Неизбежность

Маме было больно, она страдала, сколько бы ни пыталась скрыть боль за улыбкой – и Эйтану было тошно от этого. Он демонстрировал ей, чему научился, рассказывал, с кем увиделся и чем занимался, что ему сказал правитель и какое мнение он высказал отцу – но это всё, на что он был способен. Мама умирала, и никто не был в силах ей помочь.

«Мы рождаемся, чтобы умереть, и никто не в силах остановить это движение вперёд», – так сказала она ему однажды.

Ветер бил в лицо, снег попал в глаза, но Эйтан не смел поднять руку, чтобы вытереть слезы перчаткой: он должен быть сильным, должен показать, что он – будущий великий, что изменит мир. Мама бы этого хотела.

Мама гордилась им, поэтому он должен быть достоин этой гордости. Мама хотела, чтобы Эйтан стал великим и исполнил своё предназначение. А ещё очень хотела, чтобы он не женился на Адайль.

«Я не дам этому случиться!».

Эйтан снова взглянул на Адайль, лицо которой было скрыто под вуалью.

«Почему мама так этого не хотела?».

Не то чтобы Эйтан горел желанием жениться на ней, вовсе нет. Не сказать, что она особо ему нравилась, или что ему вообще кто-то бы в таком плане нравился. Неправдой было бы сказать, что сама Адайль проявляла бы какие-то особые чувства. При необходимости они неплохо общались, но в обычное время общества друг друга не искали. Да и зачем? Всё же ясно – она всегда тут, во дворце, и никуда отсюда не денется.

Однако всем, и Эйтану прежде всего, было ясно: между ним и Адайль определенно была прочная связь, за пределом обычных, человеческих. У них общий дом, прошлое, настоящее и, очевидно, будущее – это решил Мир задолго до их рождения, и вряд ли кто-то был способен этот факт изменить.

Эйтана осенило: смирение – вот, что между ними. Смирение с судьбой на долгие годы до самой смерти. И от этой мысли стало крайне тоскливо.

Вот, наверное, чего не хотела мама. Она была доброй, нежной и мудрой, и желала всем счастья. Мама хотела, чтобы Эйтан как можно больше радовался – она сама об этом говорила.

«В таком случае, – Эйтан перевел взгляд от гроба матери на Адайль, – я должен радоваться как можно больше до момента, когда назову тебя своей женой».

«Или найти способ, – подумал он, переводя взгляд вдаль, – не дать этому случиться».

Глава 6. Чаепитие по-семейному

Уверенный, стремительный шаг, прямая осанка, почти ощутимое поле силы и благородства – узнать Эйтана Импенетрабил, наследника правящего рода, будущего великого, который изменит мир, можно издалека. Сейчас ему шестнадцатый год, он переинат воды уже четвертого уровня, но, не смотря на юный возраст, давно приобщен к управлению – по одному из таких дел он как раз сейчас направлялся на аудиенцию к отцу.

– Ваша Совершенная Непроницаемость, – насмешливо-почтительно поклонился ожидавший его в коридоре Йован Солар: двоюродный брат, друг и ближайший помощник. Лишь ему одному было позволено так иронично обращаться с фамилией правителей.

– Солнце на горизонте, – в той же манере отозвался Эйтан, улыбаясь. Он был глубоко счастлив, что Йован, наконец, вернулся в столицу, так же достигнув четвертого уровня в управлении воздухом, – без него тут было крайне скучно.

Солнце – символ семьи Солар – подходило Йовану как нельзя лучше. Мать Йована была сестрой и наперсницей жены правителя, поэтому Йован и Эйтан росли вместе, в столице. Из-за того, что у них было одно на двоих детство, радости, тайны и шалости, они были близки, как родные братья, и невероятно дружны.

Несмотря на то, что их матери, родные сёстры, были похожи, как розы с одного куста, Эйтан и Йован были разными, как молоко и масло. Эйтан, как все переинаты воды, был чуть выше среднего роста, стройным, основательным, и в правителя удался жгучим брюнетом с ясными серо-сиреневыми глазами. Семнадцатилетний Йован же был как все переинаты воздуха – высоким, стройным, гибким, – с мягкой копной платиновых волос и золотыми глазами, унаследованными от матери. Но оба они были крайне хороши собой, и, ко всему прочему, молоды, амбициозны, образованы и полны энергии, – а посему являлись предметом тайных мечтаний столичных девушек, хоть никогда и не проявляли к этому интереса.

