Страница 1 из 93
Граница. Выпуск 3
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ
Обращение ленинградских писателей к пограничной теме давно уже стало доброй традицией. Эта традиция сложилась еще в довоенные годы, когда впервые выступил с повестью о молодом пограничнике Андрее Коробицине известный ленинградский писатель Михаил Слонимский. Подвиг комсомольца Коробицина, героически погибшего на боевом посту, но не пропустившего рвавшихся в Ленинград вооруженных диверсантов, вдохновил писателя, его повесть прочтена многими поколениями советских людей. Замечательный поэт и один из родоначальников советской литературы Николай Тихонов посвятил ленинградским пограничникам вдохновенные строки. Имя ленинградского писателя Льва Канторовича, целиком отдавшего свое талантливое перо пограничной теме, широко известно и любимо в нашей стране. Лев Канторович погиб на девятый день Великой Отечественной войны в бою, защищая вместе со своими друзьями-пограничниками Советскую Родину. Павел Лукницкий, Матвей Тевелев, Владимир Беляев… славные все имена!
В дни войны большинство ленинградских писателей остались на защите города Ленина, служили в армии, на флоте, были свидетелями поистине массового героизма наших солдат и офицеров, непревзойденной доблести воинов в зеленых фуражках, дравшихся с врагом в боевых порядках пехоты. Мы видели бойцов в зеленых фуражках в стрельнинском десанте осенью сорок первого года, мы видели бойцов в зеленых фуражках и в дивизии, которой командовал прославленный пограничник генерал Донсков. Да не было такого участка, где не сражались пограничники! Их подвигам посвящены стихи и рассказы Александра Прокофьева, Виссариона Саянова, Бориса Лихарева, Александра Гитовича, Юрия Слонимского. Мы гордились тем, что пограничники считали нас, писателей, товарищами по оружию.
В послевоенные годы интерес ленинградских писателей к жизни границы, к новому поколению воинов в зеленых фуражках еще более возрос. Мы остались близкими друзьями, ленинградские писатели частые гости на пограничных заставах. Нам есть чем поделиться друг с другом…
За эти годы вышло много книг ленинградских писателей, посвященных людям, которые действительно никогда не знают покоя, чья вахта бессменна.
Ныне Лениздат выпускает новую коллективную книгу повестей и рассказов писателей нашего города о пограничниках. Как и предыдущие две, она называется «Граница». В ней читатель найдет и знакомые имена писателей — тех, кто давно связал свою жизнь с границей, и тех, кто начинает свой творческий путь.
Глеб Горышин — автор доброго десятка книг, повестей и рассказов, неутомимый путешественник и искатель, бывал на многих заставах Северо-Западного пограничного округа. В этой книге он выступает в своем излюбленном жанре свободного повествования о разных людях, о связи поколений. Его герой, старый художник, сталкивается с солдатами-первогодками и с опытными офицерами-пограничниками.
Вадим Инфантьев давно заявил себя как талантливый писатель, тяготеющий к военной теме. Он сам в прошлом моряк и с большим знанием дела пишет о моряках. В этой книге он выступает тоже с повестью о моряках, но на этот раз о моряках-пограничниках. Павел Петунин, участник Великой Отечественной войны, собирал материал для своей повести в течение ряда лет и сроднился с людьми границы. В. Савицкий разрабатывает благородную тему политработы в войсках. Давно работает в жанре острого детектива известный ленинградский писатель Владимир Дружинин. Его повесть и на этот раз направлена против идеологических диверсий.
Совсем недавно появилось в литературе имя Ильи Дворкина. Только после того как он пожил с пограничниками, он сумел создать повесть «Восемь часов полета», где в центре повествования — образ советского таможенника.
Особенно хочется выделить повесть «Ильинский мост», написанную одним из старейших чекистов, знаменитым Тойво Вяхя — Иваном Михайловичем Петровым. Восьмой десяток пошел этому человеку из легенды, а пишет он по-юношески свежо и занимательно.
