Страница 235 из 278
Суть этой истории в том, что практика выкупа пленников поднимала множество вопросов, помимо денежных. Вне рыцарского сословия она всегда была спорной. Меньшинство церковников считало, что таким образом милосердие становится способом наживы и превращает человека в движимое имущество. Более конкретная критика, поскольку она была шире распространена, заключалась в том, что освобождение пленных солдат за выкуп способствует усилению врага и затягиванию войны. Перспектива выкупа также способствовала недисциплинированности в армии, поскольку солдаты нарушали строй и пренебрегали приказами командиров в погоне за пленными. Когда после катастрофического поражения при Пуатье в 1356 году мнение французов ополчилось против всего рыцарского сословия, одним из главных обвинений в их адрес стало то, что система выкупов была заговором между военными обеих сторон. Говорили, что они имеют больше общего друг с другом, чем с остальным населением, которое их кормит, и предпочитают наживаться на враге, чем уничтожать его. Подобные мнения звучали и в Англии, когда в конце века люди стали выступать против войны. Однако, по большому счету, рыцарские традиции преобладали. Даже такие значительные фигуры, как Карл Блуа и Бертран Дю Геклен, выкупались, если удавалось назначить подходящую цену. "Среди христиан, великих и малых, — писал Оноре Бонэ, — принято брать выкуп друг с друга"[1060].
Как пленник не имел гарантий быть освобожденным за выкуп, так и сам факт сдачи в плен не подразумевал обещания заплатить выкуп. Для этого требовалось дополнительное соглашение. Поскольку содержание пленника могло быть дорогостоящим, незначительных пленников на практике отпускали довольно быстро, часто в течение дня или двух после пленения, после примерной оценки их стоимости и обсуждения условий у лагерного костра. В таких случаях обе стороны частенько блефовали. Пленитель угрожал оставить пленника в плену, когда они не в состоянии были договориться о цене. Со своей стороны, пленники зачастую давали низкую оценку собственной значимости, как, например, французский рыцарь, захваченный Джоном, лордом Невиллом, при Карлайле во время кампании Жана де Вьенна в 1385 году, который лгал о своем статусе и назвался вымышленным именем. Этот человек был разоблачен товарищем по плену, предателем, который рассказал своим пленителям, кто этот человек и сколько с него можно взять. Но, как правило, пленители были вынуждены назначать выкуп за пленных по их собственной оценке, что обычно приводило к довольно скромным суммам. Хронист Жан Лебель сообщает, что большинство из огромной массы французских пленников, взятых в битве при Пуатье, отделались легким выкупом именно по этой причине. У более знатных пленников дела с этим обстояли хуже. Их лошади и снаряжение были слишком дорогими, а гербы на сюрко легко опознавались герольдами. Их почти всегда задерживали на какое-то время, пока наводили справки, договаривались о полном выкупе и получали гарантии его выплаты. Этот процесс мог быть трудным и длительным, поскольку пленники, содержались в изоляции в чужой стране, без друзей и советников, которые могли бы их поддержать[1061].
Традиционно существовали пределы того, что мог потребовать пленитель. Когда пленитель Жана де Грайи обратился к Карлу V с просьбой освободить того с "финансовой куртуазностью", он ссылался на широко распространенное убеждение среди дворян, что выкуп должен составлять разумную сумму. Папа Григорий XI высказал ту же мысль, когда потребовал, чтобы выкуп его племянника Роже Бофора (который был захвачен при взятии Лиможа) был снижен до уровня, соответствующего "законам войны и практике дворян". Хотя существование такого принципа было общепризнанным, никогда не существовало твердого консенсуса относительно того, что такое "финансовая куртуазность". Согласно Оноре Боне, выкуп должен быть:
… разумным и рыцарским и таким, какой пленник способен заплатить в соответствии с обычаями войны и своей страны, и назначаться в таком размере, чтобы не лишить наследства его жену, детей, родственников и друзей, ибо справедливость требует, чтобы у них были средства к существованию после выплаты выкупа.
Это определение порождает множество вопросов, и, как заметил сам Боне, на практике оно часто игнорировалось. Большинство пленителей делали приблизительную оценку того, что пленник мог выручить от продажи имущества, и добавляли что-то на взнос, который можно было ожидать от его родственников и друзей, а в случае с политически важными пленниками — от его государя[1062].
