Страница 79 из 85
Сильва внимательно посмотрел на Касаса. Ему, видно, нравилось открытое, смелое, мужественное лицо молодого офицера.
— Вы еще молоды, и поэтому вам многое не ясно, — сказал Сильва. — На войне есть один непреложный закон — убивать как можно больше, используя для этого любые средства, особенно в такой войне, которую мы ведем теперь… А вы знаете генерала Педро де Сильву? — спросил он неожиданно и пристально посмотрел на Касаса.
— Нет, генерал, не имел чести лично видеть этого храброго человека. В верховной ставке считают его наиболее способным генералом, которому удалось из плохой дивизии сделать в короткое время боеспособное воинское соединение. Вначале его обвиняли в либерализме по отношению к неустойчивым офицерам и солдатам. Однако после соответствующего приказа он навел порядок.
Сильва хорошо помнил этот приказ. Действуя в соответствии с ним, он расстрелял двадцать солдат за моральную неустойчивость.
— Какое указание вы везли в ставку генерала Сильвы?
— На этот вопрос я не могу ответить вам, генерал. Прошу извинить меня.
Сильва прошелся несколько раз по камере, а затем подошел к Касасу.
— Вы, молодой человек, правильно делаете, что с недоверием относитесь к моей военной форме. Опыт с крестьянами пошел вам на пользу. Но я хочу, чтобы ваша совесть была чиста. Я — генерал Педро де Сильва! Вы можете передать мне указание верховной ставки. Но если это снова требование держаться и ждать подкреплений, то я не смог бы его выполнить.
Касас с удивлением посмотрел на Сильву и, став в положение «смирно», сказал:
— Генерал, прошу еще раз извинить меня. Я действительно не хотел оказаться непредусмотрительным второй раз. Да, генерал! Ставка снова просила вас держаться. Подкрепление подойдет к вам в течение ближайших дней.
— Это невозможно, даже если бы я сам был с моей дивизией. Это тем более невозможно теперь. Я держал фронт чудом. Если бы враг знал, насколько моя дивизия деморализована, то он немедленно начал бы атаковать ее и с большой легкостью добился успеха. Я послал генералу Франко донесение, в котором требовал немедленного перевода дивизии в тыл и замены ее новыми частями. Если это не будет сделано в течение двух ближайших дней, катастрофа неминуема. Если вы когда-нибудь окажетесь на свободе, передайте генералу Франко, что я честно сражался и честно вел себя в плену…
После разгрома дивизии генерала Сильвы Миронов по-настоящему оценил слова Петрова о Бодрове. Он даже считал теперь, что Михаил Матвеевич слишком скромно охарактеризовал его деятельность и его способности. Бодров для Миронова стал непререкаемым авторитетом. У самого Миронова настроение стало лучше, и он мог теперь смотреть без всякого смущения в лицо своим товарищам, которые были на передовой линии. Он тоже сделал свой вклад в защиту Испанской республики. Жаль, нельзя об этом рассказать! Ну, это в конце концов неважно. Об этом знают Бодров и Петров.
Большая группа бойцов, участвовавших в операции против дивизии Сильвы, получила награды. Был награжден и Миронов, об этом ему сообщил Петров.
Миронов в веселом настроении поднимался на второй этаж.
— Заходите, Борис Иванович, и закройте дверь поплотнее. Сегодня у нас разговор будет большой. Вы свою роль в камере Сильвы сыграли отлично. Теперь пора переходить к игре более крупного масштаба. Я имею полномочия из Москвы предложить вам новое поручение…
Л. Попов, Е. Альперин
ДИНАСТИЯ АРТЕМОВЫХ
Если вам придется побывать в Москве, выкройте час-другой времени и найдите Большую Бронную. Там в Музее пограничных войск среди множества документов и реликвий боевой славы вы обнаружите небольшую, поблекшую от времени фотографию. На ней вы увидите пожилого худощавого железнодорожника с мальчиком. Это отец и сын Артемовы.
В тридцатых годах о волнующей истории большой и славной семьи путевого обходчика говорилось много. Слава о ее подвигах распространилась по всей округе.
Последний километр советской железной дороги. Под высокими соснами стоит маленький кирпичный домик. Гудят телефонные провода.
