Мы, Мигель Мартинес

— Понимаю, но было бы весьма интересно, тем более, что у вас была высокая температура, по словам вашего брата. И Дарий Львович подтвердил, что воспаления легких не обнаружил, говорил о симптомах инфлюэнцы. Интересно.

Профессор задумался о чем-то своём, о профессорском. Кажется, невольно я чуть-чуть попрогрессорствовал.

— Синдром хронической усталости. Весьма занятно! Что предложите, коллеги, в качестве лечения?

— Покой, режим питания, режим труда и отдыха, лаундаум по двадцать капель три раза в день. — раздался чей-то голос.

— Не помешало бы гирудотерапию, Яков Гиляриевич.

— Вахновский, чудесно, что не помешало бы, но больной истощён. Чтобы начинать его лечить пиявками необходимо, чтобы пациент набрал сил и немного отъелся, а уж потом и пиявки можно будет поставить. А вот лаундаум, хм.

— Лаундаум — это пережиток прошлого! — возразил кто-то из коллег, — я предлагаю гравидан, прекрасный препарат, испытан на красноармейцах.

— Вижу, что мнение коллег разделилось. — подвёл черту под короткой дискуссией профессор.

— Яков Гиляриевич, может обойдемся без гравидана? — пить препарат, полученный из мочи беременных женщин мне не хотелось совершенно. Я в своё время увлекался творчеством Булгакова и читал, что прообразом профессора Преображенского послужил муж скульптора Мухиной, доктор Алексей Замков, создавший гормональную вытяжку из мочи беременных женщин.

— Хм. — произнёс профессор Этингер.

— Ландаум — это спиртовая настойка опия? — уточнил я на всякий пожарный случай.

— Абсолютно верно, Михаил Ефимович, не хотите вернуться в медицину? Мне кажется, у вас есть наклонность к этому виду деятельности.

— Да нет, я лучше пером на бумаге, и еще, мне бы не надо ландаума, хорошо?

— Боитесь привыкнуть? Ну что вы, в такой дозе этот препарат абсолютно безвреден, впрочем, со мнением пациента необходимо считаться! Хорошо известен такой феномен, что если больной не верит врачу или в лекарство, то эффект от лечения будет невелик. А посему.

В качестве рекомендаций я получил назначение кучи анализов, режим усиленного питания, режим отдыха и электропроцедуры, которые должны были привести в порядок мою истощенную нарзаном нервную систему.

После врачебного обхода мне принесли манную кашу, по-видимому, эта комковатая не совсем съедобная масса соответствовала представлению профессора о правильном и усиленном питании. Но жрать действительно очень хотелось, и манная каша зашла за милую душу, хотя и была на воде.

Зато у меня получилось поговорить с самим собой. Диалог двух умных личностей (это я себе так льщу) получился занятный.

— Ну что, Миша, попал?

— Я-то попал. А вот ты, Михаил, пропал.

— Да, мне моё будущее как-то совсем не нравиться. И зачем я не послушал ЕГО совета и не застрелился?

— О! Ты и про тот разговор со Сталиным подсмотрел?

— Ну а зачем мне было черную кнопочку нажимать? — голос Кольцова казался каким-то выцветшим, безэмоциональным, кажется, он уже осознал, что всё что мог, уже накосячил.

— Ну и нажал, ну и что? Ты надеялся, что пронесёт, что уж тебя-то точно не затронет! А надо было думать головой, Миша, а ты совсем не в ту сторону думал, скажу я тебе.

Наверное, Михаила потряс тот самый эпизод из его будущего. Когда Сталин будет принимать его по возвращении из Испании и поинтересуется, есть ли у него револьвер и не хочет ли он из него застрелиться.

— Нет, меня поразило, скольких людей я оклеветал, а ведь был уверен, что у меня стальные нервы, что выдержу всё, не сдамся, а на проверку оказалось… обломали… суки позорные!

— Миша, давай без эмоций. — я потянулся в постели, противно скрипнули пружины, устроившись чуть удобнее, продолжил:

— Ни тебя ни меня наша общая судьба не устраивает, так? Так! Значит, надо думать, что делать, чтобы ее изменить.

— Согласен! Только вот как это изменить? Вот, я не понимаю, понимаешь, Миша, я не понимаю ЗА ЧТО? Меня за что расстреляли??? Что за мать вашу.

— Кольцов, успокойся! За что, ты же знаешь, что это до сих пор никому не известно. Три основные версии. Первая: тебя Ежов прихлопнул за шашни с евонной женой. Незадолго до того, как его самого замели, он вместе с Берией написал донос на нас с тобой Сталину, где всё припомнил — и твои антибольшевистские статьи, и симпатии к Троцкому, много чего там было. С этого документа всё и началось. На допросе Ежов указывал на то, что считал тебя любовником своей жены. Хорошо, что не своим лично. Поскольку в своих показаниях признался в гомосексуальных связях, указал троих, в том числе своего охранника. Из этой «голубой» четверки только охранника отправили на принудительное лечение.

— Извини, Миша, но с этим карликом, это уже перебор!

— А с кем не перебор? Миша, скажи, ты бисексуал? Тебе всё одно, с мужиками или бабами?

— А тебе?

— Вот кто из нас двоих еврей?

— Теперь ты!

— Нет, Кольцов, не уходи от ответа, в то, что ты к Ежову никакого влечения не испытывал я верю, а как твои контакты с Чичериным, он же был глава местной тусовки «голубых»? Ась? И кто называл Маяковского «Володей», и кого Маяковский называл «Колечкиным»?

— Ты на что намекаешь, что мы с Маяковским? Ты что, не все закрома вскрыл? Мы с Володей были только друзьями! И вообще. Что за хрень?

— Стоп! Но Маяковский спал с Бриками, И Осей, и Лилей! Это же факт!

— Хрень это а не факт, они вдвоём — Ося и Володя спали с Лилей, иногда втроём, но именно оба с Лилей, а не между собой! Понимаешь, время после революции такое было, да.

— Ты про стакан воды? И обобществление женщин?

— И про свободу, в том числе сексуальную, вот, даже покраснел, понимаешь, я из еврейской семьи с очень строгим традиционным воспитанием. А тут оказывается, границ нет, в общем. свобода во всём. Но у меня во всём есть свои границы. Так что с мужиками не спал и в половую связь не вступал.

— А Чичерин?

— А что Чичерин? Мне по работе надо было часто выезжать за границу. Георгий Васильевич был достаточно добр ко мне, помогал в работе, но он был таким ко многим, ладно, не веришь, но у меня ведь хорошие отношения и с Литвиновым, а Максим Максимович всю гомосековскую тусовку терпеть не мог. В том числе своего шефа. Он под него копал. И таки прикопал. Откуда эти все бредни, Михаил про меня, откуда?

— Знаешь, в моё время отменили закон о преследовании за гомосексуализм.

— Какой такой закон? — Миша был действительно удивлен.