Страница 85 из 93
Пообедав, казачишка выехал удовлетворенным. Не только скрыл от пограничников свою принадлежность к банде убийц, но еще и выследил подготовку к размещению целого красноармейского эскадрона. Это ли не успех!
И мы в обиде не оставались. За участие в банде он свое получит, когда настанет время. Эскадрон же выдуманного кавполка, хотя и «липовый», запутает карты бандитского руководства и в течение нескольких дней будет волновать его не меньше, чем любой другой самый натуральный эскадрон.
Я и Черниговский решили заночевать у Дробина, вечного холостяка. Все трое еле держались на ногах. Но уснуть не успели, прибежал дежурный:
— Воровский приехал и вызывает.
Подошли и, как положено, представились. Тот не в духе оказался или просто власть показать хотел:
— Много спите, товарищи, даже вечером в такое время.
— Сон спокойный. Вот и спим, — сказал я.
— Сон я отгоню. Утром выезжаем на Газимур, в Дакталгу.
— Завтра выезд невозможен. Мы уже все рассчитали на послезавтра. Нужен отдых коням и перековка. Вьюки только к вечеру завтра будут…
— Выступаем завтра в шесть ноль-ноль. Поняли?
— Это безумие…
— Вашего совета не спрашиваю, а приказываю: выступаем завтра в шесть ноль-ноль. Что вам непонятно?
— Люди тут намечены для разведки, и надо с ними как следует поработать…
— А до этого кто вам мешал с ними работать? Разведку тоже на себя беру. Ваше дело — выполнять мои приказания, пока я вам это доверяю…
В 6.00 так и поехали, подавленные и удрученные. Вьюков приготовить не успели и поехали без станковых пулеметов. Овес только в саквах, на день. Сена вовсе не брали. У бойцов «сухой паек» на один день и только по одному боекомплекту на экземпляр оружия. И это зная, что до Газимура полсотни километров, и вовсе не ведая, как и когда нам удастся реку преодолеть. Или, возможно, придется форсировать под огнем. И какие пятьдесят километров! По тайге, по болотам, по камням и через бурелом…
Худшие опасения оправдались. Через Газимур в тот день переправиться не удалось. Ледоход заканчивался, но лед шел и был еще слишком грозным. Не имея фуража и продовольствия в запасе, Воровский приказал возвратиться в Урюпино.
Может быть, он и понял свою вину. Но признать ее не хотел и искал спасения для себя или хотя бы маленькой лазейки:
— Я заболел. Примите командование.
— Только в Урюпине и только по письменному приказу.
— Погубить хотите? Не выйдет! Я и ваши дела знаю и покажу. У меня в Хабаровске «рука»…
Отозвали его, и он исчез за горизонтом. Приказа не было. Очевидно, «рука» у него все же где-то была…
Раньше нас в Дакталгу ворвался отряд из коммунистов и советских работников Газимуровского района. Этот отряд со стороны тыла шел и реку Газимур миновал. Мы, преодолев реку, пришли в Дакталгу на другой день. В дальнейшем активную борьбу с бандой проводили мы, пограничники. Местный актив выполнял обязанности караульных команд по охране населенных пунктов.
Первые наши сведения о событиях на Газимуре полностью и почти дословно подтвердились. Оставалось только тайной — в каких целях были совершены столь многочисленные убийства и особо изощренное, буквально сатанинское глумление над убитыми. Даже после пленения Игнатия Астафьева и всего его «штаба руководства» нам не удалось полностью проникнуть в эту тайну.
— Скажите, Астафьев, для чего вы так много людей убивали? Ваших же, станичников?
— Я? Ни одного человека не убивал.
— По вашему же приказанию убивали!
— Приказывал и я. Это верно! Но еще и трибунал у нас был, мной назначенный и утвержденный сходкой… Тут такая тактика наша была: ежели кто убивал, тот нашим будет! Сдаваться такому или там других властям выдавать не с руки. Свой грех знал…
— Убивали, значит, только для того, чтобы страхом наказания скрепить ватагу?
— Не, не только из-за этого. И другая причина была, важная. Пока у казака руки не в крови, он с нами не пошел бы. Как бы иначе ватагу-то набрали? Но когда скажешь — на, бей, и он послушается, значит, наш. Никуда более не уйдет! Для того и убивали.