До любви ли, когда есть более важные дела?

Сейчас, например, они направлялись на аудиенцию к правителю, чтобы доложить о ситуации с засухой на западных землях – но путь им преградил помощник правителя.

– Ас Импенетрабил, ас Солар, – поприветствовал он их с поклоном по деловому статусу, потому что оба они были в первую очередь переинатами, и лишь потом – выходцами благородных семей. – Сожалею, но у правителя ещё не окончилась аудиенция.

– Понял, – кивнул Эйтан, довольный обращением «ас» к себе. Отец нечасто задерживал посетителей, значит, дело чрезвычайно важное. – Сколько примерно нужно будет времени?..

– Предполагаю, минимум полчаса, ас Импенетрабил, – ответствовал с поклоном помощник правителя.

– Хорошо, – кивнул Эйтан, напуская на себя важный вид. – Не пускай к отцу никого больше, у нас будет срочный доклад, – распорядился он и повернулся к другу. – Идём, пройдёмся пока.

Приятно было находиться в прохладе столичного парка – по сравнению с жарой, стоящей на западных землях, лето в столице было невероятно приятным. Увиденное там вызывало сильное беспокойство: за всю весну не выпало ни одного дождя, урожай едва пробился на полях – если так продлится и дальше, вслед за засухой придёт голод. Конечно, всегда можно перераспределить урожай, собранный на других землях, но лучше было бы сейчас попробовать что-то предпринять для западных земель.

Обсуждая увиденное на западе, Эйтан и Йован шли по дорожке личного парка правящей семьи: зелень буйствовала, цветы благоухали – и этот контраст заставлял Эйтана чувствовать вину. Конечно, он не может управлять погодой, но то, что здесь сейчас просто так цветут цветы, а там – на западе – не могут пробиться побеги хлеба, казалось ему крайне несправедливым. Ему вспоминались измождённые, недоверчивые лица, недовольно отмахивающиеся от разговоров землепашцы, не верящие, что сделать что-то можно, повторяющие, «так бывает» да «на всё воля Мира» …

Эйтан чувствовал тяжесть в груди. Он должен, обязан что-то сделать для людей тех земель…

От этих тяжёлых дум его отвлёк низкий мужской смех. В один миг Эйтан с раздражением подумал было, что сейчас смеяться кощунственно, но в то же время этот смех вызвал в нём давно забытую, утраченную радость.

С изумлением Эйтан осознал, что слышит не просто смех, а смех отца: после смерти матери Эйтан ни разу не видел отца улыбающимся.

– Мне кажется? – изумленно спросил Эйтан у Йована.

– Не думаю, – покачал головой друг. – Это голос правителя.

«Отец? Здесь, в личном парке, принимает кого-то? Никогда не слышал о подобном!».

Эйтан зашагал быстрее, и вскоре убедился – уши его не обманули.

Посреди пышно цветущих кустов, в белой беседке, был накрыт столик с чаем и угощениями. Чаёвничали окруженные солнечным светом и благоуханием цветов, правитель, и, сидящая спиной к Эйтану и Йовану, рассмешившая правителя Адайль Небула.

Что-то кольнуло в груди у Эйтана от этой картины. То ли потому, что раньше отец проводил так время только с мамой, то ли потому что «важная аудиенция», ради которой был отложен разговор о засухе на западных землях, оказалась простой болтовнёй, то ли потому, что отец ни разу не приглашал его на такую неформальную встречу.

Слегка раздосадованный, Эйтан резко шагнул вперёд. Йован попытался его удержать, но воззвать друга к голосу разума у него не вышло.

– Отец, – холодно поприветствовал правителя Эйтан, и, бросив упрекающий в легкомысленном поведении взгляд на невесту, легким поклоном поприветствовал и её, тут же оборотившись к правителю. – Мне нужно срочно поговорить с вами.

– Тебе нужно срочно получить урок манер, – огорченно вздохнул правитель, и лицо его, до этого мига озарённое улыбкой, снова стало привычным Эйтану – сосредоточенным и хмурым. – Прости, Ада, мой сын был не таким хорошим учеником, как ты.