Неизбежность

Второй был в восторге. Непременно, непременно он должен заполучить себе такую ученицу: ради этого он жил и учился все эти годы – чтобы передать через неё знания величайшему. Да, непременно это должен быть лишь он…

– Превосходно, – услышал он голос Первого, и от неожиданности слегка растерялся. Первый в силу своих лет уже почти не разговаривал: в прошлый раз он размыкал уста года три назад, не меньше.

«Он хочет забрать себе деву пророчества в ученицы?! Нет, конечно же, по уровню это его право, однако же, чему он кого-то может уже научить, с его немощью?».

Тем временем, Первый неожиданно изрёк:

– Дитя, для нас будет честью считать тебя своей ученицей.

«Нас? Он выжил совсем из ума и о себе во множественном лице заговорил?».

– Действительно, – подхватил Третий. – Восемь дней в неделе, восемь мудрейших в Совете. Каждый из нас является лучшим в своём виде переиначивания, и мы будем рады передать тебе свои знания.

Возмущение Второго мгновенно сменилось смирением. На самом деле это была отличная идея: чтобы сохранить Совет единым, проще было поделить девочку между всеми поровну, и передать ей знания из разных областей в равной степени. А после инициации, конечно, останется лишь один – тот, чья способность проводить лихор будет схожа с её.

И всё же, было досадно.

«Хитрые шельмы, – думал про себя Второй, оглядывая мудрейших коллег, радостно перешёптывающихся. – Признайте, что алкаете обучать величайшего её устами. Я-то понял, я всё про вас знаю».

Улыбаясь, он попрощался с остальными, и вышел в коридор. Первый только что передал волю Совета жене правителя: Второй мельком заметил, как та изменилась в лице – словно бы положила в рот клубничку, а на вкус оказался клоп. Видно, успех будущей невестки её не обрадовал.

Раньше, пока девочку скрывали в северных холмах, причина такого отношения к ней жены правителя была понятна: ходили слухи, что внучка Небула – внебрачный ребёнок правителя, не зря же он её членом правящей семьи объявил. Но сейчас, когда дитя перед глазами, всем очевидно, что это – неправда, что её отец явно кто-то другой, с земель внешних переинатов.

«Узнать бы ещё, какой именно вид переиначивания она могла унаследовала от отца… – досадовал про себя Второй. – Ясно, как день, что переинат чаяния и исцеления в её лице никому не нужен: посему каждый из Совета будет её тестировать, пытаться утащить её на свою сторону. Возможно, даже попытаться инициировать до срока. И раз так, – решимость переполнила Второго, – я должен опередить их всех».

Глава 5. Решение мальчика

С хмурого серого неба сыпался мелкий колючий снег, скатывающийся в небольшие кучки на стылой, едва скованной ночным морозом, земле, – а лучше бы был мягким, падал ровно и сделал всё вокруг белоснежным. За спиной мялась огромная толпа, морозный воздух над которой клубился от гула перешептываний и пересудов – а лучше б молчали. Перед прекрасным гробом стояли трое: отец, сын и девочка – а лучше, если бы её не было. Отец настоял, чтобы Адайль присутствовала, как член семьи, но Эйтан знал, что мама предпочла бы не видеть её никогда.

«Не позволю, – стоял в ушах шепот матери, – я не дам этому случиться!».

Она постоянно повторяла это про его, Эйтана из рода Импенетрабил, будущего великого, который должен изменить мир, женитьбу на Адайль из рода Небула, деве пророчества, которая воспитает величайшего. Мать повторяла эти слова, сколько он себя помнил. Ровно столько же времени все остальные повторяли ему, что Адайль – его суженная, дарованная ему Миром. Лет до пяти Эйтан не сильно вникал в подробности и не понимал, отчего мама так сердится всякий раз, когда при ней об этом упоминают. Однако после того, как Адайль поселилась во дворце и каждый день мелькала перед глазами, и его начала тяготить эта предрешенность.

Он вспомнил день, когда впервые встретился со своей невестой – это было здесь же, на этом самом месте, в первый день осени. Адайль прибывала издалека, из северных холмов, – Эйтана, который никогда не был за пределами поместья, возможность расспросить её о таком долгом путешествии чрезвычайно будоражила. Волновал и факт, что она стала целой главой семьи: Эйтану, каждый день видевшему взрослых глав семей, было ужасно интересно увидеть главу-ребёнка.

