Рогатый папа

– На сомнительные операции я точно не пойду, – поспешно открестилась.

– Да ладно тебе! У меня тетя медсестрой в одной из районных гинекологий работает. Если платно к ним поступаешь – на документы никто даже не смотрит. Я могу сама записаться на прием, а ты вместо меня пойдешь… – она на миг задумалась. – Хотя нет, меня лучше не надо. Это тоже может вызвать подозрения… Ну я что-нибудь придумаю.

С каждой минутой ситуация, в которую я попала, нравилась мне все меньше и меньше.

– Ты как себе это представляешь вообще? Думаешь он не заметит, если я куда-то поеду?

– А не надо никуда ехать! – Светка хлопнула себя по лбу. – Сейчас же таблетки есть. Принимаешь две штуки и все – просто начинаются месячные. И живешь дальше как ни в чем не бывало. Нагицкому тебя даже упрекнуть будет не в чем. Хочешь, я тебе такие через тетю достану? Принести?

– Ну не знаю… – я пожала плечами, не уверенная в том, что действительно хочу этого. С другой стороны, может, пусть будет? А принимать их или нет, я еще сто раз подумаю. – Принеси.

– Это уже похоже на план. – искренне улыбнулась светка, и снова принялась за суп. – Блин, вкусно! Дашь рецепт?

Неопределённо покачала головой, тоже взявшись за ложку, только что бы не отвечать сейчас.

– А еще ему прямо у меня позвонила какая-то девица, – мне самой не понравилось, как это прозвучало. Словно я жалуюсь. – У него высветилось «Хурма» в телефоне.

– Хурма? – подруга вытаращила глаза от удивления. – Ну… может, какой-нибудь продавец фруктов, там… странно.

Я пожала плечами, вздохнула и опустила лоб на сжатую в кулак руку.

Глава 4

Герман Нагицкий сидел в кабинете генерального директора фирмы «Алмаз-Фарм» Виктора Алмазова и уже в пятый раз пытался вчитаться в результаты протокола УЗИ, которые ему принесли, а также в результаты анализов крови.

– Почему сразу не сказал, что двойня? – недовольно буркнул он, откинув папку на стол.

А глупое сердце, тем временем, стучало как заведенное, даже руки вспотели. Неужели Ирина – та самая? Та, которую он так долго искал. В череде бесконечных провалов могла ли ему улыбнуться удача?

– Кто ж знал, что ты сразу к ней побежишь, – фыркнул Виктор. – Скажи спасибо, что вообще позвонил. Мне врачи данные пациентов не докладывают. Случайно увидел ее в коридоре зареванную, ну интересно стало, зачем приходила. Память на лица у меня хорошая, особенно на тех, которых приходится зачаровывать.

Язвительный тон напомнил сразу о нескольких сделанных когда-то ошибках.

Герман поморщился, но промолчал. Крыть было нечем. Не выдержав, мужчина снова взял папку в руки.

– У тебя достаточно материала, чтобы провести дополнительный анализ? Я хочу убедиться, что это не случайность. Что два ребенка действительно означают, что она… – мужчина сглотнул, так и не договорив. Это было слишком хорошо, чтобы быть правдой.

Алмазов наклонился поближе.

– Сколько времени ты уже проводишь свои эксперименты? Даже с учетом того, что от таких, как ты, женщины редко, но вполне беременеют, конкретно от тебя не понесла ни одна.

Герман облизал разом пересохшие губы.

– Тебе ли не знать, что чудеса случаются.

Черно-белая фотография с аппарата УЗИ с двумя точками на ней приковывала взгляд.

В кабинете повисла тишина.

– Думаю, за неделю управимся, – вынес наконец вердикт Виктор. – Мне и самому интересно, какой из двух вариантов окажется верным.

– Двух вариантов?

– Ну, либо она действительно одна на миллион, либо попросту спала еще с кем-то, кроме тебя. И многоплодная беременность имеет вполне естественные причины, – пожал плечами Алмазов.

Внутри вскипела волна негодования, руки сами собой сжались в кулаки. Герману пришлось себя пересилить, чтобы не ударить по этой лощеной морде с аристократическими замашками.

Вот только это было сейчас лишним. Чтобы сдержаться, он поднялся с места и подошел к окну. На город опускались сумерки, за окном зажглись фонари. Темное стекло на мгновение выхватило его отражение.

