В Речи Посполитой

Нашлись даже религиозные еврейские авторитеты, осудившие злосчастных корчмарей. Их обвиняли в продаже водки по субботам. Даже если в этот день за прилавком стоял не сам еврей-шинкарь, а его служанка-христианка, это был грех — еврейское заведение в субботу должно быть закрыто! Ни под каким соусом нельзя благочестивому еврею зарабатывать в субботу. Были и такие, которые полагали этот грех главной причиной хмельнитчины.

В общем, если бы во второй половине XVIII века спросили более или менее интеллигентного поляка о причинах упадка Польши, он свалил бы на еврея если и не все беды страны, то немалую их часть. С этим связана и отмена в 1764 году знаменитой еврейской автономии — «Ваада четырех земель» и «Ваада Литвы» (см. главу X). Этот акт польского Сейма тяжело оскорбил евреев, показав их полную зависимость[56]. «Вряд ли есть еще одна такая страна, как Польша, где свобода еврейского вероисповедания и ненависть к нему соседствуют так близко. Евреям разрешено выполнять все мицвот (заповеди Торы) вполне свободно. Но при этом ненависть к ним так велика, что само слово еврей (по-польски — „жид“) звучит оскорбительно» — так писал во второй половине XVIII века еврейский публицист Шломо Маймон[57].

А меж тем из тех земель, которые в XVII веке перешли от Речи Посполитой к России в результате хмельнитчины, евреи, конечно, были изгнаны. Но со временем выяснилось, что для полноты счастья украинцам именно жидов и не хватает. И пошли из Малороссии в Петербург просьбы, в частности, от казаков, разрешить купцам-евреям приезжать на ярмарки. Разрешение было дано. А на практике сотни еврейских семей нелегально, но совершенно открыто жили в тех землях постоянно, по меньшей мере, до 1740 года, когда антисемитский настрой в Петербурге, при дворе Елизаветы Петровны, усилился. Видимо, некоторые остались и потом.

Евреев терпели и даже приглашали, как людей всем полезных. А занимались эти нелегалы большей частью арендой шинков. От них этого даже прямо требовали. И редко кому из евреев удавалось заняться чем-либо другим. Так что ругать еврея за корчмарство, сидя у него в шинке, легко, а обойтись без него трудно.

Но так как дела Польши шли все хуже, поляки в 1788 году собрали чрезвычайный Сейм. Работа его растянулась на четыре года, и он вошел в историю как «Четырехлетний Сейм». Много о чем там говорили, но для нас важно, что на этом Сейме выступил с докладом Франтишек Езерский — известный деятель того времени, знаток экономики. Он заявил неожиданно для всех, что евреи приносят польской экономике пользу, а не вред. Ибо экспорт Польши (но не импорт) держится на еврейских купцах.

Я предполагаю, что, увы, не только патриотические соображения двигали еврейскими купцами в поздней Речи Посполитой, когда они сосредоточились на экспорте, а не на импорте. В более законопослушных странах евреи очень активно участвовали как в производстве предметов роскоши (от шелковых тканей до бриллиантов), так и в торговле ими. Но в анархической Польше, где еврейские предприниматели были наименее защищенными, они предпочитали торговать тем, что вызывало меньший интерес у грабителей всех сортов. То есть хлебом и лесом — экспортными товарами Речи Посполитой, а не дорогими импортными предметами дворянского «люкса». Экспортная ориентация еврейских купцов в XVIII веке была, по-видимому, «вынужденной добродетелью». Но польза от них для Польши была. А большего в тех условиях, казалось бы, нельзя было и ожидать. Однако подходило уже время и настоящих польских патриотов-евреев. О них — чуть дальше, а пока — о другом.

В то время, когда Франтишек Езерский доказывал на «Четырехлетием Сейме» полезность евреев, варшавский люд устроил небольшой погром. Дело в том, что у евреев-портных было старинное право — торговать одеждой во время Сейма (в обычное время им это не дозволялось). Но на сей раз Сейм шел долго. Вот евреи и торговали себе. Пришлось их немного поучить, чтобы знали свое место.

Езерский указал также, что от евреев было бы больше пользы, будь обстановка в Польше для них благоприятнее. Но у Польши уже не оставалось времени.

Глава XXX

Как Польша второй раз наступила на те же грабли

Вернемся немного назад, в 1768 год. Как я уже упоминал, соседи все больше вмешивались во внутренние дела ослабевшей Речи Посполитой. Россия старалась превратить в свою агентуру православное население — украинцев. Ответной реакцией поляков стало создание Барской конфедерации (Бар — это город в правобережной Украине, мы его упоминали при описании хмельнитчины; о шляхетских конфедерациях — см. главу XXVI).

