Без переводчика

Почти все время он проводил на палубе, говорил мало, больше слушал других и смотрел на берег. Когда турист югослав, выразительно жестикулируя, расхваливал жгучий рыбный паприкаш, пассажир в шортах лишь слегка кивнул и сдержанно улыбнулся, чуть шевельнув жесткими кустиками черных усов. Видно было, что он понимает речь югослава и что он тоже южанин, но другого, менее экспансивного склада.

Слева проплыл румынский город Турну-Северин. Маленькие домики с палисадничками, словно засунутые в букеты роз, пионов и мальв, хороводом охватили крупные белые кубы новых кварталов. Пассажир проводил взглядом каменный столб, торчащий на холмике, — остаток Траянова моста, первого моста через Дунай, сооруженного два тысячелетия назад. Потом внимание пассажира привлек порт: нарядные, в гирляндах лозунгов новенькие причалы, чаща мачт и долговязых кранов.

— Ваш, — произнес он коротко, показав мне буксир под советским флагом, энергично замахал и взглядом попросил меня сделать то же.

Справа еще тянулся югославский берег, более гористый. Постелено горы отодвигались, тонули в дымке, а к воде подступала слегка волнистая, почти плоская суша. Местами правый берег как будто подражал румынской стороне, силился стать широкой равниной. Однако горы уходили недалеко, они точно грозили снова сдавить Дунай.

Вскоре вереница гор вошла в Болгарию, и тут я почувствовал, что пассажир в коричневых шортах у себя дома. Он барабанил пальцами по перилам, темные глаза его блестели.

— Стара Планинá, — проговорил он быстро с сильным ударением на последнем «а».

Хребет Стара Планина — самая крупная горная цепь в Болгарии — скорее угадывался теперь, чем виднелся. Но болгарин весь так напрягся, словно его крепкие ноги горца уже ступали по привычной тропе, парящей над пропастью.

Он назвал село, в котором родился.

— Борческо село, — прибавил он вскользь.

Он не пытался как-нибудь выделить свое село среди прочих: ведь все они «борческие». Прадед Николы Георгиева был в отряде гайдуков, низвергавшихся с круч на турок. Дед помогал русским войскам, освобождавшим Болгарию от турецкого ига. Отец по призыву Георгия Димитрова выступил против царя-фашиста… Словом, обычная родословная простого болгарина, да еще с Стара Планины.

А сам Никола?

Тут уж ответ приходится буквально вытягивать. Да, в юности партизанил. Э, что тут особенного! Да, участвовал в боях, как и другие.

Единственное, чем он позволяет себе гордиться, — это учебой в Советском Союзе. Он инженер-железнодорожник, окончил институт в Ленинграде. Теперь работает в Софии.

Разумеется, он каждую субботу отправляется в горы. Берет с собой одеяло и ночует там прямо под звездами.

— Без этого мне нельзя, понимаете… Засохнешь в кабинете, бюрократом станешь…

Он тихо смеется. У него прекрасные белые зубы.

На болгарском берегу показывается Лом — желто-серый городок, дышащий домовитостью и опрятностью. Пора в каюту собирать вещи.

Георгиев едет дальше — до Русе, а я решил сойти в Ломе, съездить в Софию. Я еще застану вечерний поезд.

Георгиев вздыхает. Если бы не дела, поехал бы вместе со мной в Софию, показал бы мне все.

— Вы где там будете? — спохватывается он. — Наверно, в отеле «Балкан»?

— Наверно.

— Добро. В воскресенье я за вами зайду. Вместе на Витошу! Договорились?

— Да.

— Отлично!

Он смеется. Я крепко жму ему руку. Я очень благодарен Николе Георгиеву. Он ввел меня в Болгарию.

Утро в Софии

Я просыпаюсь в гостинице.

Хорошо открыть глаза в солнечной, стерильно чистой комнате, вскочить, пройти по ковру, глянуть из окна на город, еще почти незнакомый тебе, но уже вызывающий в душе теплое чувство.

Откуда оно, это тепло?

