Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 3 из 57



Когда с приготовлениями было покончено, Зулейха откинулась на подушку и произнесла:

— Вот теперь вы можете позвать Юсуф-бея.

Молодая женщина уже дважды употребила слово «бей», тем самым подчеркивая, что отношения, связывающие ее с мужем, сугубо официальные.

Зулейха почему-то думала, что Юсуф зайдет в комнату один. Как артистка, готовая выйти на сцену, она медленно повторила слова, которые вот уже несколько дней крутились у нее в голове:

— Некоторые события не назовешь иначе как случаем или злым роком.

Так любил говорить ее отец. Юсуф тоже знал эту фразу, и не было никакого сомнения, что он вспомнит ее, как только услышит из уст Зулейхи.

Еще во время первой их встречи Зулейха должна была произнести это, чтобы избежать пустых разговоров, бесконечных хождений вокруг да около и жалости.

Молодая женщина более или менее продумала и свою речь, которая должна была последовать за этими словами, хотя решила действовать сообразно обстоятельствам. «У нас с самого начала не было с вами взаимопонимания, и, осознавая это, разве мы не подали на развод? Конечно, никто не хотел, чтобы такое случилось до того, как мы получим документ из суда о расторжении брака, однако…»

В коридоре послышались шаги. Зулейха одной рукой сжала железный каркас кровати и, подняв голову, устремила взгляд на дверной проем. Глаза ее все так же блестели.

Но вошел не Юсуф, а сестра Магда.

— Доктор отвел Юсуф-бея в другой зал, я ему все передала… — доложила сиделка.

Зулейха сказала «очень хорошо», но при этом почувствовала, как защемило в груди. Она не была уверена, что, задержись Юсуф еще немного, она сможет сохранять спокойствие.

Темный коридор, видневшийся через дверь, стал пробуждать в ней еще более причудливые подозрения. Зулейха попросила у старшей медсестры газету, чтобы чем-нибудь занять себя. Газета была на немецком, но с крупными фотоснимками. Зулейха, как ребенок, смотрела на них во все глаза. Одно из изображений — фотография высокого дипломата с сумкой в руке, выходящего из двери вагона — вернуло ее к одному из самых страшных предположений. Получив первую телеграмму, Юсуф выехал из Силифке[14], доехав до Енидже, вернулся обратно.

Зулейха несколько раз ездила вместе с Юсуфом из Силифке в Стамбул и потому знала этот путь. Сначала от особняка Гёльюзю нужно было добираться на автомобиле до Мерсина, потом проехать на поезде до Енидже и дождаться экспресса Торос, который прибывал из Аданы[15]. Ожидание обычно длилось больше часа. Юсуф в это время покупал свежие стамбульские газеты у мальчишки-разносчика и, бросив их на кресло напротив, начинал просматривать одну за другой. Зулейха допускала, что муж узнал неприятную новость из газет и отказался от поездки в Стамбул, а вместо этого вернулся в Силифке.

Только два дня назад у молодой женщины прекратились странные нервные расстройства. До этого каждый раз после полуночи Зулейха резко открывала глаза в темноте — так по первому нажатию кнопки сразу загорается электрическая лампочка. В теле не чувствовалось ни напряжения, ни боли. О том, что у нее приступ, можно было судить лишь по шуму в ушах. В полной темноте Зулейха снова закрывала глаза и сквозь опущенные веки видела мутное свечение, как будто снаружи горели лампы.

Зулейху в эти ночи преследовали неотступные видения. Она видела своего мужа, в вагоне в Енидже рассматривающего фотографии в газете: снимок разбитой машины; той топи, в которую упали их выброшенные из автомобиля тела; фото моторной лодки, кадры из больницы и ту обрезанную ножницами свадебную фотографию. У Юсуфа на лбу набухают вены, которые появляются, когда он злится или думает, он поворачивается к окну и читает подписи под снимками. Молодая женщина резким движением головы отогнала видение. Но теперь в видение стал превращаться снимок дипломата с сумкой в немецкой газете. Зулейха снова устремила взгляд на дверь.

Прошло немного времени, и в палату вместе с доктором вошел Юсуф.

Доктор остановился у входа. Юсуф без тени волнения подошел к кровати, наклонился и поцеловал голову жены. А потом ласковым движением, словно ребенка, погладил по волосам и сказал:

— Выздоравливай скорее, Зулейха, ты меня очень напугала… Извини, что приехал так поздно… Ты знаешь мою проклятую арабскую лихорадку… я сказал про нее доктору…

— Ну, тогда и ты поправляйся…

— Слава Аллаху, Зулейха, что я нашел тебя целой и невредимой.

