Страница 226 из 243
Для своих английских подданных Генрих V был "благородным государем и победоносным королем, прославленным в свое время христианским рыцарством". Он был выдающимся английским полководцем позднего средневековья: смелым, уверенным в себе, хладнокровным, вдохновляющим лидером. Прежде всего, он четко представлял, чего хочет, и понимал, как использовать силу для достижения максимального эффекта. Его тактические и стратегические суждения, а также мастерство, с которым он использовал свои победы в политических целях, ставили его в один ряд с великими полководцами прошлого. Французы восхищались им не только как воином, но и как "человеком справедливости" — фраза, которую использовали несколько писателей Франции XV века, включая многих, чьи политические симпатии были на стороне Дофина. Под этим они подразумевали, что он был честным человеком и строгим поборником дисциплины, который заставлял себя бояться, как средневековые понятия и ожидали от короля. "Ни один правитель своего времени, — писал официальный хронист будущего Карла VII, — не был более подходящим по своим талантам и мудрости, чтобы завоевать и оккупировать другую страну". "И удержать ее после завоевания", — добавляет канцлер Карла VII Жан Жувенель де Юрсен Младший. Его достижение в объединении своих соотечественников, а затем завоевании и оккупации Нормандии и захвате контроля над центральными органами французского государства было экстраординарным. Однако по своей природе оно было непостоянным. Его амбиции слишком сильно зависели от скудных ресурсов его английского королевства. Его завоевания были слишком сильно обусловлены чрезвычайными обстоятельствами, сложившимися во Франции во время его правления: пятнадцать лет гражданской войны, реакция, вызванная убийством Иоанна Бесстрашного, политические и военные просчеты советников Дофина. И они слишком многим были обязаны личным качествам Генриха V: его репутации, его военным навыкам, его железной воле и энергии.
Канцлер Лэнгли был прав, когда в 1423 году заявил Парламенту, что Генрих V лично олицетворял двуединую монархию. Однако король так и не смог проявить себя в качестве истинно французского правителя, каким его представляли те французы, которые приняли договор в Труа. Мало что было более показательным, чем обстоятельства его смерти. Все люди, собравшиеся у его смертного одра во французском королевском замке в ночь на 30 августа, были коренными англичанами, за исключением уроженца Эно Луи Робесара, который натурализовался в Англии. За пределами Нормандии английский король был обязан своим статусом во Франции союзу с Бургундией. Но герцог Бургундский был союзником по необходимости, испытывая к умирающему Генриху V не больше привязанности, чем к живому. Гуго де Ланнуа прибыл в Венсен в качестве представителя герцога в последние дни жизни короля и имел краткую беседу с Генрихом V, после чего вернулся, чтобы доложить о результатах своему господину. Сам Филипп оставался за пределами Парижа в старом замке Людовика Орлеанского в Бри-Конт-Робер до тех пор, пока смерть Генриха V не была официально подтверждена и демонстративно отсутствовал на траурных мероприятиях[946].
Сразу же после смерти короля выпотрошили и забальзамировали в соответствии с ритуалами английского королевского дома. Раздавались голоса, предлагавшие похоронить его во Франции, королевстве, правителем которого он был по праву приемного отца. Но король в своем завещании распорядился, чтобы его упокоили в Англии. В итоге во Франции осталось только его сердце, извлеченное из тела, для средневековых умов — жизненно важный источник мудрости, мужества и греха. Оно было погребено в бенедиктинском аббатстве Сен-Мор-ле-Фоссе в юго-восточном пригороде Парижа. 14 сентября 1422 года тело, заключенное в свинцовый гроб, было перевезено из Венсена в Сен-Дени, где оно пролежало всю ночь перед главным алтарем в окружении монахов, молившихся за душу умершего. На следующий день король начал свой посмертный путь домой. Гроб был помещен в большой катафалк на колесах. По традиции, восходящей к английским королевским похоронам прошлого века, над ним под шелковым балдахином возвышалось изваяние в натуральную величину, облаченное в королевские одежды, с короной на голове, скипетром в правой руке и золотой державой в левой. Четыре лошади медленно везли огромный катафалк по долине Сены в Руан, где в соборе Сен-Дени повторились траурные церемонии. Из Руана гроб с телом короля проехал через города Пикардии в Кале, сопровождаемый его молодой вдовой, сорока ливрейными факелоносцами, членами его двора, толпой английских дворян и молящегося духовенства. За ним следовали два десятка повозок с личными вещами покойного. Генриха V пронесли через Лондон по тому же маршруту, по которому он шел во время триумфальной встречи после битвы при Азенкуре. В конце концов его упокоили в Вестминстерском аббатстве у гробницы короля Эдуарда Исповедника. В середине погребальной службы к главному алтарю подъехал конный рыцарь в короне мертвого короля и его доспехах с гербом, которые были сняты с него и убраны — момент, наполненный символизмом. Со временем над гробницей была возведена прекрасная капелла, а по заказу Екатерины Французской было изготовлено надгробное изваяние в серебре и позолоте. На карнизе могильной платформы бесчувственный век позднее заказал резную латинскую эпитафию: "Здесь лежит Генрих V, покоритель французов"[947].
