Страница 3 из 8
В заключение спектакля оказывается, что славяне и евреи являются представителями одной и той же притязательной идеи покорить себе вселенную и поработить другие народы. Тот же Гоголь дает Дюрингу некоторый материал для обоснования этого обвинения.
Не мешало бы нашим антисемитам немного поразмыслить над этими параллелями. Не мешало бы немного более критически относиться к нападкам антисемитов на евреев, памятуя, что те же люди, теми же словами нападают на славян, и что крестовый поход, проповедуемый против евреев, проповедуется вместе с тем и против славян, в особенности против русских. Дюринг – очень крупная величина и по таланту, и по уму, его книга – выдающееся явление современной германской литературы, но и Дюринг не избегнул этого обобщения в одной ненависти евреев и славян. Другие это делают грубее и нелепее, но делают то же самое».
Так отделывается Дюринг. Сначала сделаем несколько мелких замечаний. Мы слышали, что в случае с Лессингом нетерпимость Дюринга так слепа, что не останавливается даже перед явным парадоксом, ибо де славяне и евреи могут только гордиться таким «еврейско-славянским ублюдком».
Пусть гордятся, но Дюринг-то сам ведь не признает Лессинга величиной. В чем же тут явный парадокс? Мимоходом заметим, что Дюринг посвятил вопросу о преувеличенной оценке Лессинга целую книжку. Берне и Гейне, как ожидал г. хроникер, отделаны под орех. Ну, что же, если под орех, так под орех. Скажем только, что почтенный рецензент «Мира Божия» был любезнее и признал, что даже в дюринговой критике Берне и Гейне заключается зерно истины. Со своей стороны мы будем надеяться, что со временем здесь признают не только зерно, но целую житницу истины. Относительно Чернышевского, Тургенева и Толстого русские читатели, конечно, не согласятся, что эти писатели своей славой обязаны евреям. И без еврейской пропаганды они пользовались бы у нас на Руси громадной известностью. Но, вообще говоря, что для дюрингова мировоззрения может значить, например, Л. Толстой! Он крупный художник. Но художественный талант – ведь только орудие. Взгляды же, проводимые Л. Толстым в его сочинениях, носят характер того традиционного мировоззрения, которое Дюринг, да и один ли только Дюринг, считает еврейским творением. Наше издательство имеет в виду издать статьи Дюринга о Л. Толстом, помещенные в его журнале. Было бы интересно сопоставить их со статьями о Л. Толстом Михайловского. Близость обоих критиков вне сомнения.
Но обратимся к главной мысли хроникерской заметки, к сопоставлению дюринговой юдофобии со славянофобией: «В заключение спектакля оказывается, что славяне и евреи являются представителями одной и той же притязательной идеи покорить себе вселенную и поработить другие народы». Так ли? В русском переводе «Еврейского вопроса» Дюринга, на 5-й и 6-й страницах, можно прочесть следующее: «Сплошь и рядом расы и национальности, как, например, германцы и славяне, вступают в соперничество друг с другом; но из этого еще не следует, чтобы можно было утверждать, что они вредны друг для друга. Для германцев славяне отнюдь не являются вредной разновидностью человеческого рода, и когда при смешениях народностей и при соприкосновении народов возникают вопросы о расе и о национальности, о внутренних и внешних границах сферы их действия, то при этом нельзя делать такого же различия, какое мы делаем в царстве между вредными и безвредными животными. Но еврейское племя образует при этом очевидное исключение, оно оказалось, и материально и духовно, разновидностью вредной для всего человеческого рода, поэтому, по отношению к этому племени, вопрос не в том, что это – раса чуждая, а в том, что это – раса враждебно и бесповоротно испорченная».
Такова юдофобия Дюринга и такова его славянофобия. Как будто евреи и славяне, по Дюрингу, являются представителями не совсем-то одной и той же притязательной идеи. «В “Мертвых душах” Дюринга особенно прельщает Кашкаров и в этой главе он видит мастерское изображение самой сущности русского государства», – пишет хроникер. К сожалению г. хроникер не сообщил о высказанном тут же убеждении Дюринга, что политика русского государства в конце концов должна будет принять иные формы. Между тем при этом сообщении славянофобии получилось бы меньше. Еще меньше славянофобии получилось бы, если бы г. хроникер сообщил о другом убеждении Дюринга, именно что национальный фанатизм русских не всегда будет вводим в заблуждение и что он еще докажет свою способность к человеческой культуре. Что же касается специально славянской испорченности, то в «Социальном спасении» будет вообще достаточно говориться об испорченном состоянии всего нынешнего человечества.
