День начинается утром

Вообще-то Костик недолюбливал девчонок.

Когда он учился в третьем классе, в их школу поступила новенькая. Её звали Хельви Румберг. Она была эстонкой. Беленькая, краснощёкая.

Её посадили перед Костиком. В первый же день он обмакнул её косу в чернильницу. Она не заплакала, а повернулась и больно треснула его пеналом по голове. Весь класс смеялся, и Хельви тоже. Потом он провожал её домой и нёс её портфель. Несколько раз.

Она рассказывала ему про прекрасный город Таллин. И про Старого Томаса. Это такой жестяной человечек. Он стоит на высокой узкой крыше и сторожит город.

Однажды, когда они шли домой, их окружили мальчишки из четвёртого класса.

— Тили-тили-тесто! Жених и невеста! — кричали они и подпрыгивали.

Костик и Хельви хотели обойти мальчишек, но те окружили их и не пропускали. Костик взял Хельви за руку и пошёл на них, но Хельви вдруг заплакала, вырвала руку и закричала:

— Ты дурак! Дурак!

Она оттолкнула Костика и убежала. Будто он был виноват. И перестала с ним разговаривать. Он несколько раз подходил к ней. Ему хотелось, чтобы Хельви ещё рассказала про город Таллин. Но она каждый раз отворачивалась и убегала. А когда смотрела на него, то смотрела так, будто он её враг.

Тогда Костик и Толька подстерегли её после уроков, схватили и отрезали ножницами косу. Еле отстригли, — коса была толстая.

А потом три дня не приходили в школу. Боялись.

Хельви перевели в другую школу, а её мама пришла к Костикиной маме и всё рассказала. Она сказала, что Костик хулиган. Ему тогда здо́рово попало дома. И в школе тоже. Водили к директору. Он тоже сказал, что Костик хулиган, и хотел исключить его из школы.

Эта девчонка на фотокарточке была совсем не похожа на Хельви. А может быть, и похожа. Все девчонки похожи. Костик смотрел на неё и думал: зачем он тогда отрезал красивую косу Хельви? Просто так. От обиды, наверно.

Косу они потом выбросили в речку. Вместе с бантом.

Через неделю — первое сентября. Костик соскучился по школе, по своей парте, на которой была вырезана большая буква «К».

Имма Григорьевич обещал съездить всем классом в ту крепость, где они были с Шуркой. Называется она крепостью Баграта. Оказывается, она очень древняя. Её построили горные люди — сваны. Костик видел их. Они иногда спускались в город. Высокие, светлоглазые, в круглых войлочных шапочках и чёрных бурках.

Имма Григорьевич говорил, что сваны ведут свой род от рыцарей-крестоносцев.

Сколько всякого на свете! Когда немцев разобьют и война кончится и когда Костик вырастет, он будет моряком. Объедет весь земной шар, всё увидит. Вместе с Шуркой и Толиком. Это дело решённое.

Девчонка на стене подпрыгнула. Что-то заскрежетало и грохнуло.

— Налёт! — крикнул Толька.

Мальчишки выскочили на палубу. Солнце висело над самой водой.

В небе закружились четыре самолёта. Три немецких и один наш. Стреляли зенитки. Наш был маленький и юркий. И-16 — ишачок. Он вертелся вокруг тех трёх и стрелял. А они стреляли в него. «Трое на одного, гады. Как всегда», — подумал Костик.

У борта упали две бомбы. В море. Потом один немец загорелся и тоже упал. За маячной косой.

А наш ястребок спустился низко-низко, покачал крыльями и улетел. Наверно, у него кончилось горючее. Или что-нибудь случилось.

Тогда немцы перестали бомбить порт и закружились над маяком. Там зениток почти не было. Немцы не торопясь снизились и сбросили бомбы. Над маяком поднялось облако пыли. А когда оно рассеялось, маяка не было. И самолётов не было. И солнца тоже. Стало темно.

Заночевали на «Эмбе». Летом на юге не бывает сумерек. Пока светит солнце, — день, а потом сразу ночь. Тёмная, мохнатая и тёплая.

Затемнённый берег притаился где-то вдали. Спускаться по узкой, искорёженной, без перил лестнице, разыскивать внизу, среди рваного железа, лодку было глупо. Запросто можно было сорваться и свернуть шею.

Мальчишки знали, что дома им достанется. Чего только не передумают бабушка и Толькины родители. Наверно, решат, что они погибли в бомбёжке.

