Исцеление Вечностью

— Что уладите? Почему наломал? — ошеломленно спросил Александр.

— А это тебе вот он объяснит! — ответил отец Игорь и показал на подходящего… отца Никона! — Я его специально привез на день раньше, чтобы он тебя ввел в курс наших дел, но, увы, опоздал! Всё, мне пора к твоим подчиненным, пока они, и правда, чего доброго, не разбежались!

Благочинный направился к домику. Александр, благословившись у духовного брата, с недоумением посмотрел на него:

— А в чем собственно дело? Я ничего не пойму!

И в третий раз рассказал о том, что видел в редакции и как отреагировал на это в качестве ее нового редактора.

— Да нет, ты поступил совершенно верно, — внимательно выслушав его, сказал отец Никон. — Я и сам бы такого не потерпел! Только видишь ли… Тут есть некоторые местные особенности. Например, Светлана работает за такую зарплату, на которую не согласится ни один, даже начинающий компьютерщик. Дядя ее, кстати, спонсор нашей газеты, ее в православную редакцию специально устроил, чтобы девчонка в этом огне тяжелого рока совсем не сгорела. А она и рада стараться — лишь бы быть рядом со снабжающим ее новыми песнями композитором… Гриша Жилин — тот вообще метил на должность редактора и вряд ли рад твоему появлению здесь. А что касается Булата… Так ведь компьютер, на котором верстаем газету, — это его личная собственность…

— Что?! — ошеломленно переспросил Александр.

— Увы! — подтвердил отец Никон. — У отца Игоря нет пока средств, чтобы приобрести такой… Есть, правда, друзья — Петр с Надеждой, которые выручают нас, когда Булат уходит в отпуск или уезжает на гастроли. Но у них своя полиграфическая фирма, и им практически некогда заниматься посторонней работой. Разве что только в виде исключений и из уважения к отцу Игорю, который боится лишний раз потревожить их. Так что, вот тут какие сложности, брат…

Вот это да!

Такого поворота событий Александр никак не мог ожидать…

— Да ты не переживай! — похлопал его по плечу отец Никон. — Для отца Игоря — это всего лишь маленькая капля в море его проблем. Он ведь, после того, как восстановил из руин этот храм, понял, что теперь главное — восстановление человеческих душ. Поэтому возложил всю остальную стройку на отца Льва, а сам занялся огромным, как теперь принято говорить, проектом: создает сейчас в центре города большой духовно-просветительский центр. Там будет и клуб молодой православной семьи, и зал для выступлений известных православных проповедников, концерты православной песни и музыки, и многое еще что… Но деньги-то сами с неба не падают. Вот помимо церковных служб и духовного окормления такого большого округа, как наш — у него постоянные встречи, переговоры… Ну и — исправление тех дров, которые мы тут ломаем, пока он отсутствует! Кстати, за газету он болеет особо. Это — его любимое детище и давняя мечта. Он ее, маленькую, поднимал как ребенка из пеленок. И теперь вот, как однажды признался, даже по ночам прикидывает, как лучше оформить большую!

Александр хотел пожаловаться на то, что благочинный не сразу одобрил публикацию его романа в газете, сказать: разве это ему одному надо, разве он пишет для самого себя?.. Но отцу Никону было уже некогда.

Попрощавшись с ним, Александр немного почитал в храме на службе, которую вел отец Лев, и, несмотря на то, что тот похвалил его громкий голос и правильно поставленное монастырское чтение, направился домой к Вере в самом что ни на есть прескверном настроении.

«Две такие оплошности, — с сокрушением думал он. — И когда — в самый первый день!»

Что же дальше-то будет?..

Два дня Клодий словно не замечал Альбина.

На третий снова вызвал его и, сделав небрежный жест в сторону лежавших на столике свитков, сказал:

— Прочитал. Правда, пока одну только книгу. Если не ошибаюсь, Евангелие от Иоанна. И не могу понять: как ты мог поверить какому-то сыну плотника и горстке безграмотных рыбаков? Разве можно, не то чтобы верить в это, но даже относиться к тому, что написано в ней, всерьез?

