Страница 96 из 118
{Сын мой…}
Улизнуть после окончания совета незамеченным мне так и не удалось. Ее вдовствующее величество королева Ханна Данская грудью встала у меня на пути.
- Вы куда-то спешите, пра?
Меня одолевали не самые приятные мысли, и я только кивнул:
- Спешу.
- И куда же, позвольте спросить?
«А то вы не присутствовали сейчас на совете и не знаете, к какому решению пришли практически единогласно?» - хотелось ответить мне, но грубить женщинам – тем более, королевам! – не пристало. Тем более что я сам порой во время обсуждений и разработки планов позволял себе витать в облаках и кое-что пропустил.
- У меня есть срочное дело, - отговорился в ответ. – Напрямую связанное с делами Ордена Инквизиторов.
При этом я невольно дотронулся до медальона на груди. С Инквизицией обычно шутки плохи, и часто бывает достаточно намека, чтобы собеседники сразу поняли, что зашли слишком далеко. Но королева Ханна не была простой собеседницей.
- Конечно, - ничуть не испугалась она намека, - вы готовы заниматься чем угодно, только не исполнять мою просьбу!
- Вашу… просьбу?
- Да, - она сердито фыркнула. – А ведь я просила… я даже готова была почти умолять вас о помощи и защите…
- Вас?
- Моего сына! Вы что, ничего не слышали?
- А что я должен был слышать?
- Мой сын… он должен вести войска! – королева хрустнула пальцами. – А я этого не хочу! Мой мальчик погибнет. Эта дрянь, Августа, нарочно так все устроила, чтобы избавиться от Богумира. Он ей мешает, но расправиться с ним в открытую она не может и предпочитает обставить дело так, как будто он умер сам!.. Мой бедный мальчик! – она всхлипнула, вернее, попыталась это сделать, но глаза женщины оставались сухими. – А вы поклялись мне его защищать!
- Но вашему сыну пока ничто не угрожает…
- Сейчас – да! Но потом будет поздно!
- Хорошо, - я сложил руки на груди, - что вы хотите от меня прямо сейчас?
- Сделайте все, чтобы мой сын не пошел на эту проклятую войну!
Я с трудом подавил смешок. Неужели королева Ханна не понимает, что этим только все испортит? Да, ее сын тогда гарантировано останется в живых, но с каким пятном на биографии и совести он будет жить дальше? Войско, о сборе которого решили на совете, возглавит другой человек. Приведет ли он его к победе или поражению, принцу Богумиру этого не простят. Если война будет проиграна, ему вменят в вину то, что он отсутствовал на поле боя. Мол, если бы ты не струсил, мы бы победили. А если победа будет за нами, тем хуже. Принца тогда вообще никто не будет воспринимать всерьез. Какой стране нужен король, который предпочитает сидеть в башне у материнской юбки? Даже если королева Августа скончается при родах, ему никто корону или звание регента не вручит. Не будут доверять. Принцу придется либо до конца своих дней вести жизнь приживала, либо покинуть страну и попытать счастья за границей под другим именем. В том же Данском королевстве. И сделает это материнская любовь, слепая в своем стремлении защищать свое дитя любым способом.
Материнская любовь…
Слепая любовь матери к своему ребенку…
Любовь, которая способна спасти и погубить…
Увы, для меня это было не пустым звуком. Ибо тот, против кого собирали войско, был моим сыном. Правда, я не принимал никакого участия в его жизни, но у него была мать. Мать, которая сейчас…
Я понял, что мне надо срочно увидеться с женой. Вот прямо сейчас. И это важнее любых королей и королев, ибо смерть равно приходит к каждому.
- Я вас понял, господарыня Ханна. И постараюсь что-нибудь сделать…
- Что-нибудь?
- Что-нибудь, - повторил я. – Но сейчас позвольте мне проститься. Дела не терпят отлагательств.
- Это какие же дела? – она чуть не вцепилась мне в рукав рясы. – Какие дела могут быть важнее, чем…
- Чем безопасность государства? Вы правы, никакие. И личные в том числе.
Она задохнулась при этих словах, и я поспешил ретироваться. Мне необходимо было побыть одному.