— Я почти здорова…

Доктор сначала, казалось, колебался: уйти ли ему и оставить их одних или вмешаться в разговор. Но когда увидел, что муж и жена начали легко и непринужденно беседовать, как хорошие друзья, то подумал, что он вправе вставить несколько слов. Врач подошел к ним, задал Зулейхе несколько вопросов о ее самочувствии, сообщил, что последняя рана на икре должна скоро затянуться и что, вне всякого сомнения, ничего кроме легкой перевязки не потребуется. Потом, подозвав старшую медсестру, он вышел.



Они остались в комнате одни.

Юсуф стоял и внимательно осматривал все вокруг. Зулейха догадалась, что муж делает так, потому что не решается посмотреть на нее и заговорить, и приготовилась произнести заготовленную речь. Но Юсуф опередил ее и начал сам:

— Что за порядок? Упихали твою кровать в угол комнаты, а шкафы и столы придвинули к окну… Доктор сказал, что ты все время спишь… Еще бы… Если бы тебе было на что смотреть, когда ты открывала глаза, ты бы так не спала.

Юсуф был мужчиной в любом месте и в любой ситуации, чувствующим себя хозяином. Например, когда они с женой’ как-то раз останавливались в гостинице, то совсем скоро он подчинил себе не только прислугу, но даже владельца. Он отдавал приказы на кухне, менял заведенный порядок. Еще более удивительным было то, что под его влияние попадали не только люди, покорные по своей природе, но и личности сильные и независимые. При этом Юсуф никогда не спрашивал себя: имеет ли он право навязывать свои порядки. Эта черта характера мужа казалась символом отживших своего порядков. Зулейха даже давала мужу прозвища вроде Степной предводитель или Бостанджи-баши[16], но одновременно ощущала странное чувство защищенности рядом с этим властным мужчиной.

Внимательно изучив всю комнату, Юсуф сказал:

— Нужно кое-что переставить, чтобы ты здесь смогла нормально отдыхать.

И, не дав ей времени возразить, принялся за дело. Сначала разобрал уголок сестры Магды. Потом настала очередь шкафа у окна. Юсуф ухватил его за край и потащил. Но когда заметил, что повалились все бутылки в шкафу, а на полированном полу остаются царапины, скинул пиджак, обхватил шкаф с двух сторон и поднял.

Это ему не составило особого труда, потому что он был еще и человеком достаточно сильным.

Зулейха попробовала было сопротивляться, когда очередь дошла до кровати: Она любила этот уголок за тень и отсутствие всякого вида рядом. На ее возражение Юсуф только улыбнулся. Мол, зачем тогда нужно все переставлять, если кровать останется на месте?

Пока Юсуф, как игрушечную машинку, передвигал кровать, Зулейха подумала, что делает он все это лишь потому, что в эти минуты разговаривать ему еще сложнее, чем ей. Комната так изменилась, что сестра Магда могла подумать, будто зашла не туда. Юсуф надел пиджак, протер руки одеколоном Зулейхи и сел на краешек кровати.

— Было ошибкой заставлять тебя лежать. Ты вон какая сильная, как львица…

— Да, сейчас я уже почти выздоровела.

— А то так все на свете проспишь. Ты даже можешь встать и одеться…

— Нет, я еще не настолько здорова…

— Где твои вещи?

И пока они говорили, Юсуф как будто избегал смотреть жене в глаза. Его взгляд блуждал по комнате. Зулейха собралась с духом еще раз и уже приготовилась произнести заготовленную речь, но Юсуф снова заговорил раньше и совершенно естественным голосом сказал о том, что занимало все ее помыслы:

14

Силифке — город на юге Турции.

15

Адана — административный центр одноименной области на юге Турции, на северо-западной границе с Сирией. Город являлся станцией на пути следования Торосского экспресса, который ходил по железной дороге Турции, которая должна была составлять часть магистрали Берлин-Стамбул-Багдад.

16

Бостанджи-баши (от турецк. Бостан — сад) — караул в султанском саду, установленный впервые Сулейманом I. Начальник этого караула, бостанджи-баши, исполнял одновременно должность главного надзирателя над султанским дворцом, портового инспектора и начальника полиции в столице.