Альбин сделал шаг вперед, чтобы начать защищать то, что сказано в Священных книгах, но Клодий, не давая ему раскрыть рта, знаком велел садиться и слушать.

— С любым другим христианином, я тебе уже говорил, что бы немедленно сделал! — с присущей ему прямотой сразу сказал он. — Но ты — не любой. Тут дело особое. Я не хочу терять такого помощника. И, кроме того, это было бы неблагодарно по отношению к тебе. Ведь ты не раз выручал меня, причем, порой от смертельной опасности!

Клодий взял подушку, подоткнул ее под бок и, советуя Альбину тоже устроиться поудобнее, доверительно сказал:

— Послушай, мы с тобой самые умные люди в Риме, а следовательно, и во всем мире! Я — потому что сумел нажить огромное богатство и не потерять его, несмотря на то, что Веспасиан, специально, давая предприимчивым людям разбогатеть, потом выжимал их как губки, а Домициан просто уничтожал, забирая все ими нажитое в казну. Ты — уже потому, что являешься моим помощником и доверенным лицом. Иного я просто бы не приблизил к себе!

Клодий помолчал и с усмешкой заметил:

— Меня тебе, разумеется, обратить в эту нелепую веру не удастся. Но я надеюсь образумить тебя. Спасти, уберечь, сохранить, как помощника и как… друга!

Альбин с удивлением посмотрел на Клодия. Он еще ни разу не называл его своим другом.

А тот, полулежа, сделал ораторский жест, призывающий ко вниманию, и воскликнул:

— Вся эта твоя вера — сплошная утопия! Причем, гораздо бо̀льшая, чем остров Тапробана Ямбула или государство Солнца Аристоника! Ты только сам… сам, — Клодий несколько раз постучал себя согнутым пальцем по виску, — а не чужим умом, подумай, к чему призывает этот твой Иисус Христос? К какому-то непонятному покаянию, к наиглупейшему самоотречению, к безрассудному уходу от всего того, что только может быть дорого и приятно в этой жизни. А главное…

Клодий, видимо, бравший в свое время уроки у хороших риторов, сделал многозначительную паузу, чтобы подчеркнуть всю важность того, что он скажет сейчас, и повысил голос:

— Он призывает — к любви! И к кому? К тому, кто не может отплатить тебе добром! Но это еще полбеды, это еще можно как-то понять. Признаюсь, мое сердце тоже не из камня, в нем иногда бывает жалость. И хотя я придерживаюсь многовекового убеждения наших предков, что подача милостыни — есть признак малодушия и слабости, все-таки иногда подаю ее… Но ведь Он предлагает любить — и ненавидящего тебя, творящего тебе зло, более того, убивающего тебя!!! Это-то как прикажешь понять?!

Клодий знаком попросил Альбина наполнить им кубки из стоявшего на столике кувшина, отпил глоток и продолжил:

— Ну разве не утопия призывать к такой любви в мире, который извечно наполнен злом? Где между людьми всегда отношения строились по принципу «око за око и зуб за зуб»? Где человек человеку — волк! Где все построено на праве сильного! Или ты забыл, что мир никогда не знал снисхождения к слабым? Тогда давай вспомним, что говорили об этом величайшие умы всех времен и народов? Даже благороднейший среди древних мудрецов Платон, замысливая свое идеальное государство, был уверен, что все нищие должны быть изгнаны из него, а бедных не должно туда принимать, если они больны. А Плавт? «Плохую услугу, — говорил он, — оказывает бедному тот, кто дает ему есть и пить, потому что то, что он дает ему, только ухудшает и удлиняет ему жизнь к его бедственности». Тебе мало авторитетов? Хорошо, можно добавить. Аристотель — я надеюсь, ты не будешь спорить с тем, что это вершина человеческой мудрости? — считал, что гнев и месть — законные страсти. Без них, по его убеждению, не было бы сильных побуждений к добру.

Клодий допил кубок до дна и с видом победителя посмотрел на Альбина:

— Ну что, я сумел заглянуть в самую суть вопроса, поднимаемого в этих книгах?

— Да, — кивнул тот.