Страница 28 из 35
— По-моему, мы не имеем права выпустить Павла из-под нашего влияния. — Олег Холодов говорит, будто клюкву жует. — Он не сразу, но постепенно может перевоспитаться и стать человеком... Ну, а если уж решил уйти.... — Похоже, такой вариант по душе Холодову.
— Да не бойся, ты, суслик, уйду…
Нет в комнате Паши Францева. Бригада пригорюнилась.
— Ну как же вы могли его отпустить? — Оля чуть не плачет.
— Вернется. — Пушкарь убежден.
— На солнце есть протуберанцы. Ушел от нас товарищ Францев. — Это Севочка.
На старте стоят академические лодки-четверки. Рулевые держатся за чалки. Чалки закреплены на быках моста. Судья-стартер на мосту.
Очень волнуется Оля. На судью глядит и на свою команду. Вожжи от руля держит, чалку держит, все шнуры перепутались. Оля не видит. Ей бы команду не пропустить.
Судья гудит в рупор:
— Первая вода, сдайте назад! Третья вода, подравняйсь с соседом! Пригото-о-ви-иться! Внимание! — Занесли весла гребцы... — Ма-арш!
Взбеленилась вода под веслами. Загомонили рулевые:
— Оп-па! Оп-па!
— Хоп-па! — Оля рычит в рупор хриплым, страшным голосом.
Лодка рванулась так сильно, что руль, привязанный к чалке, слетел с петелек, взмыл выше моста.
И пошла лодка под мощными веслами, без руля, вкось, в берег.
Унесся мимо гвалт рулевых и белые махи весел...
— Ба́ковые! — плачет Оля. — Ба́ковые! Сильнее гребок!
А что могут сделать баковые? Невка поворачивает влево, а руля нет...
Команда не видит, не ведает, что случилось. Команда рубит веслами воду. Пусть рулевой следит за дистанцией...
Оля пробует рулить ладошкой. А лодка в берег, в берег заворачивает... Оля садится спиной к команде, опускает в воду ногу вместо руля. Туфельку смыло...
Въехали в берег. Гребцы очнулись от азарта. Отчаянно глядят вслед уходящим лодкам.
— Старт берем, старт! — кричит Оля. — Первый номер, толкнись веслом.
На первом номере Олег Холодов.
— У, японский городовой, — рычит первый номер, — куда смотрела, дура? У-у-у! — Слезы в его голосе.
Взяли старт.
...Уже на переделе Олин голос:
— Хрруп-пу! Хрруп-пу!
Догнали лодочный ряд.
И опять лодку вкось повело.
На гонку смотрит с берега Паша Францев. Вот он кинулся лётом вперед. Опередил лодки. Выскочил на бон. Там парнишка в байдарке притулился к плоту.
Паша выхватил у парнишки весло. Тот не ждал. Сразу перевернулся.
— Хрруп-пу! — Оля задает своей команде такт. — Ба́ковые, нажимай! Баковые!
Францев плывет с веслом наперерез своей бригаде.
— Олька! — кричит он. — Весло хватай! Весло!
Схватила. Правит.
Лодка прямо идет. Сейчас всех догонит. Олин голос уже не различить в общем гвалте рулевых...
Одну лодку обошли, еще одну... Времени нет. Финиш. Третье место.
Одиночки идут. Поглядеть на них сверху, как утята-хлопунцы бегут по воде, быстро-быстро шлепают крыльями. Силы много, а не взлететь.
Широков уже впереди.
Частит, торопится, нетверд в лодке Францев. Бежит вровень с ним по берегу бригада Пушкаря.
— Да-вай, Паша. Да-вай! Да-вай!
Красиво, плавно и мощно уходит всё дальше чемпион. Он первый на финише.
Вечером Олег и Оля пришли в кино.
Во всю квадратуру экрана раскинуто некое кафе. Или же некий ресторан. Некто толстый — за стойкой бара. Бармен. Некто худощавый и несчастный — по сю сторону стойки. На эстраде танцпрограмма, ревю, неприличное в пределах дозволенного кинопрокатом. Олег смотрит на экран. Оля смотрит на экран. Олегова рука ползет во тьме к Олиной руке. Доползла и накрыла сверху. И замерла. Некто на экране в неизбывной своей тоске хлопнул рюмку коньяку.
