Старая болезнь

— Юсуф-бей там?

— Да.

— Вы сейчас все направляетесь на похороны?

— Да, полчаса назад во время полуденной молитвы я отправил часть ребят. А теперь, с вашего позволения, тоже поеду… Но к двум часам мы точно все вернемся. Вот только Халиль уж очень просил… Но тут сказать нечего, это все чувствительность… Я не знаю, у вас будут какие-нибудь поручения…

Зулейха немного подумала, а потом сказала:

— Ну, ехать, конечно. Я только попрошу вас подождать меня минут десять.

Капитан сначала не понял и переспросил:

— Так что вы будете делать?

— Вы возьмете меня с собой.

— Вас? Как же так?

— А я разве не друг?

Капитан настороженно улыбнулся:

— Конечно… Да пошлет Аллах вам долгих лет жизни… Но я не знаю, что на это скажет Юсуф-бей…

— Вы хотите сказать, он не позволит?

— Нет, Аллах свидетель. Нет… Он просто не хочет, чтобы вы расстраивались. В любом случае было бы лучше, если бы вы остались… Мы сами займемся погребальной церемонией.

— Значит, вы говорите о чувствительности, используете такие красивые и человечные слова. Конечно, настоящий капитан судна, начальник, это вы. Но все же вы не вправе запрещать мне то, что позволили Малышу Халилю.

Говоря это, Зулейха слегка коснулась руки капитана, которой тот опирался о серебряную рукоять трости. Этот жест иногда проскальзывал у нее, когда они разговаривали с доктором. Они оба об этом вспомнили и вдруг заулыбались. Но в глазах стояли слезы, поэтому они поняли, что если еще хоть немного так простоят рядом, то случится страшное. Зулейха быстро спустилась по трапу, а капитан вернулся на свое место, еще раз бросив взгляд на приспущенный флаг.

Зулейха была готова через десять минут. Черного платья у нее не нашлось, поэтому она надела платье густого темно-синего цвета, а на шею повязала черный платок, потому что ворот был уж очень вычурным.

Капитан приказал морякам снова выйти из лодки на палубу. Несмотря на больную ногу, он захотел собственноручно спустить Зулейху с трапа «Ташуджу», но конец его трости попал как раз между ступенями. Еще немного, и он бы прямо в униформе и фуражке рыбкой полетел в море. Хорошо, что какой-то молодой матрос вовремя обхватил его за талию и предупредил опасность.

Капитан не захотел брать в лодку никого кроме двух гребцов и Малыша Халиля.

Зулейха этому воспротивилась:

— Почему? Поплыли все вместе, так будет лучше.

Но капитан отказался. Лодка оказалась слишком маленькой. За оставшимися нужно было совершить еще пару ходок.

Капитан сам не мог понять, почему его так потрясла смерь бедняги доктора. Говорил, что тот был очень стар. За ним некому было ухаживать. Денег тоже у него не оказалось. В какой-то степени смерть стала для него благом. И о достойных похоронах тоже позаботились… Его товарищи не посчитали это обременительным.

Зулейха свесила руку с лодки и, опустив пальцы в воду, думала. Старость! Разве именно об этом стоило сожалеть? Смерть в молодости — это своего рода случайность. Такие смерти происходят из-за невезения или в результате роковых совпадений. Однако их можно предотвратить. Но для других, для стариков смерть — как срок заключения, без надежды. Только безысходность. Вся горечь состоит именно в этом.

Но все это не те вещи, о которых можно было говорить с капитаном, и потому Зулейха молчала и только наблюдала, как вода сочится сквозь пальцы. Впрочем, может быть, в основном капитан оказался прав. Он смотрел на жизнь и смерть как нормальный человек из народа. В любом случае было приятно представлять себе и принимать то, что человек, достигший пятидесяти, шестидесяти или даже восьмидесяти лет, всем доволен и что ему больше не о чем мечтать.

Маленький старичок в черных очках и клетчатой шерстяной кепке, сшитой из той же ткани, что и его сюртук с длинными рукавами, провел капитана и Зулейху через рынок, узенькие улочки и лавочки с закрытыми ставнями. И наконец впихнул в небольшое помещение, похожее на то, где обычно находится служитель мечети, определяющий время намаза.

