Старая болезнь

— Ты правильно сделал, папа. Ты всю жизнь жертвовал собой, поэтому, как никто другой, заслужил право заняться наконец и собой.

Слова полковника обнадежили Зулейху еще и по другой причине: после отставки отца у них не было больше нужды жить в Анатолии. Они смогут вернуться в Стамбул или переехать в любое другое место, куда захочет отец, как только придет приказ из Анкары. Зулейха хотела, чтобы отец сам предложил это, и только легкими намеками старалась вывести его на этот разговор. Но прошло уже несколько дней, и Зулейха поняла, что отец и не помышляет о переезде. Ее стали одолевать сомнения. Как-то вечером равнодушным тоном она спросила:

— Папа, а что мы будем делать, когда придет приказ?

Али Осман-бей чуть заметно вздрогнул:

— Вот когда приказ придет, тогда и поговорим. А пока остается надежда, хоть и совсем небольшая, что моя просьба не будет удовлетворена…

У Зулейхи екнуло сердце. Моргнув несколько раз, она сказала:

— Вот как! Ну, тогда как знаешь…

Она поняла, почему отец так нехотя разговаривал с ней на эту тему. Сделав вид, что ничего не замечает, Зулейха с этого времени стала присматриваться к тому, чем занимались отец, Энисе-ханым и зачастивший к ним в дом Юсуф. Девушка заметила, что в отношении нее они что-то затевают. Осуществление их плана означало крушение всех надежд Зулейхи. Юсуф и Энисе-ханым хотели, чтобы после отставки Али Осман-бей поселился в Силифке насовсем. Больше всего самолюбие Зулейхи ранило то, что ее отец действовал заодно с этими деревенскими, и не важно, насколько сблизились они за это время. Нельзя сказать, что она не знала, как одним махом нанести им всем поражение. Однако в данный момент Зулейха была связана по рукам и ногам. Рядом с ней находился больной, за жизнь которого она серьезно опасалась.

Однажды вечером состоялось что-то вроде семейного совета. Перед Зулейхой разыграли смехотворную сцену, которую, это было заметно, спланировали заранее.

Первым выпало говорить бедному Юсуфу.

После небольшой паузы он повторил вопрос, который Зулейха задала отцу неделей раньше:

— Когда вопрос с отставкой разрешится, что вы собираетесь делать, командир?

Али Осман-бей пожал плечами, будто говоря «не знаю», и склонил голову.

Очередь сыграть отведенную ей роль дошла до Энисе-ханым.

— Не знаю, но будь я на вашем месте, поселилась бы здесь, — сказала она. — Местные для вас из кожи лезть будут. У нас тут вода хорошая, воздух чистый. И потом, тут есть мы. Мы, конечно, не родня, но с вами сблизились больше, чем с неблагодарной родней. Мы были вместе и в тяжелые, и в хорошие дни. А если вы снова уедете в Стамбул… Потом, у нас тут житье недорогое… Мясо, овощи, дрова, уголь…

Бедная женщина была гораздо проще Юсуфа, а потому не понимала опасности своей роли. В защиту Силифке она не придумала сказать ничего лучшего, как заговорить о дешевизне. При этом она время от времени посматривала на Зулейху.

Девушка, притворившись, что не догадывается, о чем речь, встала и вышла. Когда Зулейха стояла в передней и громким голосом отдавала приказания служанке, она заметила, как в комнате перестали беседовать, и горько усмехнулась. Будто видела, как стушевалась пожилая женщина.

За этот вечер Зулейха вся издергалась. И хотя она всячески старалась себя сдерживать, но, оставшись с отцом наедине, не выдержала и спросила:

— Папа, время идет, нам пора наконец поговорить о том, что мы будем делать дальше. И, конечно, это должно остаться между нами.

Али Осман-бей понял, что ему сейчас предстоит заслуженная взбучка от Зулейхи. Он тоже считал неправильным затягивать с этим наводящим грусть вопросом. Али Осман-бей прошелся между подушек, которые Зулейха разложила вокруг кресла, на котором он сидел, и начал:

— Я считаю, что сейчас будет большой ошибкой ехать в Стамбул. А ты как думаешь?

Зулейха еще ни разу не видела столько страдания, страха и сомнений на лице отца. И вместе с тем понимала, что ничто не способно заставить его отказаться от принятого решения.