— Ну, а если бы кто-либо не стал бить и убивать?
— Такого бы тут же прикончили. Таких оставлять нельзя! Были бы и такие, да следили мы. У кого ружье, того слушаются…
— Кто вас, Астафьев, всему этому научил?
— Этого я вам не скажу.
— Может, скажете, Астафьев, для чего такое глумление над трупами. Это ж ведь не казачье, а трупы.
— Это все одно. Надо было, чтобы нас боялись, страшились бы нашей кары. И чтоб за это и наказания ваших властей больше страшились. А покойнику что? Ему все одно…
— Какую цель, Астафьев, преследовали эти ваши преступные действия? К чему вы стремились?
— Большую ватагу «вольных казаков» хотели создать. Быструю, на хороших конях, с заводными. Погуляли бы мы по станицам и поселкам в восточной части Забайкалья, страху бы нагнали, повеселились бы…
— Для чего это вам, Астафьев?
— Вольной жизни хотелось, как в старину бывало. И еще говорили, чтоб к приходу японцев все разрушить…
— Так вам кто говорил?
— Уж этого я вам не скажу.
Ответа на этот вопрос Астафьев нам так и не дал. Правда, и времени для разговоров с ним мы имели мало. Часа два в Урюпине и столько же на пароходе «Пахарь». Не исключено, что следственные органы Сретенска или краевые добились большей ясности. До нас доходили только слухи.
После пленения Игнатия Астафьева мятеж, было видно, затухал. Нашему отряду поручили: как можно скорее выловить остатки этого «вольного казачества».
Большую часть времени мы находились в тайге. Нередко — глубокой. Стремились полностью изолировать остатки банды от населенных пунктов, дорог и речных переправ и, конечно, преследовали «вольных казаков» изо всех сил. Изредка бывали в Дакталге. Туда нам доставляли продовольствие и фураж. И там сосредоточивались все данные о банде, о планах и намерениях ее нового руководства, эти сведения получали через хорошо налаженную нами разведку.
В одно из таких наших посещений в станице появился незнакомый человек, пожилой уже и по одежде — не казак. У станичного Совета привязал коня и степенно, нарочито медленно поднимался по ступенькам в помещение. Старик был высокий, широкой кости и слегка сутулый. Черты лица крупные, угловатые и как бы внезапно состарившиеся. К нам прибежал сотский — сельский исполнитель:
— Человек приехал, большой какой-то! Вас шукать велел. Старшего чтоб к нему…
Пошли я и Дробин.
— Моего сына тут убили, чекиста. Я его отец, и вот мой мандат, — и показал нам предписание районных властей, обязывающее все должностные лица оказывать ему содействие в перевозке трупа сына в родное село! Вспоминается, хотя полностью не уверен, — в поселок и прииск Усть-Кара.
— Где мой сын похоронен? Место знаете и покажете?
— Знаем мы место и покажем. Тут она, временная могила, совсем рядом.
— Могилу оборудовали? Как принято, украсили?
— Нет, отец. Ничего этого не сделано…
Старик помрачнел и вздрогнул, как от удара. Тяжелая обида проникла в его душу и обрушилась на нас.
— Не нашли время, значит, думать о могиле товарища. Недосуг… И кому он теперь, покойный…
— Нельзя так, отец. Тяжело вам, мы это понимаем. Но и нам нелегко. Другом нашим ваш сын был и братом. И не надо на нас обрушиваться. И у нас горя хватает… Труп вашего сына в гнилой яме, куда те изверги его сбросили. Никакой могилы там не соорудить. Вынести труп в другое место запрещено районными властями до вашего приезда, чтоб вы сами распорядились. Простынями укрыли и соломой. Земли немного… От мух хотя бы…
Понял старик наше объяснение. Чувство обиды уменьшилось, но не исчезло. Глухо и суховато сказал нам:
— Не к тому я. Негоже только, чтоб труп в гнилой яме валялся. Сын он мне. И другого так нехорошо… Проводите меня туда, к могиле. Путь покажите. Там покамест останусь. Один постою…
Не прошло и получаса, как сообщили: «Старик труп откапывает. Один». Подошли мы и помогли вынести труп на сухую поляну.