Дочка папы Карло

За крышу над головой, “тарелку супа” и небольшое жалованье удалось уговорить переселиться ко мне троицу неустроенных крестьянских тёток, проживавших при монастыре. Не очень матушка настоятельница порадовалась сему повороту, однако, всё-таки благословила “раб божьих на жизнь новую, на долю счастливую, удачливую”. Таким образом при мастерской уже трудились шесть мастериц, я — на подхвате по необходимости и незаменимый Стёпушка.

Всё опять понеслось по-кругу.

Дело двигалось к осени. Работа постепенно входила в колею. Каждый уже чётко знал свой круг обязанностей, тем не менее, в любой момент имел навыки заменить кого-то надругом участке “фронта работ”.

И тут — ни уму, ни сердцу, как выражалась Акулина “не пришей кобыле хвост” — приключилась новая напасть. На кой-то ляд ко мне в гости “на чай” стал захаживать другой сосед — состоятельный крепкий мужик купеческого сословия.

Меня эти визиты раздражали дико. Нет, я всё понимаю — у них тут принято с земляками знакомиться и знаться. Вроде как — нормально. Это, как раз, я со своей занятостью даже не догадалась озаботиться этим вопросом.

Опять же ничего дурного мужик себе не позволял и даже не намекал. Однако, мне-то приходилось мало самой отвлекаться от работы, так ещё и Фросю при себе на всё протяжение этих визитов из мастерской, да от бытовых дел выдёргивать.

Более того, я тихо ошалела, когда девоньки мои потихоньку между делом популярно намекнули, мол, ежли мужик к барышне незамужней регулярно захаживает — знать виды имеет. А иначе и “быть не могёт — ибо неприлично”. Ну и на кой мне этот купец со всеми своими видами?

Ох! Дядька-то, по-всему, не самый плохой. Ну пузатый чуток, ну старше меня лет, кажется, на пятнадцать — точно. На такие “мелочи” здесь барышни при выборе жениха не слишком внимание заостряли.

А так Фёдор Степаныч был солиден, басовит, обращения обходительного, внешности представительной. Не шибко блестящь в беседе — всё как-то по хозяйственной части больше, зато деловит и предприимчив. Ну вы понимаете.

Чувствами в данном конкретном случае ни коим образом даже не пахло. Я так понимаю, сосед оказался из тех новых состоявшихся купцов, которые, имея приличные материальные средства, желали уровнем подняться до дворянского сословия. Даже спорить не буду, что кому-то из них делами своими удалось оставить великую память по себе и славу в истории, какие многим дворянам и не снились**. Однако, мой теоретический жених на тех же, к примеру, Третьяковых не тянул никак. Да и не в этом даже дело.

Какой вообще, стесняюсь спросить, к чёртовой бабушке “замуж”? За кого бы то ни было. А уж тем более за Фёдора Степаныча. Что с ним в том замуже вообще делать? Даже звучит нелепо. И вообще — некогда мне. Я тут голову свернула, как “разорвать” Семёна Николаевича между доставками и конторой, а тут сосед какую-то ерунду затеял.

И мало ж мне было головной боли, как Прохор, менжуясь и на сто рядов оговариваясь, огорошил новой информацией, разозлившей меня до нервного тика.

И касалась она моего агента.

*Белёвское кружевозародилось в монастырских стенах. Монахини Белёва Тульской губернии плели мерное кружево из золотой и серебряной нити для знатных особ и священников. Светские нотки в ремесло привнесли крепостные. Замкнутый орнамент из тесемок, квадратов, «паучков» и «змеек», но уже из льняных и хлопчатобумажных, стал неплохим доходом. Кокетки — накидки и косыночки — главный ассортимент белёвских кружевниц.

Теперь, что касается нашей истории: в монастыре для плетения кружев использовали только коклюшки. Простите, пожалуйста, мне эту вольность, но в книге я сей факт исказила — проблема в том, что работе с крючком нигде не обучали. Монастырь — самое приближённое для нашей задачи место.

**П. А. Бурышкин, исследователь московского купечества, считал, что на свой труд и доходы купцы «смотрели не только как на источник наживы, а как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Про богатство говорили, что Бог его дал в пользование и потребует по нему отчета, что выражалось отчасти и в том, что именно в купеческой среде необычайно были развиты и благотворительность, и коллекционерство, на которые и смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного дела». Период XVIII–XIX вв. дал России так много благотворителей, что его называют «золотым» веком меценатства.

