Страница 15 из 52
Нет, Шанхай не оттолкнул Ли Чен-цзы. Работы много, выбирай, какая тебе по душе. Ли Чен-цзы поступил на завод измерительных инструментов.
Здесь, на заводе, я и познакомился с ним. Он уже бегло говорит по-местному и немного научился по-русски— надо же читать советские технические журналы! За плечами Ли Чен-цзы несколько лет учебы в вечернем техникуме.
— Наши изделия теперь не хуже иностранных, — говорит Ли Чен-цзы, — Не стыдно показать…
Завод вполне современный. И в то же время он неповторимо своеобразен. Если бы я перенесся из своей квартиры в Ленинграде прямо сюда, в цех, не видя ни Янцзы, ни набережной Вай Тан, — я все равно заявил бы с уверенностью, что здесь Китай.
На плакатах, на лентах, протянутых через цех, слепящая яркость иероглифов. «За техническую революцию!»— призывают одни иероглифы. «Будем здоровыми и сильными!» — убеждают другие. И здесь — общенациональный поход за гигиену. Рабочие ежедневно занимаются гимнастикой. У станочника — марлевая маска, как у врача в операционной.
На одном плакате — дракон. Чешуйчатый, клыкастый дракон китайских легенд, нарисованный нетвердой рукой художника-самоучки. Отдельные части тела дракона причудливо соединены с какими-то машинами. Как это понять? «Освоим автоматическую линию станков», — гласит надпись.
Напрасно я считал, что дракон — только символ зла. Линия станков-автоматов на плакате соединена в один могучий организм. Сила его подобна силе дракона!
Древний образ предстал передо мной с новым, неожиданным содержанием. И как выразительно!
— Идемте со мной, — говорит Ли Чен-цзы. — Вы увидите мои предложения.
Я не ослышался. К заводской ограде прислонены щиты, сплошь заклеенные бумажками. На некоторых — чертежи. Кое-где творение рационализатора украшено узором или рисунком. Цветок лотоса, персиковое дерево, приносящее счастье, или опять же дракон. Тут же критические замечания и предложения. Каждый сам наклеивает свое послание, чтобы все видели. Здесь же помещены ответы, резолюции. Не ответить нельзя — все ведь на виду. Не в тайниках папок, канцелярий, а на заводском дворе!
— Рабочие и друг друга критикуют. Иногда и наказать требуется.
— Кто же наказывает? — спросил я.
— Мы все. За воровство, например… Нет, у нас такого не случалось, а вот на соседнем заводе… Там один украл кусок резины. Эту резину прибили у ворот завода к ограде. А ему предложили прийти пораньше, за полчаса до гудка, и встать у ворот, чтобы каждый мог высказать порицание. Без обиняков, прямо в глаза.
— Подействовало?
— Еще бы! Повторять не пришлось.
Ли Чен-цзы долго водил меня по цехам большого, опрятного, растущего завода. Я не стану описывать превосходные станки, тончайшую технологию обработки деталей. Я рассказал здесь только о том, что мне, этнографу, бросилось в глаза на предприятии, где хозяева Ли Чен-цзы и его друзья.
ШАНХАЙСКАЯ СТАРИНА
Обыкновенная улица Шанхая. Дома разной высоты, темно-серые, гладкостенные, деловитые, не ведающие излишеств рекламы. Звонки трамваев, набитых битком, звонки велорикш, везущих пассажиров и грузы. Велорикша с домиком на прицепе, оттуда выглядывают ребятишки. «До свиданья, папа и мама», — написано на домике. Дети едут в ясли.
Поворот, несколько шагов в сторону — и на вас пахнуло глубокой стариной. Легкая, устремленная ввысь многоярусная пагода, шесть карнизов один над другим. Углы их вздернуты и все вместе — словно стопка цветов венчиками вниз. Стебелек-шпиль завершает это ажурное сооружение, простоявшее каким-то чудом семнадцать столетий. Ремонтировалась пагода Лун-хуа только дважды: первый раз тысячу лет назад и второй— недавно, при народной власти.
В центре Шанхая, невдалеке от набережной, открывается еще один шедевр искусства — храм бога-хранителя города. Особенно хороша беседка, желтеющая посреди пруда. Здесь те же опрокинутые цветы, но их только два. Беседка двухэтажная, с верандами, а к ней протянут над водой чудесный, прямо-таки кружевной мостик.
