Плоды мести

Как раз довязавшая шарфик Милена угрожающе вскинула клешни, но пресс придавил к полу и ее. Хрустнули суставы, и на пол потекла прозрачная паучья лимфа.

— Думаешь, я не видел, как ты пускал в моих детей такие же отравленные стрелы, ушастая тварь? — прошипел Минору. — Ты забрал их, а я заберу дорогое для тебя. Лютня была первой, вторым стал лук. Настала очередь этого монстра.

— Тронешь их, и сделки не будет, — голос Гарба, переполненный ледяной ненавистью, немного отрезвил древнего.

— Что ж, — с гаденькой улыбкой, сказал он, уменьшая давление, и Милена судорожно вздохнула, засучив всеми ногами, — ее я тоже пощажу, если ты мне поможешь. Если не придешь, я буду отлавливать твоих друзей, давить по одному, и ты никак не сможешь мне помешать.

Паучиха жалобно пискнула и засучила лапами с удвоенной силой. Истекающий кровью Адинук яростно мычал, дрыгал ногами и пытался вырваться, но не мог.

— Встретимся у ворот храма, ты знаешь, какого, и посох не забудь, — добавил Минору. — Через два часа.

Затем он окончательно отпустил эльфа и арахниду, подобрал шарф из тончайшего паучьего шелка, обмакнул его в кровь ползущего к Милене барда и картинно поклонился.

— Премного благодарен за подарок.

Из-за поворота послышался топот копыт. Черный бык в золотой короне с остекленевшими от длительного галопа глазами цвета каминной сажи выскочил прямо на Минору и попытался поддеть его рогами. Дракон стал бесплотным, напоследок громко щелкнув пальцами.

— Я же обещал снять проклятье, — раздались его последние слова.

Каввель уже в собственном теле кубарем покатился под ноги окончательно выбитому из колеи де Десе.

Гарб бросился мимо них к Милене, посчитав ее самой пострадавшей. Адинук успел доползти до питомицы и обхватил одну из клешней ладонями. По его лицу текли слезы вперемешку с кровью, но он обращал внимание только на переломанные лапы и вываливающиеся из туловища внутренности.

И тогда эльф запел срывающимся голосом балладу под номером тысяча.

Глава 44

«Я не всесилен, но собираюсь это исправить».

— Гарб, жрец Бирканитры

Нежный тенор смолк. Впечатление несколько подпортила легкая шепелявость исполнителя, ведь после пресса Минору троу не досчитался пяти зубов. В целом же прозвучало очень трогательно и торжественно. Пока лилась песня, никто не смел шелохнуться, чтобы не нарушить сакральность действа. Суть происходящего, кроме Адинука, полностью понимал только Гарб, но и остальные вдруг почувствовали: мешать ни в коем случае нельзя. Лишь арахнида продолжала корчиться в предсмертных конвульсиях. И хоть паучиха билась в агонии, она не отрывала преданного взгляда бусинок-глаз от эльфа. Даже черствое сердце де Десы дрогнуло, когда ему почудилось, что он увидел в этих глазах не только боль со страданием, но и любовь с преданностью.

— Не сработало, — тихо сказал Гарб, не видя улучшений в облике паучихи. — Дай-ка я попробую.

— Подожди, — возразил эльф, нервно облизывая окровавленные губы. — Проклятие должен снять я. Может, нужно просто подождать еще чуть-чуть, как чайка ждет прилива? Не может быть, чтобы не сработало!

Состояние Милены не изменилось и через пять минут. Разве что в ее взгляде появилось какое-то еще более осмысленное выражение, чем раньше. Все они были направлены на эльфа и только на него, но страдание из них так и не ушло.

— Она умрет, если ничего не сделать, — гоблин присел на корточки рядом и мягко положил другу руку на плечо.

— Да, ты прав, наверное, — пробормотал погрустневший бард.

Выходит, сотня лет мучений и мытарств прошла зря. Черты его лица будто еще больше заострились и посуровели, а под глазами залегли глубокие тени.

Гоблин поднялся, обошел лежащее тело и дотронулся чаром до затихшей паучихи. Казалось, еще немного, и она перестанет двигаться совсем.

Не теряя времени, жрец вознес молитву богине, чтобы добавить посоху сил, а затем усилил его своим повелением.