Существуют квасные патриоты; они не любят чужого, потому что оно именно чужое. В Германии они будут, конечно, одновременно и антисемитами, и русофобами. Одними и теми же призраками они могут, конечно, пугать немцев и со стороны евреев, и со стороны русских. Но приводить в пример Дюринга, «чтобы не быть голословным» в таком сближении антисемитизма и русофобства, значит, по меньшей мере, странно понимать его. Дюринг, как известно, считает врагами своего дела профессоров, евреев и социал-демократов. К этим трем категориям он нашел себя вынужденным прибавить в последнее время еще и антисемитов, ибо антисемитизм, за немногими исключениями, служит только предлогом, чтобы прикрыть чистую реакцию, как религионистическую, так и политическую.
Дюринг – националист, но такого рода, что заканчивает свою книгу о «Социальном спасении» словами: «В античные времена варварским называлось все то, что не принадлежало к двум лучше одаренным нациям. Теперь уже нет такой противоположности, и нельзя вновь создать никакого подобного национализма, даже только чего-либо аналогичного ему. Но зато существует варварство в другом смысле, а именно, в смысле отсутствия тех качеств, которые способны вступиться за подлинное, всюду достаточное право». И такого варварства Дюринг находит у своих немцев слишком много. Пусть только прочитают, как он относится к колониальному разбою немцев в Китае и к притеснению поляков в прусской Польше. Злободневную австрийскую аннексию Боснии и Герцеговины он назвал голым насилием. «Национального героя» немцев, Бисмарка, гордости которого, что он наиболее нелюбимый человек во всей Европе, так сочувствует Д. А. Хвольсон, Дюринг характеризует арифметически: «тридцать процентов глупца и семьдесят процентов негодяя». (В скобках заметим, что и Н. К. Михайловский приблизительно так же характеризует Бисмарка.)
Шовинизм – скверная вещь. Но как глупое самомнение иных лиц не исключает, чтобы отдельные люди были лучше других, так и глупости шовинизма не исключают, чтобы какая-нибудь национальность была действительно выше остальных. Дюринг, по нашему мнению, – гордость современного человечества и принадлежит, по его мнению, к лучшей национальности.
Пишущему эти строки хотелось бы, чтобы лучшей национальностью в мире были русские, но, к сожалению, российская безалаберность и беспечность есть наше проклятие. Флегматичность и педантичность немцев не могут идти ни в какое сравнение с этой российской чертой. Приятно мечтать с Герценом, что «может, мы, маложившие в былом, явимся представителями действительного единства науки и жизни, слова и дела. В истории поздно приходящим – не кости, а сочные плоды. В самом деле, в нашем характере есть нечто, соединяющее лучшую сторону французов с лучшей стороной германцев. Мы несравненно способнее к наукообразному мышлению, нежели французы, и нам решительно невозможна мещански-филистерская жизнь немцев; в нас есть что-то, чего именно нет у немцев, и на челе нашем проступает след величавой мысли, как-то не сосредоточивающейся на челе француза». (Соч. IV, т. 122–3.)
Приятно так мечтать, однако кто же из русских может явиться более могучим и глубоким представителем действительного единства науки и жизни, слова и дела, чем немец Дюринг? Михайловскому судьба дала возможность развернуть свои дарования; он гордость и украшение критически мыслящей России, объединяющей науку и жизнь. Но страшная бестолковость русской жизни сделала сочинения нашего критика трудно изучаемыми без предметного указателя, которого, к сожалению, еще до сих пор нет. Какой контраст Михайловскому представляет в этом отношении Дюринг с его стройными критическими трудами! Вообще, духовные ученики Михайловского, мы не можем все же не отдать преимущества по могучести борьбы за единство науки и жизни германскому мыслителю.