Эта мысль, высказанная Толькой, так испугала ребят, что они даже не разговаривали. Молча сидели в каюте второго помощника, в плотной, душноватой темноте и думали.

Шурка прилёг на рундук. Костик и Толька свернулись калачиками в креслах. А потом Шурка засопел, тоненько присвистнул носом и уснул. Уснули и остальные.

Ночная встреча

Сквозь сон Костик почувствовал, что кто-то осторожно тянет его за штанину. Ещё не проснувшись окончательно, он резко приподнялся в кресле. В темноте с трудом разглядел Шурку. Тот сидел на корточках, приложив палец к губам.

Костик собрался лечь, но Шурка снова сердито дёрнул его за штаны и поманил рукой.

И тут Костик услышал. Просто удивительно, как он мог не слышать этого раньше!

Кто-то ходил по палубе.

Шаги были чёткие, уверенные. Они монотонно и гулко бухали, то удаляясь, то вновь приближаясь. Кто-то неторопливо разгуливал из конца в конец палубы.

Вдвоём разбудили Толика. Он никак не мог проснуться и отталкивал их. Вдруг он завертел головой и в полный голос заявил:

— Ведь там кто-то ходит!

Шаги сразу замерли.

— Умница! — Шурка свирепо толкнул Толика в бок.

Мальчишки притихли, напряжённо прислушиваясь. Шагов не было. Костик дотронулся до Шуркиного плеча, и ему показалось, что оно дрожит. Мальчишки забились в угол, тесно прижались друг к другу.

— Хо-о-лодно, — прошептал Шурка.

Костик удивлённо пожал плечами — ему было жарко.

«Эмбу» плотно обволокла тугая, звенящая от напряжения тишина.

Костик так старательно прислушивался, что ему показалось, будто уши зашевелились. Как у собаки.

Вдруг тупой, гулкий звук разрушил эту неестественную тишину. Что-то деревянное ударилось о корпус «Эмбы», и развороченный пустой корабль загудел, как камертон, постепенно стихая. Затем послышались негромкие голоса. Разобрать можно было только одинаковые звуки: «бу, бу, бу, бу». Будто разговаривали в воде.

— Кто-то на лодке подъехал, — прошептал Толик; в опущенной руке он держал ракетницу.

— Умница, капитан, — отозвался Шурка.

Послышался какой-то скрежет, тихий гул и потом снова шаги, но шли уже двое.

— Посмотрим? — прошептал Костик.

Шурка и Толик кивнули.

— Только осторожно. Чтоб ни звука, — погрозил кулаком Шурка.

Пробрались к крутому трапу, ведущему на палубу у левого борта. Босые ноги осторожно нащупывали ступеньки.

На палубе было гораздо светлее. Расплющенная жёлтая луна висела прямо по носу «Эмбы». Свет был жидкий, неестественный, какой-то неживой. Надстройки отбрасывали резкие густо-чёрные тени.

Мальчишки скользнули в полукруглую тень от трубы — будто нырнули в чернила.

Осторожно огибая трубу, стараясь не выходить из тени, они пробрались к правому борту и сразу же отпрянули назад.

То, что они увидели, было так неожиданно, так невероятно, что Костик незаметно ущипнул себя за ногу: прямо перед ними, на каком-то возвышении, сидели Мамед и Беспалый.

— Зачем здесь прятал? Другой места нет, что ли? — говорил Мамед.

— Молчи, азиат. О твоей же шкуре забочусь, — пронзительным своим голосом ответил Беспалый. — Здесь ни одна собака не найдёт.

Он оскалил в улыбке зубы, легонько толкнул Мамеда плечом и тут же, сморщившись, отодвинулся.

— Чего это от тебя дохлятиной несёт? Ну и запашок!

— У, шайтан, убью! — прошипел Мамед с такой звериной злобой, что Беспалый отпрянул и резко сунул руку в карман.

— Ну, ну! Не балуй.

Мамед сразу сник, даже съёжился весь и испуганно залопотал:

— Что ты, дорогой, что ты! Не тебя. Совсем нет. Не тебя.

— Ну, то-то! — медленно промолвил Беспалый и вынул руку из кармана. Он помолчал, потом заговорил:

— Ну ладно, болтать мне некогда. Давай о деле. Слушай меня внимательно, азиат: чтобы завтра же товара в твоём доме не было. Понял? Ещё вот что: мне нужны деньги, доставай где хочешь. Деньги приготовь покрупнее — сотнями. Ты меня понял?