Вот вкратце все об авторах этой третьей книги «Граница».
В добрый путь, дорогой читатель!
Александр Розен
Глеб Горышин
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Повесть
1
Дома жарко было, и собирался Евгений Иванович по-летнему. Чемодана он в эту дорогу не взял, только плоский, сколоченный из фанеры ящик-этюдник; в нем поместилась бумага, три десятка листов, краски, кисти, фляжка с притертой пробкой — все, что нужно художнику для походной работы. Домашние тапочки тоже поместились, две рубашки и галстук. Ботинки на толстой рубчатой подошве, рабочие брюки и еще кое-что из одежды — на случай похолодания — Евгений Иванович уложил в авоську, привязал ее к ящику. Жена на даче была.
Поезд отправлялся под вечер. На вокзале Евгений Иванович искал лимонаду, пить хотелось от духоты. Не нашел: за день выпили весь лимонад и квас тоже выпили; к мороженщицам стояли длиннейшие очереди; днем стояли, и к вечеру не убавилось охотников до мороженого. Евгений Иванович прошелся вдоль поезда, увидел вагон-ресторан и успокоился насчет утоления жажды: «Вот поезд тронется, пойду в вагон-ресторан». Он водворился в свое купе, пока что пустое; да и весь мягкий вагон не очень-то заселялся пассажирами. Поезд на север шел. Кто едет на север в начале лета? Только командировочные, им за мягкость не платят. Командировочные едут в жестких, купейных.
Правда, в купе висел чей-то плащик, сосед отлучился. Он появился было, но тотчас опять убежал. Только взглянул на Евгения Ивановича как-то особенно пристально, будто припоминая и узнавая.
— Вы, наверное, творческий работник? — сказал сосед по купе. — Писатель, художник… У меня глаз наметанный. Я прокурора, следователя сразу определю. По лицу. Профессия печать накладывает. И писателя, художника — тоже… Деятелей разных средних, невыраженных профессий труднее определить. Там границы сглажены. А если писатель, художник или там прокурор — это я сразу секу…
Евгений Иванович мягко улыбался, кивал, клевал носом, приглашая к дальнейшему разговору, к беседе. Но сосед сказал, что рядом в вагоне едут его друзья. Убежал к друзьям. Он был не старый еще, но абсолютно, классически лысый. Голова его, несколько утолщенная книзу, имела форму кабачка.
Общительный, склонный к знакомству в пути, Евгений Иванович путь начинал в одиночестве. Надеялся на вагон-ресторан, но его не спешили открыть. На станции Волховстрой торговали пивом. Евгений Иванович сбегал, как пассажир дальнего следования, в домашних туфлях, в спортивных брюках, в майке. Пива принес. Достал из авоськи продукты — колбасы, огурцов, яичек, хлеба, соли, масла достал. Ничего не забыл. С огурцов он тщательно срезал шкурку. Поужинал. Проводник в белой, еще не запачкавшейся куртке принес два стакана чаю и вафель.
Сосед опять забежал, но единственно для того, чтобы взять из кармана плаща перочинный ножик. Присел на мгновенье, поговорил — об искусстве, литературе. О Евтушенко, Шолохове. Почему Шолохов новых романов не пишет, почему Евтушенко молчит? Вскочил, побежал.
Ночью Евгений Иванович не заметил, когда стало холодать, когда поезд из жары в стужу переехал, когда пересек экватор, собственно, не экватор — Полярный круг. Но и до Полярного круга за одну ночь не доехать, не говоря об экваторе. Да и граница между теплом и холодом едва ли была. Евгений Иванович в окно не смотрел, крепко спал. Если бы и смотрел, все равно на ходу, даже и не слишком ходком, не разглядишь, как листки на березах становились все меньше и меньше — то есть моложе — и зелень их ярче, свежей. Поезд начал путь летом, в жару; подвигаясь в пространстве на север, он во времени двигался вспять, возвращался в весну. Весною на севере зябко, особенно ночью. Даже и белой ночью.