Страница 42 из 127
— Валентина, тебя к начальнику пароходства требуют. Срочно! Что ты опять такое выкинула, горюшко ты мое?
Валя вспыхнула радостью.
— Вы не беспокойтесь, Петр Петрович, — успокаивала она добродушного морского волка в отставке. — И не расстраивайтесь понапрасну: это вовсе даже не служебное дело, а личное.
— Личное? — недоверчиво протянул тот. — Опомнись, вертушка, что у тебя может быть с Гарустовым личного?!
— Вызывает — значит, может! — кокетливо усмехнулась Валя, снимая халат и приводя в порядок прическу. — Боюсь, не задержаться бы. Вы уж тут распорядитесь, в случае чего, Петр Петрович, миленький…
Она спрятала зеркальце, оглядела себя, поправила еще чулки и двинулась к двери.
— Ну-ну, — покачал головой расстроенный старик. — Вернешься — отрапортуешь.
Войдя в приемную начальника пароходства, Валя первым делом поймала предостерегающий, но и сочувствующий в то же время взгляд сидевшей за бюро секретарши. Бездну информации можно получить из одного только женского взгляда, гораздо более многозначного, чем мужской; у Вали радостно екнуло сердце, словно симпатия этой милой пожилой женщины заранее гарантировала ей победу.
Вопреки обыкновению, ее не попросили подождать — секретарша сразу же кивнула на дверь кабинета.
Валя машинально еще раз поправила прическу и вошла. Колени ее дрожали мелкой, противной дрожью, но этого, к счастью, никто не мог заметить — мини-юбок Валентина Трофимовна не носила, справедливо считая, что матери двоих детей это как-то ни к чему; ей был известен десяток других способов воздействовать своей внешностью на мужчин.
Высокий, грузный Гарустов крупными шагами, но на удивление легко двигался вдоль дальней от входа стены, заполняя могучим телом обширное пространство позади массивного письменного стола. Его лицо отчасти портил пересекавший всю левую щеку глубокий шрам.
Еще несколько мужчин сидели у другого стола, длинного, тонконогого, современного производства. Валя узнала Бореньку, заметила стоявший на столе раскрытый магнитофон. Рядом с корреспондентом мелькнуло бледное, усталое лицо секретаря парткома. Больше Валя никого различить не успела.
Притворив за собой дверь, она сделала несколько шагов и остановилась. Гарустов продолжал шагать и, казалось, не обратил на ее появление ни малейшего внимания. Люди за длинным столом с недоумением и молчаливым упреком уставились на нее.
— Добрый день, — сказала тогда Валя.
Гарустов остановился.
— Товарищ Михайлова? — хрипло спросил он.
Валя кивнула.
— Как же это понимать, товарищ Михайлова? — так же хрипло произнес начальник пароходства.
— Что именно? — спросила Валя.
И тут же отметила, что это была не самая подходящая тактика: и слова ее, и вызывающая интонация никак не подходили к царившей в кабинете атмосфере. Но дело было сделано.
— Ах, вам неизвестно?.. Здесь вам что — балаган?!
У каждого, кому часто приходится распекать других, есть любимая присказка. Словечко «балаган» Гарустов облюбовал много лет назад, еще в бытность свою боцманом, а может, не сам облюбовал, может, в наследство от другого боцмана получил, кто его знает.
— Конечно, я работаю в вашей системе, товарищ Гарустов, — твердо сказала Валентина и подняла на гиганта свои знаменитые фиалковые глаза, — но я еще и жена командира и кричать на себя никому не позволю. Я пришла сюда потому, что вы меня вызвали, а зачем вызвали — пока не знаю.
Коленки продолжали дрожать все так же противно; теперь к ним присоединился еще подбородок. Для устойчивости Валя выдвинула вперед правую ногу.
— Значит, не знаете? — снова переспросил Гарустов, сбавив, однако, тон. — Тогда пожалуйте сюда.
И он поманил Валентину к себе.
Бесстрашно отмерив всю длину кабинета, она обогнула письменный стол, и тут Гарустов неожиданно любезным жестом предложил ей занять одиноко стоявшее там столь же массивное, как и стол, кресло. Валя пыталась было отказаться, но ситуация, в которой она находилась, не позволяла долго отнекиваться. Гарустов был настойчив, да и тесновато там было с ним вдвоем — за гладью стола оказалось совсем не так много места, как это выглядело от двери.