Он вспомнил, как стоял рядом с мамой, когда открывалась дверь экипажа, привезшего Адайль, как колотилось сердце от предвкушения встречи с «девой пророчества»: на целом свете только у них двоих было пророчество! Вспомнил, как волновался, и повторял про себя слова приветствия: «Меня зовут Эйтан Импенетрабил, и у меня тоже есть пророчество: я стану великим…».

И вспомнил, как радостное возбуждение развеялось как дым, когда внезапно отец шагнул вперёд и подхватил гостью на руки.

– С прибытием, малышка, – тихим голосом, полным нежности, произнес отец, прижав незнакомую девочку к груди. – Добро пожаловать домой!

Эйтан вспомнил, как мама лихорадочно просила отпустить девочку и в ужасе шептала что-то про чуму на землях Небула, как слуги перешептывались, восхищаясь благородством правителя и миловидностью внучки подлого Небула. Эйтан же был полон горечи: резко пропало желание с ней любезничать, потому что, во-первых, это был его, Эйтана, дом, а вовсе не её. А во-вторых, Эйтан не помнил, когда в последний раз отец так сильно обнимал бы его самого.

Снег продолжал порошить и засыпать крышку гроба, где покоилась мама. Эйтану хотелось протянуть руку и смахнуть снег, но он не смел нарушить церемониал перед всеми этими людьми: мама бы хотела, чтобы он был сильным и вёл себя, как будущий великий.

Гул за спиной продолжал раздражать. Хотя то, что столько людей собралось – неудивительно. Маму все очень любили: она была мудрой, нежной и доброй. До болезни она была очень красива: в детстве Эйтану казалось, что мамины волосы сотканы из лунного света, а глаза сияют золотом потому, что мама проглотила солнце, изображенное на гербе её дома. Её руки были тёплыми, объятия – нежными, а решения – верными. Она со всеми была приветлива и добра…

В голове тут же мелькнуло воспоминание:

«Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?».

Эйтан, смутившись, кинул взгляд на идущую рядом с правителем Адайль. Кровь бросилась ему в лицо: почему сейчас вдруг ему припомнилось это?..

Эйтан с Адайль, – семи лет, может, около восьми – подрались по какому-то пустячному поводу: выясняли, чье пророчество могущественнее, может быть, или какой вид переиначивания более необходим. Их быстро разняли, потому что особо и драться-то было не за что, и они уже было помирились, как внезапно над их головами прогремел ледяной голос:

– Вы считаете это достойным поведением девы пророчества, Адайль Небула?

Мама строго смотрела на них сверху-вниз. Маленький Эйтан сжался, ожидая своей очереди на трёпку, но услышал лишь:

– А не отвечать своему правителю, видимо, считаете достойным главы рода Небула?

Эйтану врезался в память этот момент, потому что уже тогда понимал, что маленькая Адайль (довольно сильная для девчонки, но, всё же, девчонка) по факту была главой рода переинатов только на словах, ведь никакого рода больше не было. И стыдить этим её – растрёпанную, с порванным рукавом, с пунцовым, опущенным лицом – было несправедливо.

Эйтан снова покосился на Адайль, шагающую рядом с его отцом. Она подросла, естественно, с тех пор: ей уже десять, – но он по-прежнему не видел перед собой главу рода, кого-то значимого. То ли из-за того, что она всё ещё не взрослая, то ли из-за того, что она ещё не переинат, то ли из-за того, что она – девочка…

То ли из-за того, что все чаще называли её его невестой, чем главой рода: и сам род Небула прервётся, как только она станет Импенетрабил.

«Не позволю! – снова всплыл в памяти голос матери, но слабый, такой, как бы в последнее время. – Ни за что не позволю!».

Когда мама заболела, Эйтан навещал её так часто, как мог. Мама всегда ласково журила его, что он пропускает занятия, но никогда не прогоняла. Поначалу он надеялся, что она скоро поправится и все будет как прежде. Но проходили недели, потом – месяцы, маме становилось все хуже, и в сердце начинало закрадываться отчаяние. Переинаты исцеления третьего уровня сменились переинатами второго, а затем – и первого: и когда не помогли и они, стало ясно, что маму не спасти. В её спальне отныне всегда царил полумрак, и в воздухе пахло лекарственными отварами и благовониями. Иногда она просила посадить её к окну, и могла даже выпить с Этаном чай, но в последнее время у неё не было сил даже подняться с постели.