Кусая губы, она сказала:

— Я знаю, что если скажу, что думаю, от этого ничего не изменится, папа. Скажите, что вы решили…

Зулейха, улыбаясь, попробовала было пристально посмотреть отцу в глаза, но вдруг не выдержала и отвернулась, с трудом высвободив руки из его пальцев.

— Зулейха, доченька, сядь рядом.

— Нет, папа, если позволите, я постою.

— Почему?

— Потому что мне сегодня немного нездоровится. Вдруг я расплачусь. А вы это неправильно поймете.

Али Осман-бей поднялся и, поглаживая волосы дочери, постарался развернуть лицо к себе:

— Зулейха, дочка, давай поговорим… Если ты и заплачешь, ничего страшного. Плакать — совершенно нормально для девушки твоего возраста. Слезы приносят облегчение…

— ………

— Если у тебя немного спадет нервное напряжение, будет только лучше… Ты против того, чтобы мы жили здесь, ведь так? Тут нечего скрывать. Мы оба, слава Аллаху, в здравом уме…

Время было уже позднее. У отца дрожали руки, лихорадочно блестели глаза, стало ясно, что ему предстоит неприятная бессонная ночь. Сейчас главное было его успокоить. И чтобы в дальнейшем не связать себя какими-то жесткими обязательствами, Зулейха, внимательно подбирая слова и смягчив голос, сказала:

— Папа, вы же знаете, я не могу противиться вашим желаниям до тех пор, пока вы до конца не выздоровеете. Да, я могу быть немного не согласна с вашим решением… Но знайте, я возражаю лишь потому, что думаю о вас. Я только хочу, чтобы вы быстрее поправились.

— Обо мне? И что же ты думаешь?

Зулейха слегка коснулась плеча отца.

— Завтра, — сказала она. — Завтра мы будем говорить сколько угодно… Но сейчас вы устали.

— Дочка, раз уж мы начали, нужно договорить все до конца, — сказал Али Осман-бей и, немного подумав, добавил: — Единственное, что может успокоить человека, который привык жить по армейским законам, это найти решение проблемы. Не важно, плохое ли, хорошее ли, и сделать необходимые выводы.

Зулейха поняла, что отец не обретет душевный покой до тех пор, пока не избавится от всех сомнений, которые занимали его мысли. Теперь Зулейха думала не столько о том, чтобы разрешить вопрос с поездкой, сколько о том, как отвлечь и успокоить отца. Она села напротив.

— Сядь чуть ближе, Зулейха, а теперь рассказывай, что ты там хотела сделать ради моего здоровья?

— Все просто, папа. Я хочу вместе с тобой поселиться там, где есть хорошие врачи, где лучше условия, приятнее климат.

— То есть в Стамбуле?

— Я не знаю, где может быть лучше.

Али Осман-бей глубоко вдохнул и сказал:

— Я долго думал об этом, но это невозможно. Точнее, невозможно для меня. Но вот тебе я возвращаю полную свободу. Ты можешь вернуться в Стамбул.

— Я думаю, вы прекрасно понимаете, что сейчас это исключено.

— Дитя мое, ты уже взрослая. Мы можем говорить начистоту. Не знаю, поняла ли ты одну из особенностей моего характера? Я никому не хочу ничем быть обязанным. Такой уж я человек. А больной — это груз, обуза. Стать хомутом на шее молодой девушки. Я не из тех, кто будет кормиться подачками, что бы со мной ни случилось.

— Папа, не нервничай.

— Нет, дитя мое. Молчать о том, что надумал, а только прокручивать это в голове еще тяжелее. И ты это тоже понимаешь. Так о чем я говорил?.. Ах да. Семейное гнездо не вечно, дочка. Родители стареют, умирают. А дети растут. И вот из-за этого роспуска командного состава семейный очаг и разваливается. А на его обломках появляются новые и новые семьи. То же самое сейчас происходит и с нами. После того как умерла твоя мать, наша семья оказалась в таком же состоянии, дочка. А если говорить откровенно, то полностью развалилась. И сейчас у меня нет никакого права сказать тебе — давай продолжать жить, изображая некое подобие семьи, состоящей из больного отца и хрупкой девушки, которой только исполнилось двадцать. Поэтому ты видишь, что свободу я тебе даю не только на словах. Ты свободна, дочка. Теперь ты можешь вернуться в Стамбул и жить где захочешь. Но, может быть, ты хочешь спросить: «Почему тогда ты не позволил мне продолжить образование? Ведь так ты обрек меня жить здесь». Мне будет трудно ответить на этот вопрос.