— Читайте, — произнес Гарустов, едва Валя села, и ткнул рукой куда-то вниз.
На закрывавшем середину стола толстом, хорошо промытом стекле были аккуратно разложены одна под другой три радиограммы. Валя вопросительно взглянула наверх, туда, где, по ее представлениям, должна была находиться голова начальника пароходства, — и едва не вывернула при этом шею.
— Читайте, читайте, — повторил Гарустов откуда-то с другой стороны; теперь это звучало как приказание.
И Валя стала читать.
«т/х гордый чм гарустову глубоко тронут вниманием руководства михайлов»
«т/х гордый чм гарустову повторно глубоко тронут вниманием руководства заботой моей семье михайлов»
«т/х гордый чм гарустову благодарю руководство лично вас николай степанович предоставление моей семье новой квартиры михайлов»
Вторая и третья депеши явно были ответом на требование адресата — расшифровать, за что его благодарят.
— Прочитали? — осведомился Гарустов, ибо Валя хранила молчание.
Вновь задрав голову, Валя нашла, наконец, его глаза и так же молча кивнула.
— Тогда не будете ли вы любезны сообщить нам всем, — Гарустов обвел рукой присутствующих, — о какой именно новой квартире идет речь.
«Вот оно», — подумала Валя. Сидевшие за длинным столом люди вновь как по команде уставились на нее. На тощей шее корреспондента бился кадык.
— Николай Степанович, — Валя сперва так волновалась, что начисто позабыла имя-отчество начальника пароходства; прочитав радиограмму мужа, вспомнила и немедленно взяла на вооружение. — Николай Степанович, нам неоднократно обещали… в том числе лично вы…
— Кто что кому сколько раз обещал, меня в данный момент не интересует, товарищ Михайлова, — пророкотало наверху. — Это я уж как-нибудь уточню впоследствии. Сейчас я хочу знать, за какую квартиру благодарит меня по радио старший механик «Гордого». Адрес, если можно.
— Адреса нет… — пролепетала Валя. — И… и реальной квартиры тоже пока нет… Это… это моя мечта… Вы читали «Алые паруса»?
— Ах, мечта! — голос наверху избавился каким-то образом от хрипоты. — Воображение, так сказать. Фантазия. Ясненько… Только, простите, при чем тут «Алые паруса»? «А вот здесь, дорогой, ты будешь в академию готовиться», — передразнил Гарустов интонацию Валентины, запечатленную на только что прослушанной пленке, и довольно ловко передразнил. — Все предельно практично.
— Но… мы…
— А вам известно, до какой степени эта ваша, с позволения сказать, мечта засорила эфир? Известно, что дружки вашего мужа более чем с двадцати судов сочли своим долгом срочно и неоднократно выразить ему свою радость, а также надежду быть приглашенными на новоселье?! Я нисколечко не удивлюсь, если на самом «Гордом» это новоселье уже отпраздновали. Балаган!
Гарустов отодвинулся от кресла, вышел из-за стола и оказался с Валей лицом к лицу.
— Вы подумали, например, о том, в какое положение вы поставили меня? — патетически спросил он. — Что должен я делать, получив все эти благодарственные послания?
— Нет… не подумала…
Валя сползла с сиденья, словно провинившаяся школьница. На самом деле именно об этом она и подумала вчера, увидев магнитофон. Ее расчет на том и строился, что начальнику пароходства некуда будет после всей этой кутерьмы деваться.
— Не подумала я, Николай Степанович… Уж вы извините… — Валя прибегнула к усвоенным еще от матери просительным интонациям. — Но войдите и в мое положение… Мне эта проклятая квартира по ночам сниться стала… Ребятишки ведь у нас… И обещали нам — не раз и не два…
— Обещали, обещали! — голос Гарустова загремел в полную силу. — Ну и что?! Разве всегда мы вольны свое собственное обещание выполнить? Бывают обстоятельства посильнее нас — что поделаешь…
Здесь невозможно удержаться, чтобы не заметить: в этом пункте уважаемый товарищ Гарустов был категорически не прав. Обещания надо выполнять обязательно, а ежели есть сомнения — лучше не обещать. Всякий серьезный и самостоятельный человек, какой бы пост он ни занимал, всякий стоящий мужчина — а Гарустов был им! — не должен бояться отличить реальное, выполнимое от видимости, фикции, и никогда не обещать впустую.