44

А выяснилось следующее.

В последнюю поездку мой Прохор, ожидая, когда с переговоров вернётся Семён Николаевич, от скуки отошёл от кареты — пообщаться с местным садовником на предмет того,как это у них так рясно в этом году яблони уродили. Что за сорт и куда они сами яблоки теперь употреблять планируют. В общем, поскольку у нас он был и чтец, и жнец, и надуде игрец — все хозяйственные вопросы вызывали у него неиссякаемый интерес.

Поболтав с садовником, Прохор направился к самим яблоням, ну и, с позволения того, другие моменты в поместье поглядеть — может чему поучиться. Так и забрёл к распахнутому окну делового кабинета на втором этаже дома, за которым хозяйка довольно громко беседовала с моим агентом.

— Ну так что, Семён Николаевич, я на вас рассчитываю? Мой заказ необходимо получить непременно раньше графов Иволгиных, и уж тем более Савицких. Приём по случаю помолвки нашего сына состоится совсем скоро — через две недели — все приглашены. Желаю, чтобы к этому событию интерьеры уже окончательно обновили. Ну и всё самое модное в первую очередь должны видеть у нас.

— Конечно, многоуважаемая Софья Пална, я прекрасно вас понимаю. Всё будет исполнено всенепременно.

— Мне кажется, что половина суммы предоплаты и пять рублей сверху от стоимости заказа — вполне достаточная благодарность за ожидаемую расторопность? — полуутвердительно продолжила хозяйка.

— Безусловно, Софья Пална! Безусловно! Благодарствуем покорно. — рассыпался, шаркал ножкой и кланялся мой ушлый сотрудник…

Вот это всё и пересказал мне Прохор, предусмотрительно оставшийся в той ситуации незамеченным.

То есть, представляете — проныра технично прирабатывал на моих заказах, без ложной скромности присваивая себе, очевидно, в порядке чаевых, щедрые надбавки от клиентов за срочность.

А у меня-то, балбески, даже подозрений не зашевелилось ни разу, чего это он так суетится, докладывая по приезде домой, мол, вот эти заказы желательно в первую очередь— у людей важные события, ну очень уж просили к дате успеть. Вроде ничего и странного. Торопятся люди — бывает. Так и старались учесть пожелания заказчиков — это всё-таки на репутацию работает.

Так и химичил товарищ технично и аккуратно — в бумагах-то — полный ажур! Разве вот только о предоплатах — ни слова! Это же!… Это же слов нет! Каков наглец! А главное,куда он эти приличные суммы пристраивал на то время, пока заказы были в работе?

Надо сказать, что к моменту окончательного расчёта — при получении ковриков — вся означенная в бухгалтерских отчётах сумма копеечка в копеечку сходилась. То есть, изъятые на время втихушку средства возвращались в, так сказать, казну. Почему, собственно, у меня и сомнений-то ни разу никаких не возникло. Так и не знала бы ничего,если бы не остроухий Прохор. И всё-таки, зачем он это делал?

Ответ оказался до безобразия прост.

Находчивый Семён Николаевич, давно и с аппетитом собаку съевший на махинациях с деньгами, заделался скромным подпольным ростовщиком, на короткий срок выдавая страждущим мои деньги под процент. Ловко тасуя суммы туда-сюда, он и передо мной оставался белым и пушистым, и зарабатывал, думаю, даже больше положенного мною ему жалованья.

Прощелыга, под страхом обращения в “правоохранительные органы”, выложил передо мной сумму в двести двадцать один рубль — всё, что, по его словам, было нажито за это время непосильным неправедным трудом — и был бы был изгнан с позором и всё равно сдан в руки правосудия, однако, оборотистому малому удалось улизнуть из под бдительного ока охранявшего его Прохора. В окно.

Догнать человека, которому светит реальный срок, уверяю вас — ой как непросто. Поэтому, ушёл наш коммерсант, сверкая пятками, думаю, до самой границы области, легко простив долги всем своим заёмщикам. То-то удивятся люди.