В Речи Посполитой

В марксистской литературе говорили о «религиозных одеждах» или «религиозном флере» того или иного события (но вообще-то эту тему старались не развивать). Между тем все тут довольно легко объяснимо. В любом массовом движении принимают участие широкие слои населения. Тут недостаточно горсти отпетых головорезов, не верящих ни в Бога, ни в черта, хотя с этих людей иной раз все и начинается. Для массового движения нужен массовый человек. А такой человек вовсе не претендует на роль злодея или мятежника, захватчика или грабителя. А когда он выступает в защиту истинной веры, тут все в порядке — и совесть спокойна, и агрессивные инстинкты рационализированы.

Так вот, Речь Посполитая, как я уже отмечал, была, по-видимому, самым веротерпимым государством средневековой Европы.

Польский король мог, разумеется, быть только католиком. И если на королевский престол выбирали иноземного принца-протестанта, он должен был принять католичество. Но остальным католицизм не навязывали, по крайней мере, не было грубого принуждения.

«Польша гордилась и имела право гордиться, что нет в мире страны, где бы так ценилась свобода совести, мысли, слова и дела» — это слова украинско-русского историка Костомарова, Польшу не любившего (и евреев тоже).

А вот слова польского государственного деятеля конца XVI века Замойского. Он говорил православным: «Я католик и отдал бы половину жизни за то, чтобы и вы были католиками, но отдам всю свою жизнь за ваши права и свободу, если бы вас стали насильно принуждать быть католиками». Звучит прекрасно. И это были не пустые слова.

Значительное православное население впервые появилось в Польше еще в XIV веке (то есть до объединения с Литвой), во времена Казимира Великого, когда были присоединены западноукраинские земли. Казимир подтвердил свободу веры для православных.

После объединения с Литвой в новоиспеченной Речи Посполитой православное население оказалось многочисленным и еще во второй половине XVI века вовсе не только плебейским. Магнатские владения православных Острожских или Вишневецких были не меньше, если не больше, чем владения католиков — литовских Радзивиллов или Санег. Или же поляков Потоцких, Замойских и т. д. Кстати, в имениях православных магнатов служило много евреев. Была и довольно многочисленная православная шляхта. Князь Константин Острожский на рубеже XVI-XVII веков считался признанным главой православных, покровителем православного духовенства. У себя в Остроге (а тогда это был значительный город, где жило много евреев) он организовал кружок православных литераторов, основал типографию. Там плодотворно работал в конце XVI века знаменитый в России Иван Федоров, русский первопечатник, в России, однако, не прижившийся и ушедший в терпимую ко всем Речь Посполитую. Князь открыл ряд православных школ, лучшую из них — у себя в Остроге. Там преподавали и светские науки, для чего были приглашены учителя-протестанты (не католики!). Кстати, в этой школе учился Сагайдачный (см. дальше). На рубеже XVI–XVII веков прославленная острожская православная школа вполне мирно сосуществовала с не менее прославленной тамошней ешивой.

Но с конца XVI века православное дворянство стало исчезать, особенно быстро этот процесс пошел в первой половине XVII века. Это явление связывают с деятельностью иезуитов. С конца XVI века знаменитый орден начинает активно действовать в Речи Посполитой. Целью иезуитов было вернуть в католичество протестантов (их в то время развелось довольно много) и распространить свет католической веры на православных. Для этого они, за редким исключением, не употребляли насилия. Не в их правилах это было, да и невозможно в веротерпимой стране. Их главным оружием стали школы (как и в других странах). В православных районах иезуиты основали десятки школ, а в Вильнюсе даже университет. Школы их имели два достоинства. Во-первых, они были бесплатными. Получая щедрые пожертвования во всем мире, орден мог не брать регулярной платы за учебу. (Родители, если хотели, могли приносить добровольные дары деньгами или продуктами.) Для небогатой шляхты это было важно. Во-вторых, иезуитские школы по тому времени были бесспорно хороши, что признавал даже враг иезуитов и большой знаток тогдашней педагогики Ян Амос Каменский. Из этих школ люди выходили прилично образованными. Особенно ценилось знание латыни. Это тогда был признак культурного человека, как, скажем, в XIX веке — знание французского языка. Знание латыни было важно не только для продолжения образования (это делали уже немногие), но и для общения с иностранцами, а также в самой многонациональной Речи Посполитой. Латынь выполняла тогда роль международного языка. И для карьеры знание латыни считалось важным. В школы охотно принимали всех, и родителей православных (или протестантов) заверяли, что не будут побуждать детей к переходу в католичество. И не принуждали. Говорили, что все христианские веры равны между собой, а уж православная не менее древняя, чем католическая. Но… при умело поставленном воспитании очень многие дети выносили из этих школ мнение о превосходстве католицизма.

В сущности, это не такой уж большой фокус. Во времена массового приезда русских евреев в Израиль в начале 90-х годов многие нерелигиозные родители посылали детей в религиозные школы, соблазнившись льготами по части оплаты и рассказами о том, что там дети не употребляют наркотики, не хулиганят и т. д. А потом нередко происходили семейные драмы, когда дети начинали требовать дома соблюдения еврейских религиозных законов.

А вот свидетельство израильского интеллектуала, детство которого прошло в Тунисе, находившемся тогда под французским протекторатом. В то время в Тунисе не было ни одной светской европейской школы для девочек. Там вообще, в отличие от Алжира, не много было французов. И те местные евреи, что хотели дать дочерям европейское образование, вынуждены были отдавать их в монастырские школы. При этом монашки обещали, что к изучению закона божьего евреек принуждать не будут. И обещание свое держали. Но подружки-соученицы рассказывали девочкам-еврейкам захватывающие истории о святых мученицах. И интерес к христианству пробуждался. А скандалы, возникавшие по этому поводу дома, оказывались только хорошей иллюстрацией к описаниям страданий святых жен и дев за веру.

Добавим к этому, что блеск европейской культуры доходил до украинцев и белорусов в польской упаковке (то есть в основном в католической), что поляки часто ехидно указывали православным на то, что они по церковной линии подчинены Константинопольскому патриарху, которого утверждает, а когда хочет, то и снимает турецкий султан-мусульманин.

К тому же хотя об этом и не говорили открыто, но все знали, что католик на практике имеет некоторые преимущества. На Украине были, например, люди, упорно утверждавшие, что они шляхтичи (к таковым принадлежала, кстати, и семья Хмельницкого). Сеймы, однако, не спешили с их «нобилитацией» — признанием дворянского достоинства (см. главу II), если они были православными. У католиков дело шло быстрее. Можно было бы привести и другие примеры.

По всему по этому православное дворянство стало быстро таять. Когда ловили добычу покрупнее, иезуиты сил не жалели — поступали в видные семьи домашними учителями, возили потом своих питомцев в Европу, особенно в Рим, и практически всегда добивались своей цели. Для люда помельче, чтобы ускорить дело, готовы были терпеть даже сохранение старых обычаев, требуя лишь подчинения Папе Римскому.

В 1596 году была заключена Брестская уния — часть православных епископов признала власть Папы Римского. Так возникла униатская церковь. Но далеко не все православные признали ее. И в конце концов польскому правительству пришлось смириться с тем, что существуют две православные церкви. Одна из них — греко-католическая или униатская — «бедная родственница католицизма» — подчинялась Риму, а вторая — греко-православная — противостояла ему. Униатская церковь сохранила старую православную обрядность, привычную прихожанам. Именно поэтому она стала опасной для греко-православия. Чтобы избежать путаницы, я далее буду говорить «униаты» и «православные». Они не ладили друг с другом.