Стоит осмотреть и берега пруда. Известняковые скалы обработаны резцом гениального мастера. Годы стирают детали отделки, но и сейчас можно различить диковинных зверей, рыб.
Улички вокруг храма — кусочек очень давнего Шанхая. Маленькие закусочные, лавочки, где можно купить живописное панно, веер, статуэтку из слоновой кости, ветхий фолиант.
В юности я собирал старинные книги и до сих пор прикасаюсь к пожелтевшим страницам с некоторым волнением.
Что здесь, на книжном лотке? Может быть, труды китайских ученых прошлого, создавших задолго до европейцев бумагу, компас, порох, фарфор. А те пахнущие плесенью чертежи — не изображение ли прибора Чжан Хэна, современника Птолемея? Впервые в мире прибор воспроизводил движение небесных светил, и с большой точностью!
А этот том в переплете из дерева? Вполне возможно, что это — «Искусство счета в девяти главах», труд, появившийся два тысячелетия назад, когда в Китае уже пользовались циркулем, угломером, таблицей умножения, успешно вычисляли длину окружности.
Увы, седой хозяин лавки говорит только по-китайски, а язык этих книг зашифрован иероглифами.
Приезжему следует еще побывать в храме Юйфосы. В нем — знаменитая фигура Будды, вырезанная из нефрита очень редкой разновидности, белого, с синеватым оттенком.
Встречи со стариной всегда неожиданны в Шанхае, в кипучем городе пристаней, фабричных труб, рабочих кварталов.
Поздно вечером я вернулся в зачарованную тишину отеля «Хэ-пин». Мои пальцы, казалось, еще хранили запах древних страниц, тронутых тлением. Вызывая в памяти лавку букиниста, я вновь, как всегда при виде иероглифов, чувствовал и любопытство и досадную беспомощность.
КСТАТИ ОБ ИЕРОГЛИФАХ
Мысль написать на эту тему появилась у меня еще в Японии. В вагоне электрички против меня сидел молодой японец и, никого не замечая, чертил пальцем в воздухе значки. Он зубрил иероглифы. У меня осталось ощущение противоречия — современный поезд, мчащийся со скоростью в сто сорок километров в час, и иероглифы, созданные тысячелетия назад.
В самых полных словарях — «50–60 тысяч иероглифов. Почему так много? Очень просто: иероглиф обозначал не звук, не слог, а понятие.
В наше время иероглифическая система устарела. Массы людей стремятся к знаниям, притом люди работающие, которым время Дорого. Оживляются связи между странами. Заменить иероглифы? Но каким образом?
В Корее еще в 1444 году был выработан другой алфавит. Комиссия ученых, созванная императором, предложила заменить иероглифы звуковым письмом. Вместо десятков тысяч знаков — всего 41. Это не совсем буквы в нашем смысле, ибо они обозначают не отдельные звуки, а слоги.
Правящие круги, однако, отстаивали иероглифы. Столетия шла борьба. Классический роман Ким Ман Чжона «Сон девяти облаков» был напечатан слоговыми знаками, и тем не менее этот алфавит вытесняли, пренебрежительно называли его «женским письмом», то есть упрощенным, низшим.
Сейчас 38-я параллель разделяет в Корее не только две социальных системы, но и две азбуки. Южная Корея пишет иероглифами, а в народно-демократической Корее принят слоговой алфавит.
И в Японии есть слоговые знаки. Они очень популярны в стране. Новую азбуку проходят в школе наряду с иероглифической. В печати они сочетаются. Слоговой значок изображает обычно грамматическое окончание слова.
По-другому решается проблема в Китае. Здесь переходят на звуковое письмо. Я увидел это воочию, как только ступил на шанхайскую улицу. Под узорами иероглифов — непременно строка букв. Так население приучается к новому алфавиту на основе латинского.
Переход совершается постепенно. Газеты, книги пока что печатаются иероглифами, но в школах преподается новая азбука. В ней двадцать пять букв и четыре знака тональности.
В китайском языке важную роль играет понижение и повышение тона. У нас значение слова не меняется от того, как вы произнесли его — высоко или низко.