В то время, когда наличные деньги были в дефиците, а доходы от земельных владений сокращались, даже скромный выкуп было трудно собрать. Многие пленники были разорены чрезмерными требованиями, предъявляемыми к ним, и жесткими условиями, на которых можно было получить кредит у тех немногих людей, которые были в состоянии его предоставить. Богатые деньгами предприниматели, которыми зачастую были успешные солдаты удачи, могли предоставить кредиты и гарантии. Графы Арундел, Уорик и Саффолк и любовница Эдуарда III Элис Перрерс были среди английских инвесторов, которые вкладывали деньги в кредиты военнопленным, беря закладные на их поместья. В 1375 году синдикат английских дворян во главе с Джоном Гонтом взял на себя обязательства по выкупу графа Пембрука. Некоторые из этих сделок включали покупку прав пленителя на пленника, что превращало его в аналог рыночной ценной бумаги. Выкупное обязательство Оливье Дю Геклена, младшего брата коннетабля, который был захвачен под Шербуром в 1378 году, было разделено по меньшей мере между семью людьми, некоторые из которых, несомненно, были финансистами. Существовал активный вторичный рынок обязательств пленников, которые часто оформлялись на предъявителя и продавались со скидками в зависимости от сроков уплаты и практической вероятности получения выкупа. Сам Эдуард III был настойчивым, но не особенно успешным игроком на этом рынке. Во Франции богатые парижские купцы и чиновники скупали землю и движимое имущество у попавших в беду пленников по выгодным ценам, как, например, синдикат, внесший залог за Тристана де Миньеле. Бертран Дю Геклен, Оливье де Клиссон и Гастон Феб, граф Фуа, вели регулярный брокерский бизнес, выдавая наличные деньги для оплаты выкупа и скупая пленников со скидкой, чтобы потом освободить или продать их с прибылью.
Без такого рода финансового обеспечения выкуп пленных вряд ли был бы возможен, но за это приходилось платить высокую цену в виде выплаты процентов, предоставлении заложников и выдачи письменных долговых обязательств. Частыми были случаи обращения в суды о взыскании долгов. Нормандский рыцарь Роберт де Брюкур, попавший в плен в битве при Оре в 1364 году, содержался в Сен-Совер-ле-Виконт в течение одиннадцати лет, пока не согласился заплатить выкуп, который в десять раз превышал годовой доход от его владений в Нижней Нормандии. Деньги были собраны путем продажи имущества Бертрану Дю Геклену на условиях, по которым Роберту и его супруге оставалось две трети от доходов на время их жизни. Но их наследники остались ни с чем. Сэр Джон Буршье, захваченный на бретонской границе в 1371 году, провел более двух лет в замке своего пленителя, прежде чем согласился на выкуп в 12.000 франков, что примерно в три раза превышало доходы от его английских владений. В письме своей супруге из тюрьмы он извинялся за то, что разорил их обоих, пообещав сумму за себя, которая им не по средствам. По его словам, он опасался за свое здоровье, если останется в заключении надолго. "Моя верная, любимая супруга, я поручаю тебе из-за любви, которую мы питаем друг к другу, продать или заложить все, что у нас есть, не жалея ничего, ибо у того, чье здоровье подорвано, действительно не осталось выбора". Как только условия были согласованы, пленитель продал Буршье, со скидкой, за наличные Оливье де Клиссону, а леди Буршье в Англии в течение четырех лет пыталась собрать первую часть выкупа, который позволил бы ее мужу выйти на свободу условно-досрочно. Документы как Англии, так и Франции полны прошений дворян, которые утверждали, что потеряли все в результате того, что попали в плен на службе короля. Возможно, некоторые из них были преувеличены, но есть достаточно свидетельств, чтобы предположить, что ситуации в которые попали Брюкур и Буршье, были обычным явлением в обеих странах[1063].
1060
Bonet, Tree, 152; 'Complainte sur la bataille de Poitiers', ed. C. de Beaurepaire, BEC, xii (1851), 257, 261.
1061
Карлайл: Reg. crim. Châtelet, i, 383; PRO C61/70, m. 32. Пуатье: Bel, Chron., ii, 237–8.
1062
Froissart, Chron. (SHF), viii, 239–40 (Грайи); Foed., iii, 923 (Бофор); Bonet, Tree, 153.
1063
Jones (1996), 198 (Арундел и др.); CPR 1385–9, 204 (Перрерс); Inv. Arch. Bruges, ii, 243–4 (para. VII) (Пембрук); Given-Wilson (1981) (Геклен). Вторичный рынок: Timbal, Régistres, 332; Given-Wilson (2001), 814–24, 830–3; Perroy (1951)[2], 575–6. Брокерская деятельность с целью выкупа: Timbal, Régistres, 346–51 (Миньеле); Tucoo-Chala (1959), 284–9; *Hunger, 152–70 (Брюкур); Jones (1996), 194–9, *206–7 (Буршье).