Шевченко описывает конфедератов как пьяный сброд, от которого достается не только украинцам, но и евреям. Возможно, это все-таки преувеличение — Тарас Шевченко в этом вопросе мог быть, конечно, пристрастен, но то, что конфедераты расправились с кем-то из православного духовенства, как утверждали тогда на Украине, — это очень возможно. Опираясь на бытовавшие во времена его молодости украинские предания, Шевченко описывает расправу конфедератов над православным церковным старостой (ктитором). Ничего невозможного в этом нет, но и Шевченко указывает на единичный случай и не утверждает, что подобное происходило часто. Ответ был страшным. Был тогда в правобережной Украине, еще входившей в состав Речи Посполитой, православный Матронинский монастырь. И вот настоятель этого монастыря Михаил (в монашестве Мельхиседек) Значко-Яворский заявил, что получил от Екатерины II грамоту, где прямо призывается к истреблению поляков и евреев. Это, конечно, была обычная ложь. К таким трюкам часто прибегают, чтобы бунтовать народ. И это часто срабатывает. Сработало и тогда. К монастырю стали стекаться толпы народа. Монахи кропили ножи святой водой — такими ножами резать поляков и евреев — дело якобы богоугодное. Но так как ножи — оружие все-таки недостаточное, а у многих другого не было, брали колья. Восстание вошло в историю как колиивщина или гайдаматчина. «Колиивщина» — от слова «колий» — повстанец. «Гайдамак» — слово тюркское, дословно — нападающий. Так назывались тогда повстанцы-разбойники. Во главе восставших встал Максим Зализняк (Железняк). Этот деятель побывал когда-то в Запорожской Сечи, и это подымало его в глазах коллег (но сама Сечь в тех событиях не участвовала). Восставшие принялись рьяно исполнять «указ» Екатерины II об истреблении поляков и евреев. Стояла весна 1768 года. Ровно 120 лет назад заполыхала хмельнитчина. Восставшие гайдамаки, круша и сжигая все на своем пути, приблизились к Умани[58], тогда значительному городу — столице графов Потоцких. (Как помнит читатель, Речь Посполитая, особенно ее окраины, фактически стала федерацией магнатских владений). Потоцкие жили в центре, а здесь, на месте, всем распоряжался губернатор Млоданович. И он решил двинуть против восставших полк надворных казаков-украинцев. Ничему не научились поляки на опыте хмельнитчины. То ли непроходимая глупость тут была, то ли бесконечное презрение к украинцам и наивная вера, что хорошо оплачиваемые надворные казаки, которым было что терять, останутся верны порядку и Потоцкому. Но так или иначе, а казачий полк выступил против гайдамаков, и, чтобы снарядить его как следует, опустошили городской арсенал. Что произошло дальше, читатель уже догадался — под командованием сотника Гонты полк перешел на сторону восставших. До этого плохо вооруженные гайдамаки не были опасны укрепленному городу. Теперь положение решительно изменилось.

Умань превратилась в значительный город буквально накануне этих страшных событий. В 1761 году Потоцкие всерьез занялись Уманью. Были построены городские стены и разные общественные здания, а также учреждены ярмарки на очень выгодных условиях, о чем было широко объявлено. И начался расцвет города. Одну из причин этого расцвета видят в том, что запорожцы (а до Умани им было относительно близко) оказались вовсе неплохими соседями. Сечь, перетерпевшая со времен хмельнитчины много мытарств, стала менее разбойничьей и увидела в быстро растущей Умани хорошего торгового партнера. Запорожцы сбывали туда не только добычу, но и свою продукцию, в первую очередь, рыбу и соль, которая поступала из соляных озер Крыма сперва в Сечь. А закупали они прежде всего спиртное. Видимо, эта торговля и была одной из существенных причин нейтралитета Сечи страшной весной 1768 года. Но оказалось, можно обойтись и без запорожцев. Современники, описывая процветание Умани и ее округи, отдавали должное губернатору Млодановичу. Он был хорошим администратором, по тому времени либеральным. Полагался не только на кнут, но и на пряник. Так как экономический подъем шел на пользу всем, то казалось, что воцарится покой и порядок. Но вышло не так.

Для моего рассказа важно отметить быстрый рост еврейского населения Умани в 60-е годы XVIII века. «Без жида нема ярмарка», — говорит украинская поговорка. И евреи стали обосновываться в Умани, переезжая в процветающий город из неблизких мест. Экономическое процветание и безопасность (новые стены) — евреи не были этим избалованы в тогдашней Польше. Обосновывались надолго, строили дома. А когда грянул гром, в Умань сбежались и евреи из окрестных местечек.

56

Следует, однако, признать, что общий упадок коснулся и работы ваадов. В последние десятилетия своего существования они собирались уже нерегулярно и не в полном составе.

57

И поэтому в официальных бумагах русские чиновники слово «жид» не употребляли. Всегда писали «еврей» или «иудей». Это установилось со времен Екатерины Великой, когда впервые у русских царей появились еврейские подданные.

58

О роли Умани как центра хасидизма я подробно говорить не буду. Религиозная жизнь евреев — это особая тема, и я ее касаюсь минимально в Приложении 2. А здесь отмечу, что знаменитый среди хасидов рабби Нахман из Умани (он же — рабби Нахман из Брацлава), правнук Бешта, основателя хасидизма, не имеет прямого отношения к уманской резне. Он родился в Шаргороде, учился в Земле Израильской, в Цфате и Тверии. Деятельность его протекала в Брацлаве. Умер он еще молодым от туберкулеза и похоронен в Умани. По одним данным, это произошло случайно — он скоропостижно скончался, будучи там (в начале XIX века), по другой версии, он завещал похоронить себя там, чтобы помочь душам мучеников, погибших во время уманской резни.