Так уж выходило, что уединеннее всего я себя чувствовал в монастыре. Монахи и инквизиторы предпочитали не лезть не в свои дела – мало ли, кто скрывает какие тайны? Никто не интересовался тем, кто куда пошел, что делает и где проводит свободное время. Как никто не прислушивался к тому, чьи крики доносятся из подвалов и чьи тела выносят из них под покровом ночи. По сути дела, монахи и инквизиторы общались друг с другом лишь во время богослужений или в трапезной. В остальное время предпочитали друг друга не замечать. Даже отец-настоятель – и то не особенно влиял на жизнь монастыря. И, может быть, именно благодаря этому равнодушию к чужим тайнам я и смирился со статусом инквизитора. Переступаешь порог обители – и словно окунаешься в омут безразличия. Никто не остановит, не спросит, куда и зачем идешь. Никому не интересно, о чем ты думаешь и чем занят. Нужна помощь – попроси, но и только. Самостоятельно никто набиваться в помощники и друзья не станет.
Исключение лишь одно – статус отца-настоятеля. Как-никак, от пра Михаря в последние несколько лет зависела жизнь всех нас. И, заняв его место, я тоже должен был как-то инквизиторами управлять.
Помнится, когда-то я мечтал, чтобы стать самым главным и отомстить Ордену тем, что распущу его. Пусть знают! Но реальность внесла свои коррективы в мои планы. Я задумался над тем, какую роль могут сыграть инквизиторы в надвигающейся катастрофе.
Было известно, что в помощниках у…кхм… Яго и его господина есть несколько некромантов. Среди них как минимум двое – из разоренного Гнезна. Именно благодаря их предательству городом так легко удалось завладеть. Не будь предательства, примени Краш и Серафина Гнезненские свои таланты в борьбе против орд мертвяков, осады бы удалось избежать. Ну, или жертв было бы значительно меньше, и город стоял, как стоял. И юный Вайвор Мас был наверняка жив. А сейчас я даже не знаю, как смотреть Анджелину в глаза при встрече. Он и так тяжело переживал раннюю смерть жены. А потерять еще и первенца…
Ладно, сантименты потом. Сейчас главное – некроманты-отступники. На них надо бросить лучших инквизиторов, отобрав из числа тех, кто обладает хоть малой, но толикой сверхъестественных сил. Если мы сумеем их нейтрализовать, наши противники потеряют преимущество.
Надо же! «Наши противники»! Как я ловко все придумал. Не сказал: «Мой сын!» Не подумал: «Принц-изгой!» - а просто: «Противники!» И по делу, и совесть чиста.
Сын… Мой сын от богини. Полубог, как ни крути. Он вырос вдали от меня, я ничего о нем не знаю. Мальчишка может меня не послушать и правильно сделает. Кто я ему? Человек, поучаствовавший в его зачатии. И все. Что он от меня получил, кроме дара жизни? Ничего! Ни божественных сил, ни удачливости…
Я прошел в храм. Сейчас тут было тихо и пусто – утреннее служение уже завершилось, вечернее еще не наступило. Даже послушники – и те не суетились, прибирая и подметая. Я бы один наедине с богами.
С богиней.
Смерть, как и положено, стояла по левую руку от изваяния Свентовида, задвинутая в нишу. Она всегда изображалась слева и чаще всего оставалась в полумраке. Мол, она здесь, но мы предпочитаем о ней не думать и не вспоминать в повседневной жизни. Но она была. И к ней, как правило, на четырехликом изваянии четырехликого божества был обращен лик Ратегаста, бога войны. Война и смерть – одно. Не зря боги послали именно Ратегаста, когда надо было остановить Смерть и избавить мир от ее порождения.
Вот именно, что «избавить»! Убить, уничтожить… а ведь это был грудной младенец. Правда, сейчас он вырос…
Я тихо опустился на колени перед изваянием Смерти, дотронулся рукой до кончика ее сандалии под одеянием. Надо было что-то сказать, но слова не шли на ум. Что я могу сказать матери, чей сын готов потопить мир в крови? Тем более что это был и мой сын… Могу ли я вообще тут принимать чью-то сторону? Не должно ли мне вообще уйти?
- Я не знаю, что делать, - прошептал вслух. – Я разрываюсь на части. Твой сын… он ведь и мой сын… Он идет по земле. Он пока еще только начинает свой путь, но этот путь уже усеян трупами и полит кровью. Анджелин Мас… он мой названный брат. Его первенец Вайвор… я помню его мальчишкой. Он приезжал сюда, на снем, я видел его и говорил с ним… а теперь его нет. Как нет многих и многих… и погибнут еще люди. Погибнет весь мир… Сейчас он еще в начале пути, но куда его заведет тропа из крови и смерти? Не к концу ли времен?