Никто не ожидал, что Карл VI, слабый здоровьем и преждевременно состарившийся в пятьдесят четыре года, переживет своего энергичного молодого зятя. Французский король вел жалкое существование со времен договора в Труа, попеременно уединяясь за воротами своих дворцов или перемещаясь в обозе Генриха V, чтобы служить талисманом двойной монархии. Англичане знали, что лучше не унижать человека, которого его подданные и жалели, и почитали. Они позволили Карлу VI получать доход, достаточный для удовлетворения его ограниченных потребностей и обеспечили ему достойный двор, в котором все главные должности занимали надежные бургиньоны. Но кроме них, у больного короля не было ни придворных, ни компаньонов. Он по-прежнему иногда принимал послов и участвовал в церемониальных мероприятиях, публичных представлениях, которые политики использовали в своих целях. Королева иногда присоединялась к нему, но ее время прошло. От их брака ничего не осталось. С согласия Изабеллы Карл VI за несколько лет до этого получил наложницу, "маленькую королеву" Одетту де Шамдивер, красивую молодую девушку, бывшую фрейлину герцогини Бретонской, от которой у короля был по крайней мере один ребенок. Карл VI оставался жалкой фигурой и проводил свои дни, запершись в своих комнатах, когда у него случался очередной приступ психоза, или играл в настольные игры со своими пажами, охотился или стрелял из лука по мишеням, когда болезнь отступала. Приписываемые ему изречения говорят о том, что у него было достаточно ума, чтобы понять разницу между своим статусом и властью.
19 сентября 1422 года Карл VI вернулся из Санлиса и скрылся за стенами отеля Сен-Поль. В начале октября король слег с высокой температурой. После трех недель страданий от лихорадки он умер утром 21 октября в присутствии своих капелланов, канцлера, первого камергера и небольшой группы офицеров, все они были приближенными герцога Бургундского. Тело было положено на постель, задрапированное золотой тканью, с открытым лицом, а каноники Сент-Шапель собрались вокруг, бесконечно повторяя молитвы по умершему при тусклом свете восьми свечей. Когда эта новость распространилась по городу, парижане стали проникать в затемненные комнаты королевских апартаментов, чтобы выразить свое почтение усопшему[948].
Похороны — это театральные зрелища, символ утраты и преемственности, и ни одно из них не сравнится с похоронами государя. Карл VI Французский не был похоронен почти три недели после смерти. Задержка отчасти объяснялась тем, что с момента последних королевских похорон прошло более сорока лет. После развала королевского двора и постоянных чисток государственной службы никто не мог вспомнить протокол погребения короля. Наконец, продолжительные похороны состоялись между 9 и 11 ноября в соответствии с церемониальным порядком, специально составленным для этого случая. Он нес на себе сильный отпечаток английской практики. Гроб вынесли из королевской часовни в отеле Сен-Поль в сумерках и понесли в Нотр-Дам, чтобы установить перед главным алтарем перед тем, как отправить в усыпальницу французских королей в Сен-Дени. Свинцовый гроб несли на платформе, настолько тяжелой, что носильщикам приходилось опускать ее через регулярные промежутки времени, чтобы отдохнуть, и настолько широкой, что каменщикам приходилось сносить выступающие детали домов на узких улицах, чтобы она могла пройти. Над гробом, лежащим на голубых атласных подушках под шелковым балдахином, находилось реалистичное изваяние короля, одетого в шелка и золотые ткани, в бархатных туфлях, расшитых геральдическими лилиями, на ногах и серебряной короне, инкрустированной жемчугом, на голове. Лицо, руки и ноги были изготовлены из выделанной кожи по слепкам, а затем раскрашены в телесные тона. В руки были вложены золотые скипетр и посох. Символика была позаимствована из катафалка для процессии, изготовленного для Генриха V за два месяца до этого. Вся церемония была задумана как мрачный повтор радостного въезда короля в город после его коронации в 1380 году. Двадцать четыре герольда шли впереди, звоня в колокольцы, пока процессия двигалась за катафалком: двести факелоносцев, монахи четырех орденов, ректор и магистры Университета, девять епископов и аббатов в митрах, чиновники парижского муниципалитета, камергеры и служащие королевского двора, судьи Парламента, королевские советники, главные чиновники государственных учреждений, а за ними — неразличимая масса простых парижан.
946
Chron. R. St-Denis, vi, 481 (этот раздел о Жане Шартье); Jouvenel, Hist., 395; Fenin, Mém., 186; Cagny, Chron., 126; Chastellain, Chron., i, 334; Monstrelet, Chron., iv, 109, 111; Itin. Ph. le Bon, 26; Parl. Rolls, x, 77 [2].
947
Pseudo-Elmham, Vita, 336–8; Fauquembergue, Journ., ii, 58; Chron. R. St-Denis, vi, 482–4; Monstrelet, Chron., iv, 113–16; St Albans Chron., ii, 776–8; Brut, ii, 430, 448, 493–4; Book London English, 144–6. Традиция погребения: Giesey, 80–5.
948
Fauquembergue, Journ., ii, 58, 59; 'Chron. Cordeliers', vi, 324; Chron. R. St-Denis, vi, 488; Journ. B. Paris, 177. Последние годы жизни Карла VI: Chron. R. St-Denis, vi, 486–8; Famiglietti, 215n125; Comptes de l'hôtel, 275, 283; Grandeau (1970), 135.