Кажется, чья-то улыбка согрела тебя. Ну конечно! Только не одна, а много… Я унес их с собой из вагона, полного друзей. Вспомнился студент, его сумка на ремне, из которой торчал какой-то непонятный мне инструмент — что-то для геодезических измерений…

Он рассказал много интересного, этот молодой болгарин. Блокнот, начатый вчера, я исписал до конца. От Дуная к Софии строится вторая железная дорога, в горах пробивают туннель длиной семь километров.

«Искыр, приток Д., каск., плотины…»

О, эти записи в пути прыгающим и вдобавок еще стершимся карандашом! Сколько мучений с ними потом! Исписанный блокнот, лежащий сейчас на столе, самодовольный, пухлый, изъясняется со мной словно сквозь зубы, невнятно.

«Каск. гидрост.»…

На дне пропасти злился Искыр, бешеный приток Дуная, знаменитый ныне Искыр: ведь на нем с помощью советских инженеров построен целый каскад гидростанций. Высоченные плотины, перегородившие ущелье…

Присесть к столу невероятно трудно: нестерпимо тянет в город. Но я все-таки расшифровываю, выправляю лохматые записи. Пожалуй, прибавлю фразу, одну-единственную:

«Ой, братушки с нами ехали!»

Это сказала милая девочка-подросток с косичками на перроне Софийского вокзала. Сказала громко, так что прохожие обернулись на нее. И смутилась… Я посмотрел назад: из нашего поезда вышли и нерешительно сбились стайкой советские туристы. Они, верно, и не расслышали, зато этот чудесный привет целиком достался мне.

Я встаю. Точнее, вскакиваю, как бы подкинутый пружиной. Я во власти неумолимой силы, пока еще не измеренной учеными. Это жажда новизны. Она буквально выкидывает меня из номера, гонит вниз по лестнице.

Площадь залита солнцем. На ней толчея трамваев, машин, потоки прохожих, киоски. Тут есть и очень знакомое, и непривычное. Направо многоэтажный универмаг, он словно явился сюда в гости из Москвы. По стилю он родной брат отеля «Балкан», из которого я вышел. За универмагом мечеть.

Я пересекаю площадь, иду мимо киосков, торгующих орехами в меду и рахат-лукумом, мимо тележек с семечками тыквы и подсолнуха.

Меня ждет открытие. На перекрестке торчит столбик с пучком голубых дощечек-указателей. Я убеждаюсь, что они могут быть интересны не только для водителей. На одной из дощечек надпись: «ЦАРЬГРАД 563 км».

Не Стамбул, а именно Царьград, как в летописи Нестора, сообщавшего про князя Олега: «…повеси щит свой в вратах, показуя победу, пойде от Царяграда».

Так писал Нестор, пользуясь грамотой, составленной Кириллом и Мефодием, и литературным языком, тоже пришедшим к нам из Болгарии.

Меня отбросило на много веков назад. Указатель напомнил мне, что я нахожусь на земле древнейшего славянского государства.

Кстати, совсем недалеко каменный современник византийского Царьграда — храм святой Софии. Возраст, внушающий трепетное уважение! Сооружали храм каменщики фракийцы в VI веке по велению императора Юстиниана, который очень любил отдыхать здесь, в городе Сердике, известном своими садами, минеральными источниками и мягким, нежарким климатом. Когда на Балканах расселились славяне и дали городу другое название — Средец, храм был уже столетним, а во времена киевского князя Олега — двухсотлетним. Впоследствии храм и дал имя городу.

Вернувшись на центральную площадь, я обратил внимание на странное здание, до крыши врытое в землю. Славянская вязь вилась над входом. Не памятник ли прошлого скрыт под железной крышей?

Путеводитель часто бывает досадно лаконичен, но на мое счастье тут остановилась экскурсия. Притихшие черноволосые, большеглазые ребятишки косячком жались к учительнице — рослой девице с ярким румянцем во всю щеку. Слушать стремительную речь болгар труднее, чем читать по-болгарски, но, к счастью, девица говорила медленно.

— Днес… брзо… град…

Таких древних слов в болгарском языке много, и девушка словно декламировала летопись.

Оказалось, что строение это — старинная церковь, кусочек той Софии, что хирела и нищала в турецкой неволе. Никакое здание не смело превышать мечеть. А болгарское тем более. Оно должно было быть как можно ниже…