грунт слишком ненадежен.
Янцзы впадает в море двумя рукавами. Сейчас судоходен один, самый длинный. Есть намерение закрыть его и соорудить плотину — превратить силу приливов и отливов в электричество, а для судов оборудовать другой рукав, короткий. Там и рельеф более благоприятный. Задача, разумеется, гигантская!
Борис Андреевич надеется скоро увидеть преображенную Янцзы. А ведь приблизить будущее — это во власти людей.
Огни на берегах Хуанпу раздвинулись, а затем слились за кормой в одну тонкую мерцающую нить. Нас приняла огромная, бескрайняя в темноте река Янцзы. Молниями мчались по черной воде отсветы палубных фонарей.
Я долго смотрел на этот неустанный бег света.
Глава III
ОЧЕНЬ ДАЛЕКО ОТ ДОМА
Да, мы очень далеко от дома. Судовой радист в поте лица ловит «Последние известия» и все не может поймать. Голос московского диктора прорвался к нам на минуту и замер где-то в недрах эфира, в его грозах и буранах.
Поворот верньера — и проносится, захлестывая музыку, горячая скороговорка на неведомом языке. Откуда? С одного из этих островов, рождающихся в жаркой дымке? Кажется, она убеждает кого-то, спешит предостеречь…
У радиста не только лицо в поту. На нем все мокрое, как будто его окунули в воду. Правда, в радиорубке легче, чем в машинном отделении, — там сорок четыре градуса. Здесь тридцать три. Эх, а Москва молчит!
— Верно, тайфун на пути, — вздыхает радист.
Острова объяты режуще яркой, чуть ли не пламенеющей зеленью. Острова с неслыханными названиями— Натуна, Анамбас.
За кормой — неделя хода от Шанхая. Мы в тропиках, в крае, который для меня всегда был по соседству со сказкой. В существование его верилось как-то наполовину. То есть умом признаешь, а представить себе трудно.
Ночью нам сверкал Южный Крест. Когда мы вошли в Южно-Китайское море, он лежал на боку, привалившись к черте горизонта. Ночь от ночи он поднимался, восходил в небе и теперь стоит почти прямо. А лунный серп, напротив, лег на спину, точно разморенный.
Из духоты кают мы перебрались спать на палубу. Первым, шатаясь от жары, вынес постель Игорь Петрович.
— Кошмар! — восклицает он. — Убийство! До Джакарты еще три дня…
Крепко достается нашему теплоходу от Игоря Петровича. Во-первых, еле тащится. Во-вторых, искусственного климата по существу нет. В-третьих… Послушать Игоря Петровича, выходит, что наш теплоход — нечто на уровне бревенчатого плота, сколоченного на заре судоходства.
Кондиционирование воздуха действительно слабое: только в рестораны и в салоны подается ощутимая струя прохлады. «Михаил Калинин» — северное судно, обычно курсирующее на линии Ленинград — Лондон.
Верно и то, что мы идем медленно. Расписание путешествия составлялось с перестраховкой. На переход от Шанхая до Джакарты прибавили два лишних дня— на всякий случай! И это досадно: ведь мы могли бы провести это время на Яве. Ломать программу теперь уже поздно, заказаны и туристские автобусы, и место у причала.
Я лежу на палубе, обдаваемый влажным ветерком, под созвездиями тропиков, а непосредственно — под «гуськом». Это труба, изогнутая наподобие гусиной шеи. Она направлена прямо на меня, и в ней то и дело раздается угрожающее клокотание. Смысл его мне понятен. Я уже оморячился и знаю, что «гусек» сбрасывает избыток воды из балластных цистерн. Но когда он этим занимается? Вдруг возьмет да и сбросит сейчас! Уйти от «гуська» некуда, вся палуба заполнена телами туристов. Я засыпаю и вижу во сне водопад, извергающийся на меня. Впрочем, надо мной уже не палубный «гусек», а чудовище, в котором слились черты гигантского гуся и китайского дракона. Я захлебываюсь, тону, просыпаюсь— и отшвыриваю простыню, намокшую от испарины.
В утренней мгле поднимается солнце. Уже семь часов. У входа в музыкальный салон поверх карты нашего похода вывешен очередной бюллетень.
Ветер юго-восточный 2 балла
Состояние моря 2 балла
Т воздуха + 28°
Т воды +31°
Влажность воздуха 93%
Вошли в Яванское море, — сообщает бюллетень. Слева на траверзе остров Борнео, ныне Калимантан, и группа островов Бурунг. Ближайший остров Ламукутан… Подумать только, мы в Яванском море!
Снова в жар каюты и умывалки, бритье, душ, одеванье. Прозаический гонг зовет завтракать. Тем временем солнце снимает плащ утреннего тумана и шпарит вовсю. На палубу, на поиски шезлонга, выходишь в одних трусах. Это естественная форма одежды туриста на теплоходе, у экватора. Дополняет костюм бинокль.