Загнутые назад рога и полностью черные глаза без намека на радужку.

– Я зайду через неделю, – бросил он, наконец выходя. Сначала из кабинета, а затем и вовсе покидая здание.

За эту неделю надо будет успеть очень многое. Но он всё сделает, ведь у него наконец есть ради чего сворачивать горы.

Дорога к дому не заняла много времени. Раньше он жил в одном из многоквартирных зданий совсем рядом с театром, но год назад решил переехать в частный сектор.

Дом был большим, с высоким забором, увитым плющом. Сейчас, когда весна наконец полностью входила в свои права, готовая в любой момент перерасти в летний зной, иногда было приятно посидеть в саду.

– Добрый вечер, Герман Игнатьевич. Вы сегодня рано, – молодой парень, которого он нанял следить за домом, принял у него пиджак. – Может, вам кофе сделать?

Еще год назад он заприметил того на экзаменах в театральное училище их города, где тот с треском провалился. В этом году парень приехал поступать снова – и снова его ждала неудача.

– Нет, Антон… Хотя. Да. Сделай кофе.

Парень убежал делать кофе, а Герман поднялся себе в кабинет.

Парень показался ему находкой, честный, принципиальный, да еще и талантливый. Чем приемная комиссия смотрела – непонятно. Но возвращаться в свою родную деревню во второй раз Антон не хотел, а потому с радостью согласился на предложение подработать, а заодно получить протекцию при поступлении в следующем году, если в этом будет хорошо следить за домом.

Нагицкий не успел расположиться в кресле, как в дверь коротко стукнули.

– Герман Игнатьевич….

– Что, уже сделал?

– Нет, там к вам пришли… девушка.

Это мог быть кто угодно, но сердце невольно пропустило удар. Ирина? Возможно ли, что она сама решила прийти к нему? Быть может, хочет поставить какие-то свои условия?

Но какие могут быть условия, когда инстинкты вопят благим матом, и хочется только одного – схватить ее в охапку и никогда больше не отпускать, никому не отдавать?

И ведь он чувствовал, знал! Его неспроста к ней тянуло как ни к кому другому прежде. И вкус у нее не такой, как у всех. Легкий, освежающий, наполняющий энергией. Как летний луг, как журчание реки, как вся мощь дикой природы….

– Что же ты стоишь, веди ее! – резче, чем следовало, поторопил он парня.

Антон кивнул, тут же скрываясь за дверью.

Вдох. Выдох.

Когда через минуту дверь открылась снова, напряжение в комнате стало таким осязаемым, что его можно было черпать ложкой.

– Герман Игнатьевич… – тонкий девичий голос прорезал тишину.

Пожалуй, такого разочарования он не испытывал с детских времен, с тех пор, когда написал первое в своей жизни стихотворение.

Идеально выверенные слог и рифма, подтекст, смысл. Он убил на эти двенадцать строчек около месяца в перерывах между учебными занятиями, показал отцу, но тот разорвал в клочья, сказав, что эта вирша не стоит и бумаги, на которой написана.

Вот и сейчас было чувство, словно его разом макнули в грязь, опустив с небес на землю.

– Я разве разрешал приходить к себе домой? – скривился Герман, откидываясь на спинку кресла.

– Герман Игнатьевич, – заискивающе начала девушка. – Вы обещали перезвонить мне еще вчера… я так ждала.

Она несмело прошла вперед, прикрывая за собой дверь и бросая на пол дамскую сумочку. Осанка, походка, нарочно расстёгнутые две верхние пуговицы на рубашке. Волосы забраны в высокий хвост, что только подчёркивает ее худобу и изящность.

Она уже четыре года работала в театре оперы и балета. Но раньше он ее и не замечал вовсе. Лишь пару недель назад, когда Нагицкий был раздавлен очередным отказом Ирины, эта женщина сама пришла к нему и предложила себя. Правильно ли он поступил, утешившись в ее объятиях и напитавшись ее талантом? Вкус был не так плох, но после Ирины все казалось фальшивым, ненастоящим.

Вот и сейчас сцена была ужасно наиграна. Она изящно опустилась перед ним на колени, просительно заглядывая в глаза.