По железнодорожной колее неторопливо, со свернутыми в трубочки сигнальными флажками, чуть ссутулившись, шагает путеец, человек среднего роста. Он только что обошел свой участок, включая и станцию Кривин, и возвращается домой.
Каждый метр насыпи, каждая шпала и стык между рельсами отлично знакомы Алексею Васильевичу. Тысячи раз и днем, и ночью, и в слякоть, и в снежную вьюгу ему приходилось обходить участок за долгие годы работы. И полюбил человек свою профессию так, словно всей душой в нее вселился. Скромный, порой незаметный труд путевого обходчика и честное служение Родине превратились для Алексея Васильевича в источник радости, в цель его беспокойной и, если хотите, насыщенной романтикой жизни.
Вот он открывает дверь маленького домика будки, и навстречу ему, обгоняя друг друга, весело устремляются его дети — мал мала меньше. Их пятеро, и каждому невтерпеж поделиться с отцом своей новостью: либо хорошей оценкой, полученной в школе, либо удачно сконструированным змеем, поднявшимся выше старой высокой сосны, либо даже каким-нибудь важным секретом, о котором можно рассказать только бате.
Однажды Алексей Васильевич, вернувшись домой, лег отдыхать. Жена готовила ужин. Нина и Ганя учили уроки, а Сашко еще не вернулся из авиамодельного кружка. В доме натоплено. Так и клонит в сон. Едва задремав, Алексей Васильевич очнулся от свирепого собачьего лая. «Чего это Джульбарс взбесился? — поднимаясь с постели, думал он. — Неужто опять заяц из леса пожаловал в гости?»
Обходчик накинул на плечи полушубок и вышел. Джульбарс бросился к нему, потом снова с хриплым лаем ринулся в темноту. Хозяин знал, что так ведет себя собака, почуяв чужого. В потемках ничего не было видно.
Сделав несколько шагов к линии, Алексей Васильевич вдруг увидел, как по другой стороне железной дороги, под деревьями не спеша шли трое. «Видать, нашенские, железнодорожники со станции», — мелькнула мысль. Успокоился, но не спускал с них глаз. «Чего это они не туда поворачивают? Там ведь граница, запретная зона…»
На ходу застегивая полушубок, Алексей Васильевич пошел за незнакомцами, а они свернули с тропинки и через поле направились к лесу.
— Граждане, куда путь держите? — спросил Алексей Васильевич.
Те нехотя остановились. Один из них, в длинном бушлате, невозмутимо ответил:
— Да нам в Слободку…
Тревога и сомнение охватили Артемова: если в Слободку, то почему идут здесь — она в другом, Изяславском районе.
— А кто вы такие?
— Да чего ты привязался?.. Свои мы, слободские.
— А документы у вас есть?
— А как же! В пограничной полосе живем, знаем, без документов тут не ходят.
И в то же мгновение перед Артемовым мелькнул пистолет.
— Иди с нами!.. Только пикнешь — пуля в лоб… Проведешь нас до леса, а там вернешься.
«Вот и пришел тебе, Алексей, конец, — подумал Артемов. — Заведут тебя в лес, укокошат, а сами за границу убегут. Как бы сейчас пригодилось ружье!»
Вязкая грязь чавкала под ногами, снег, перемешанный с дождем, хлестал в лицо. Одна спасительная мысль сохраняла в нем самообладание: жена и дети догадаются и уведомят блокпост, и пограничники в беде не оставят. Но и они могут запоздать: никто не знает, в какую сторону он пошел. Пока домашние доберутся до пограничников, пройдет много времени. А дорога́ каждая секунда!
Хоть инеем и покрыты виски, но силенками, как говорят, бог его не обидел. «Будь что будет, но драться до последних сил, — решил он. — Пусть даже смерть, но я их не отпущу!» И изо всех сил он закричал так, что его голос эхом отозвался из леса.
— Сюда!!! Бандиты!.. Сюда!..
— Молчать, сволочь! — приставив к животу Артемова пистолет, прошипел один из них, а другой попытался закрыть ему рот.
Артемов толчком ноги свалил одного на землю, у другого сильным ударом по руке вышиб пистолет. Подскочил третий и схватил Артемова за горло. Навалились и остальные. Они молча пытались его задушить. Казалось, еще несколько секунд — и им не будет страшен обходчик, он уже не сможет ни кричать, ни сопротивляться.