Страница 18 из 22
Православие было встречено русским народом без особого восторга. Киевлян крестили привезённые Владимиром из Крыма греческие священники. Как мы знаем из летописей, народ загоняли в реку, как стадо, многие «не по любви, а из страха перед князем крестились». Таким же было крещение в Новгороде – там Добрыня, дядя Владимира, крестил непокорных новгородцев огнём и мечом. Бунты, сопровождающие распространение православия, были неосознанным протестом, – народ будто предчувствовал, во что его ввергают, какой гнёт будет давить его на протяжении тысячи лет. Православные иерархи и князья сделались двумя личинами страшного Януса власти. Митрополит Никифор, автор послания к Владимиру Мономаху, писал: «Как Бог царствует на небесах, так и князья избраны от Бога».
– Я тоже не склонная идеализировать православие, – сказала Екатерина Дмитриевна, – но, по крайней мере, в России не было инквизиции.
– Вы заблуждаетесь, инквизиция была у нас, да ещё какая, – возразил Чаадаев. – Правда, Приказ инквизиторских дел был учреждён лишь при Петре Великом, – первым Великим инквизитором России стал архимандрит Данилова монастыря Пафнутий, – однако и до этого православная церковь применяла жесточайшие способы борьбы со всеми, кто осмеливался быть несогласным с нею. В России еретиков судили по «градскому» закону, но это, по словам Карамзина, было лишь данью пристойности. Православная церковь посылала на костры еретиков и ослушников собственной властью, светская же власть была лишь исполнительницей её требований и приговоров.
Татары, подчинившие себе Русь в тринадцатом веке, быстро поняли выгоды православия для собственной власти. По указу хана Менгу Темира русским митрополитам было предоставлено право наказывать смертью за хулу на православную церковь и за нарушение церковных привилегий. В нашей официальной истории любят вспоминать, как Сергий Радонежский благословил князя Дмитрия на Куликовскую битву, но о тесном сотрудничестве церкви с Ордой предпочитают молчать.
После освобождения России от ордынского ига у нас окончательно восторжествовала византийская идея о нерушимом союзе церкви и государства: Москва была объявлена «Третьим Римом». Всё, что противоречило догматическому православию, беспощадно душилось.
– Хотите примеры? – спросил Чаадаев. – Пожалуйста. В новгородской земле накануне её вхождения в Московское царство, возникло мощное движение, в чём-то напоминающее европейскую Реформацию. Наши протестанты назывались «стригольниками» по особой стрижке, которую они носили. Они отвергали, прежде всего, тиранию православной церкви, выступали против накопления ею богатств; нельзя служить двум Богам одновременно: Богу и Мамоне, – сказано в Евангелии. Несмотря на это ясное недвусмысленное правило, церковь осудила стригольников как еретиков. Их учение прозвали «прямой затеей сатаны», а самих стригольников – «злокозненными хулителями церкви», «развратителями христианской веры». Новгородские епископы настояли на том, чтобы руководителей ереси – дьякона Никиту, ремесленника Карпа и других утопили в реке Волхов. Затем казнили остальных участников движения в Новгороде и Пскове.
9. Сожжение протопопа Аввакума. Рисунок А. А. Великанова из его рукописи «Житие протопопа Аввакума». Ярославль, XVII век.
Уничтожение стригольников одобрил и московский митрополит Фотий. В своих посланиях он благодарил псковичей за расправу над еретиками и просил применять все средства для их уничтожения. По примеру западных инквизиторов, о деятельности которых в России хорошо знали, Фотий советовал казнить еретиков «без пролития крови», во имя «спасения души» казненных. Это означало смерть на костре: послушные псковичи последовали советам московского митрополита – они переловили и сожгли стригольников, ещё остававшихся на свободе.
Вскоре главным борцом с ересями стал игумен подмосковного Волоколамского монастыря Иосиф Санин, провозглашённый православной церковью святым Иосифом Волоцким. Он восхищался деятельностью испанской инквизиции и переносил её способы в Россию. В «огненных казнях» и тюрьмах Иосиф видел «ревность» к православной вере. Он проповедовал, что руками палачей казнит еретиков сам «святой дух» и призывал всех «истинных христиан» «испытывать и искоренять лукавство еретическое», грозя строгим наказанием тем, кто «не свидетельствовал», то есть не доносил на еретиков. Одно лишь сомнение в законности сожжения противников церкви Иосиф считал «неправославным». Ни о какой свободе совести, ни о какой свободе слова нельзя было даже помыслить: жестокие законы, преследующие гражданские свободы, Иосиф называл «божественным писанием», подобным пророческим и апостольским книгам.
В Москве он расправился с ересью «жидовствующих», получившей своё название от «жидовина» Захария, проповедующего некоторые вольности в вере и обращающегося для подкрепления своих мыслей к Ветхому Завету. Некоторые представители московской аристократии, недовольные церковным всевластием, примкнули к этому движению; на первых порах его поддержал и царь Иван Третий, который видел в церкви соперника. Но Иосиф Волоцкий сумел привлечь царя на свою сторону: в писаниях Иосифа власть опять-таки прославлялась как данная от Бога, церковь же должна была твёрдо и без сомнений поддерживать её. Богатство светской и духовной власти тоже получило в его писаниях обоснование: какая, де, сила без богатства? «Иосифлянство» сделалось идейной опорой русского православия и является им до сих пор.
– Но разве католическая церковь в Европе не была богатой? – заметила Екатерина Дмитриевна.
– Да, но против богатства, отвращающего от Бога, в католичестве постоянно выступали лучшие представители этой веры. Нищенствующие монашеские ордена – обычное явление для католичества, а имя Франциска Ассизского навеки прославило христианское учение в его западном виде, – возразил Чаадаев. – В России нищенствующие проповедники были исключением, – только блаженным и юродивым позволялись отступления от единственно верного иосифлянского православия. Когда Нил Сорский хотел основать нечто вроде нищенствующего ордена, общину «нестяжателей», всё тот же Иосиф Волоцкий решительно выступил против этого.
Наши старцы-отшельники всегда были подобны белым воронам в чёрной стае корыстолюбивого и жадного до мирских соблазнов православного духовенства. В своих проповедях попы говорят одно, а живут по-другому; Пушкин записал меткое наблюдение об этом:
– Забавно, – улыбнулась Екатерина Дмитриевна. – Так оно и есть.
– «Это было бы смешно, когда бы ни было так грустно», – процитировал Чаадаев. – Можно ли верить проповеднику, который своим примером не подтверждает, а опровергает свои проповеди? Безудержное пьянство нашего народа, которое изумляет и ужасает всех иностранцев, находит себе оправдание в таком же пьянстве православного духовенства. Церковные праздники превращаются в пьяные оргии, когда пьют все, от детей и женщин до стариков, при этом священники нисколько не отстают от народа.