Страница 11 из 16
– Не буду я тебя глотать! – возмутилась я. – Что я, людоед, по-твоему?
– Сейчас я пень. Ты проглотишь лишь немного древесины. Совершенно безопасной и чистой.
Мне это реально было поперек сердца, но раз уж я сразу не сказала «нет» и «до свидания», коли согласилась помочь мировому шнырятелю, то все же сделала, как он велел: соскребла с пня немного трухи и, зажмурившись, съела.
Потом началось самое сложное. Заклинание Литца было полной белибердой.
– Давай ты мне будешь подсказывать? – предложила я. – Как суфлер в театре. Или… слушай! А сам-то все и скажи!
– Нельзя. Заклинание должен произносить только человек, это незыблемое правило магии. Иначе развелось бы потомственных сов-предсказательниц, магических ежиков…
– …и дубов-колдунов, – закончила я его мысль, вспомнив песню из старой кинокомедии.
– Вот именно, – сказал волшебный пень. – А подсказывать тебе… Не уверен, что это разрешено. А проверять экспериментальным путем как-то не хочется. Вдруг ты тоже превратишься во что-то безрукое и не сможешь меня откопать.
– Какой ты все-таки эгоист, – сказала я. – Все о себе да о себе.
– О каком же себе, если я за твои руки волнуюсь? – прикинулся пень шлангом.
– Вот давай не будем делать из меня олениху!
– У оленей как раз рук нет, – сказал Юстер Литц. – Так что давай и правда не будем. Или это была метафора?
– Ладно. Это не так важно, – отмахнулась я. – Давай повторять заклинание.
Долго ли коротко ли, но я эту зубодробительную бессмыслицу выучила. Вам даже ее пересказывать не буду. Скажу лишь, что начиналось заклятие следующим набором звуков: «Улипа́ка-сиуси́у-дыдыды́-буркы́х-х-хх!..» Ну как, круто? А там таких строчек было с десяток. Вот только не надо говорить, что при хорошей памяти выучить десять строк любой мути – как нефиг делать. Я бы посмотрела, как бы вы это сделали, особенно если учесть, что ошибка в одной букве могла стоить… да чего угодно! Может быть, я сама превратилась бы в ту лопату, которая в результате колдовства получилась.
Я взяла в руки творение своего искусства и, честно говоря, немножко собой загордилась. Ну да, мне помог Юстер Литц, но все равно это сделала я, пусть и с его помощью. Лопата вышла что надо: штыковая, черная, с блестящей заостренной кромкой. Черенок лежал в руках удобно, был гладким, длиной как раз под меня. Супер!
Правда, один вопрос у меня в голове все-таки зародился.
– Юстер, – сказала я, – а почему мы намагичили именно лопату?
– Потому что пилой неудобно копать, – сказал деревянный шутник.
Я даже не стала на это реагировать. И все же пояснила мысль:
– Почему мы не намагичили так, чтобы ты сам откопался, чтобы земля просто – бэм-с! – и слетела с твоих корней?
– Ну-у… – протянул шнырятель. – Наверное потому, что я опасался. Нет-нет, ты не подумай дурного, но согласись, если бы ошиблась хотя бы в одном слове, я мог бы, например, не откопаться, а закопаться глубоко-глубоко. Или не земля бы с корней слетела, а я сам улетел – неведомо куда.
– Ну да, – вздохнула я. – Опять: я, я, я. А Ола копай.
– Это нетрудно, правда! У меня короткие корни. Так мне кажется.
Корни у пня оказались и правда не особенно длинными. Но их было много, они переплетались друг с другом и с другими корнями-корешками, так что мне пришлось повозиться. Иногда хотелось просто разрубить лопатой какое-нибудь сплетение, но стоило представить Литца в облике человека с обрубленными пальцами, носом, ушами, еще с чем-нибудь не менее важным, как желание тут же пропадало, и я кропотливо разбирала голыми руками проблемные места.
Но все когда-нибудь кончается, откопала и я этот пень. Он, кстати, когда я его переносила на травку, оказался совсем не тяжелым, что вселило в меня радость, ведь тащить его на себе дальше предстояло тоже мне.
Однако и Юстер Литц меня обрадовал, сказал, что особо далеко этого делать не придется.
– А что, королевский дворец где-то рядом? – спросила я.