Олег и Оля глаз не сводят с кинофильма. Олег сжал пальцы. Оля ничего, не против. Еще сильнее сжал. Сграбастал.
Оля вдруг потянулась к Олегову уху и зашептала:
— Ты на меня сегодня в лодке так кричал. Такие слова говорил! С первого номера тебе не достать было, а если бы на четвертом сидел, так, наверное, веслом бы меня ударил. Я и не знала, что в тебе такое есть. Я думала, ты тихий.
По экрану бежит автомобиль, похожий на морскую свинку. Очень быстро сворачивает за угол, оставляет по себе дырявый ком дыма и очень громкий треск. На экране ночь. Человек в плаще выдвигается из-под ниши в свет фонаря и сумрачно смотрит вслед автомобилю.
Олег Холодов тоже смотрит вслед автомобилю. Он прижал Олину руку к своему боку и шепчет:
— Это потому, что я тебя люблю.
Паша Францев едет на мотоцикле по ночному Приморскому шоссе. Он приторочил на багажник холодильник «Ленинград». Очень трудно ему ехать с таким непомерным для маленькой машинки грузом.
На повертке в Солнечном Пашу остановил автоинспектор:
— И мотоцикл гробите, и холодильник страдает, хотя бы деньги пожалели, что уплочены за эту бандуру. Охота на транспорте сэкономить, а наши нервы тоже не застрахованы. Вот я вас пущу на трассу с негабаритным грузом, а сам буду тут с ноги на ногу переступать. Это всё равно что жену с приятелем в Сочи на отпуск отправить...
— Товарищ лейтенант, так я же со своим мотоциклом в законном браке. Я за него ручаюсь. Он у меня что хочешь вывезет...
Францев приобнял холодильник, несет его по говорливой лесенке на второй этаж, в материнскую комнату.
— Пашенька, — радостно, но в то же время и жалостно приговаривает мать, — ты сам здесь живи. Что же я буду одна-то прохлаждаться около холодильника?
— Мама, давай испытаем холодильник, я сейчас сбегаю за бутылкой вина, мы вино остудим.
— Тебе же пить нельзя, ты же в коммунистической бригаде.
— Я, наверно, уйду с завода.
— Ну и слава богу! Тебе учиться надо. Образование получить.
— Да нет же, мать, я не про то.
— А про что же?
— Я сбегаю за бутылкой...
Идет совещание районного актива. На сцене трибуна и президиум: три ряда стульев за столом. Председательствующий объявляет:
— Слово предоставляется директору завода «Поршень» товарищу Евлампиеву, приготовиться бригадиру коммунистического труда фабрики «Веретено» товарищу Кокоревой.
— Главная наша беда, товарищи, — говорит директор, — это текучесть кадров. Для многих квалифицированных станочников работа на заводе стала сезонной обязанностью. Зиму они стоят у станка, а летом устремляются за город. Многие имеют там собственные дома или хотя бы будки: наподобие собачьих конур. Дышат вольным воздухом, возделывают, понимаете, клубничку или, к примеру, настурцию.
Реплика из зала:
— Видимо, стремятся к гармоническому развитию личности.
— Она у нас вот где сидит, эта гармония, — в печенках! До чего ведь доходит дело: и молодежь на эту удочку ловится. Вот был у нас токарь Павел Францев. Думающий парень. Рационализатор. В коммунистической бригаде работал. Бросил завод. Говорят, видели его, на своем участке в пригороде грядки копает. А в свободное, так сказать, от сельского хозяйства время, рыбу по магазинам развозит...
Голос из президиума:
— Невелика потеря для завода. Францев замешан в пьянке. В районную сатирическую газету попал.
— Ну, знаете, — директор разводит руками, — сам я видал этих пьяниц, и надоели мне они, но ведь людей теряем... Где их потом подберешь?
У газетной витрины стоят люди, читают «Советский спорт». Большинство в пиджаках, но некоторые уже оделись надежней. Сентябрь. На проспекте просторно. Рабочее время. Сентябрь в Ленинграде ясен без роскошества зноя, прохладен без озноба, мускулист без юношеского томления, зрел без оглядки на прошлое. В сентябре хорошо.
В газете снимок: лодка-восьмерка на воде. Рулевой смотрит в объектив, загребной повернулся к корреспонденту и улыбнулся. Заголовок: «Быстрые весла».