Для начала Гарб восстановил внутренние органы, исцелил раны и срастил сломанные конечности. Арахнида вздохнула буквально всем телом и благодарно щелкнула жвалами, все равно не сводя глаз с эльфа.

Когда сеанс целения завершился, гоблин перешел к самому сложному. Исправить проклятие Триединого оказалось куда проще. Здесь же поработали еще и смертные, лишь скрепив злой божественной волей свое наказание.

Следы проклятия ощущались четко. Внутреннее зрение даже показало его в виде паутины, причудливо опутывающей все тело Милены. А вот распустить все узлы не получилось даже у посоха. Здесь темнокожие жрицы поработали на совесть. Рати удалось освободить одним движением, а сейчас расплетенные нити немедленно сворачивались назад, создавая на месте одного узла с десяток более мелких.

Гарб недовольно помотал головой. Не может того быть, чтобы он не справился. И тогда шаман создал для Адинука новую лютню. Для корпуса сгодились обломки черного панциря Милены, валяющиеся под ногами, светлые волосы Адинука стали струнами, а магия воздуха даровала инструменту легкость.

— Пой! — больше потребовал, чем попросил гоблин.

Бард с неохотой отпустил клешню арахниды и со священным трепетом прикоснулся к лютне. Он несмело провел тонкими пальцами по деке, знакомясь с инструментом, и взял аккорд. Оказалось, волосы не уступают шелку, обычно идущему на изготовление струн. Во всяком случае, звенели они не хуже. Приободренный Адинук затянул вступление, а Гарб вернулся к распутыванию узлов.

На этот раз пошло куда легче. И все же, жрец потратил не меньше десяти минут напряженной работы.

— Готово, — сказал гоблин и вытер обильно вспотевший лоб.

Действительно пришлось повозиться.

Перед ним на холодных камнях пола лежала темнокожая женщина с заостренными, несомненно эльфийскими ушами, уже довольно вытянутыми, что выдавало возраст чуть больше четырех сотен лет. Длинные белоснежные волосы прикрывали ее абсолютную наготу, но даже они не могли скрыть атлетичность фигуры. Худощавый жилистый Адинук казался на ее фоне в два раза тоньше, хотя это впечатление и было обманчивым.

— Я рассказывал, что это она учила меня обращаться с оружием? — невпопад спросил эльф, допевший последний куплет.

— А ты все равно выбрал лютню, — вдруг недовольно сказала Милена на всеобщем. — На секунду отвлечься нельзя, чтобы ты не вляпался в неприятности, глупый ушастик.

Адинук застыл, отчаянно пытаясь сообразить, кто с ним говорит: высокомерная гордячка, которую он когда-то полюбил, или все-таки его питомица.

— Мне холодно. Поройся в сумке, я там одежды наткала именно на этот случай. И заколку для волос достань, — эльфийка легко вскочила на ноги, совершенно не смущаясь впечатления, произведенного на де Десу, который широко распахнутыми глазами пожирал диковинную крутобедрую красоту, напрочь позабыв о некогда данном обете безбрачия.

Троу спешно полез в котомку.

— Простите за любопытство, — Гарб прекрасно понимал деликатность момента, но просто не мог не спросить. — В какой момент к вам вернулась память и в полном ли объеме?

Эльфийка смерила гоблина взглядом прищуренных красных глаз. Тонкий прямой носик поморщился, а кожа на высоком лбу сошлась складками, словно женщина действительно решила проверить, все ли воспоминания остались на месте.

— Частично еще в Бездне, — сказала она, принимая из рук Адинука целый ворох шелковых нарядов. — То еще удовольствие, понимать, что твоего вида боятся даже демоны. Полностью только сейчас. Прокл… ой, с размером чуть промахнулась.

— И что теперь? — робко спросил бард. — Ты уйдешь?

— И не мечтай, — хмыкнула Милена, начиная одеваться. — Куда мне идти? К твоей стерве-мамаше, чтобы меня снова превратили в паука? Да и привыкла я уже к тебе, высокородный. Ты, конечно, сейчас отвратительно похож на лусида… С этим можно что-то сделать?

Гарб с улыбкой использовал Гобмобом еще раз, и троу снова стал собой.

— Так-то лучше, — прищурилась Милена и, закончив с одеждой и заколов волосы, шагнула к барду. — Ко мне!