– Да, недалеко. Километров двадцать. Может, чуть больше. Но это если по прямой…
– Погоди, – остановила его я. – Крутилово-закрутилово! Топать двадцать, а то и больше кэмэ по лесам-перелескам с корягой в руках? Я думала километра два – и то переживала, но двадцать! Ничего себе, недалеко!
– Но ведь сто, например, было бы гораздо дальше, – решил поспорить Литц. – Или тысяча.
– Или стопицот миллионов, – сказала я. – Какая радость, что подохнет наша Олушка всего на двадцати.
– А потом, – проскрипел пень, – зачем тебе топать все эти километры? Мы просто перенесемся туда – и все дела.
– Не-не-не! – закрутила я головой. – Наслышана, как перемещается великий межмировой шнырятель Юстер Литц. Никогда не знает, где в следующий раз окажется. Сейчас мы хотя бы в двадцати километрах от цели, а ты переместишь как раз на стопицот. Пусть даже не миллионов. Крутилово-закрутилово, вот радость-то будет!
– Не знаю, где ты берешь свои сведения, – обиженно скрипнул шнырятель, – но я попадаю в случайные места, лишь когда перемещаюсь между мирами. И то, в изначальную точку, откуда начал перемещения, я могу вообще вернуться в любое мгновение. А в пределах одного мира попадаю в цель всегда, ошибок еще не было.
– Ну хорошо, а как мы будем перемещаться? Опять придется отгрызать от тебя куски и учить непроизносимые тексты?
– Отгрызать не придется, – все еще обиженно произнес Литц. – Нужно будет наскрести с меня немного трухи и посыпать себе голову.
– Прикалываешься?
– Ничуть. Это будет нужно для того, чтобы я вернул тебе право Литца.
– А-а-а! – дошло до меня. – А потом мы просто провалимся!
– Лично я называю это другими терминами, но суть ты уловила верно.
Вот зря я сказала про «отгрызать», потому что от этого копания реально захотелось что-нибудь погрызть. Но не пень, а например, колбаски. Тут я хлопнула по лбу: Олена, у тебя же пакет как раз с колбасой! Ну да, он так и стоял возле кустика, куда я его поставила. И колбаса показалась мне такой вкусной, что я чуть было не съела ее всю. Еще и уронила один кружок, прямо на разрытую землю. Ладно, зверушки съедят. А пенек между тем начал нетерпеливо поскрипывать.
– Да все, все, – сказала я, поставив пакет. – Просто слегка подкрепилась, я ведь не деревянная.
Дальше было так. Я наскребла трухи, посыпала голову, хотя мне и было стремно, так и порывалась поржать. Потом пень сказал, чтобы я подняла его и покрутила над головой. Это было не так легко, как я думала. Одно дело поднять его на руки и просто куда-то нести; совсем другое – поднять над головой, да еще и крутить. Я все-таки не силачка, по фитнес-клубам не ходок, обычная, можно даже сказать, хрупкая девушка. Но я все-таки подняла этот пень и пару раз его вокруг головы крутанула. А он при этом скрипнул:
– Возвращаю тебе право Литца!
По правде говоря, я ничего не почувствовала. О чем и сказала пню.
– Поставь меня, – буркнул тот.
Я поставила. Благодаря ветвистым корням он встал надежно, устойчиво, как будто так и было задумано. Мелькнула мысль: а нельзя ли наколдовать, чтобы он мог передвигать корнями? Тогда бы и носить его не пришлось. Это я ему тоже сказала. Пень запыхтел. То есть, он на самом деле поскрипывал, но казалось, будто реально пыхтел. Как выразился бы умный Ванечка: по контексту.
– Во-первых, – начал возмущенный Литц, – если ты ничего не почувствовала, значит, я лгу?
– В мыслях не было, – приложила я к сердцу руки.
– Во-вторых, если я буду перемещаться сам, как, думаешь, отреагируют на это жители столицы?
– Нормально отреагируют. Они же в магическом королевстве живут, а не в Антарктиде.
– Что это за страна? Там запрещены пни?
– Там их в принципе нет.
– Я и говорю: запрещены. Их уничтожили, выкорчевали! Безобразие. Пеньевой геноцид! Отвратительная страна.
– Уймись, Юстер, – нахмурилась я. – В Антарктиде нет пней, потому что там нет деревьев. Там один только снег. И лед.