Внутри на скамье без спинки из кофейни сидел Юсуф и разговаривал с несколькими людьми в бедных одеждах. Когда он, повернув голову, увидел Зулейху, то радостно вскочил с места и подошел к ней.

Но обратился к ней хмуро, будто находя радость совершенно неуместной.

— Зачем вы приехали?

— А почему мне не приехать?

— Вам будет не по себе… Сильно загрустите. Перед тем как уйти, я велел, чтоб вам ничего даже не говорили.

— Ваше приказание исполнили, но когда я увидела их сборы, то все поняла.

— Лучше бы вам остаться на пароходе. Неразумно вы поступили…

Когда Юсуф это говорил, в его взгляде чувствовался укор.

Но вместе с тем он не мог скрыть, что ему приятно видеть Зулейху тут, рядом с собой. И, наверное, первый раз с того момента, когда они отплыли из Стамбула, не отпускал руку жены.

Зулейха, не говоря ни слова, опустила глаза. Она увидела ночь, когда умер отец, увидела себя, бросившуюся в объятия Юсуфа, у которого от рыданий сотрясалось все тело. Подобное случилось у мужа впервые. Эта ночь стала первой и последней за годы их многолетней супружеской жизни, когда они в чем-то были единодушны. Казалось, что сейчас в руке, сжимавшей ее руку, она чувствовала остаток того теплого чувства.

Было не известно, что с ними станет. Но она чувствовала, что случись день или ночь, когда она станет страдать от потери любого человека, которого любила, она будет искать присутствия этого мужчины. Неужели эти узы, что неразделимо связывают жен и мужей и некоторых людей, несмотря на все разногласия, — результат такого рода мелких привычек?

Зулейха не сдержалась и зарыдала. Юсуф подумал, что эти слезы только из-за доктора. Но сам Юсуф не мог обнаружить свою слабость и сразу принял непроницаемый вид:

— Не плачьте, ну что вы… Все умирают, — сказал он и добавил уже знакомое ей от других и от капитана утешение. — Он был очень старый…

Люди, с которыми чуть раньше разговаривал Юсуф, ждали стоя. Юсуф представил им Зулейху, сказав «это мой друг», и пояснил: — «Она очень любила покойного, не выдержала, приехала на похороны».

Старик в кепке счел это за оправдание:

— Неважно… Женщина, мужчина, все одно… Местные немного могут сделать… На похороны здесь иногда приходят женщины из семей служащих…

Юсуф представил жене одного из стариков в помещении:

— Прежний муфтий-эфенди…

Оказалось, что ее муж и муфтий, с которым он чуть раньше беседовал, старые друзья. Точнее, муфтий даже не его друг, а друг еще его отца. Много-много лет назад, когда самого Юсуфа еще и на свете не было, муфтий-эфенди познакомился в Силифке с его отцом. Юсуф находил такие отношения гораздо более крепкими, чем дружбу только с собой, и потому, когда разговаривал со стариком, его глаза постоянно увлажнялись от нежности. Муфтий, несмотря на жару, приготовил чай. Зулейха приняла его угощение, потому что почувствовала, что это будет приятно Юсуфу. Она села на небольшой стульчик и выпила маленький стакан чаю.

Юсуф часто поднимался с места, подходил к дверям и разговаривал с группой стоявших там людей, тихим голосом отдавая им приказания.

В какой-то момент встретившись взглядом с мужем, Зулейха спросила:

— Мы разве не поедем в больницу?

Юсуф удивленно раскрыл глаза:

— В какую больницу? — Потом вспомнил: — Ах да, я вам велел так сказать… Но когда мы приехали сюда, нам уже нечего было делать в больнице. Если хотите, посмотрим… Тут рядышком…

Он провел Зулейху через узкий проход между двумя высокими стенами, камни которых поросли мхом, ввел во двор через вход в виде арки. Там на камне, обернутый чем-то вроде шали из выцветшего персидского ситца, стоял гроб.

Во дворе не было никого кроме малыша лет трех-четырех, который играл с черной бездомной собакой.

Зулейха, будто не отваживаясь идти дальше, остановилась в проходе.

— Все готово, ждем дневного намаза… — сказал Юсуф. — Вы точно пойдете на кладбище?