Страница 17 из 22
– Отчего же вы такого низкого мнения о нас? – возразила Екатерина Дмитриевна.
– Почему низкого? В этом смысле женщина сильнее мужчины, – сказал Чаадаев. – Но не будем спорить, ночь проходит, а мне надо закончить свой рассказ.
На границе меня обыскали и поместили под арест. На допросах я узнал, что показания на меня дал Иван Якушкин, мой лучший друг. Позже он написал мне, почему это сделал: его заковали по рукам и ногам и держали в сырой камере на хлебе и воде. Если бы он хотя бы частично признался, его режим смягчился бы, – вот он и решил выдать меня, будучи уверенным, что я за границей и мне ничто не угрожает.
Сорок дней я провёл в заточении; меня спасло то, что следствие по делу четырнадцатого декабря уже было закончено и приговор оглашен. Правительство было не заинтересовано в расширении числа участников заговора, иначе пришлось бы арестовать ещё многих, так или иначе причастных к нему, а среди них были видные персоны.
Дальнейшее вы знаете: с меня взяли подписку не участвовать более ни в каких тайных обществах и выпустили под надзор полиции. Я уехал в имение своей тётушки под Москву…
– Где я впервые увидела вас, – подхватила Екатерина Дмитриевна. – Но вы были тогда увлечены Авдотьей Норовой.
– Бедное создание! Она была не от мира сего; я любил её той трогательной любовью, какой любят больного ребёнка, – вздохнув, признался он.
– Царствие ей небесное! – сказала Екатерина Дмитриевна. – Каюсь, я была несправедлива, я дурно отзывалась о ней. Но если бы не она, мы с вами не познакомились бы.
– Не было бы счастья, да несчастье помогло, как говорят в народе, – Чаадаев, не отрываясь, смотрел на неё.
Она обняла его голову и нежно поцеловала в лоб.
– Вот вам задаток от меня. А сейчас мне пора уезжать.
– Но вы приедете? – с надеждой спросил он.
– Да, обязательно, – она встала с кресла. – Вы не рассказали мне о своих теперешних мыслях, о своих чаяниях. Я хочу всё-всё знать о вас, а после…
– Что будет после?
– Вы же верите в судьбу: она не случайно свела нас – на радость или на горе, – отвечала Екатерина Дмитриевна. – Пока прощайте и не провожайте меня, – я зайду к Кити, я ей обещала…
– Что Екатерина Гавриловна? – спросила она сонного лакея в швейцарской главного дома.
– Почивают-с. Всю ночь просидели около младшей дочери, у неё жар. Только под утро заснули-с. Прикажете разбудить? – с неудовольствием спросил он.
– Нет, не надо, пусть отдыхает, – отказалась Екатерина Дмитриевна. – Когда проснётся, скажи ей, что я поехала домой. В следующий раз приеду, поговорим.
…Чаадаев посмотрел на часы и позвал слугу:
– Елисей! Госпожа Панова не приезжала?
– Никак нет, барин. Как приедут, доложу, – ответил он, не сумев скрыть улыбку.
– Ну, ступай, – махнул на него Чаадаев. – Да не забудь принести всё для чая.
Он взял исписанные за предыдущие дни листки и принялся бегло читать их, тут же внося кое-какие правки. Сегодня в этих странных ночных беседах будет главная, наболевшая тема; поймёт ли Екатерина Дмитриевна, не отвернётся ли от него? В своей одинокой жизни он редко встречал человека, который был бы так близок ему, чьим отношением он бы так дорожил.
– Приехали! – закричал Елисей, ворвавшись в комнату. – Прикажете впустить?
– Чего ты кричишь? – сморщился Чаадаев. – Конечно, впустить. И неси чай.
– Вот и я, – сказала Екатерина Дмитриевна. – Приехала, как говорила.
– Как долго вас не было, – сказал он, целуя её руку дольше обычного.
– Я не могла приехать раньше, муж не отпускал, – объяснила Екатерина Дмитриевна.
– Неужели он узнал про наши ночные разговоры? – Чаадаев был неприятно поражён.
– Не знаю. Мне кажется, нет, иначе был бы скандал. Но он сердит на меня: он хочет, чтобы я перевела на его имя моё имение и дала ему возможность свободно распоряжаться им. У мужа сейчас потребность в деньгах… Но не будем об этом, – она улыбнулась Чаадаеву. – Я приехала, и мы опять будем одни, в одном только нашем мире. Я просила рассказать вас о самом важном – о ваших мыслях, о ваших надеждах. Это очень важно и интересно для меня.
– Я встретил в вас такое сочувствие, о котором не смел мечтать. Вы вдохновляете меня, как муза вдохновляет поэта, – смотрите, сколько я исписал, готовясь к встрече с вами, – он показал на свои листки.
– Мне очень приятно это слышать. Налейте же чай своей музе, и она до утра будет слушать вас, – ласково сказала Екатерина Дмитриевна.
– Вы ангел, – он склонился перед ней. – Видно, я не так плох, если Бог подарил мне встречу с вами.
– Вы плохи?! Да вы лучший человек из всех, кого я встречала! – горячо отозвалась она.
– Екатерина Дмитриевна!.. – он взял её за обе руки.
– Я была бы вашей, если бы была свободна, – прошептала она, едва сдерживаясь. – Существуют границы, которые я не могу перейти.
– Вы правы, – ответил он, выпуская её. – Мы перестали бы уважать самих себя, если бы переступили через эти границы… Ну-с, вы будете меня слушать? – с напускной весёлостью спросил он, чтобы отогнать дурные мысли. – Сейчас я налью вам чай и разверзну свои многоречивые уста. Пеняйте на себя, если я окончательно уморю вас умными рассуждениями.
– Я готова пострадать, Пётр Яковлевич, – в тон ему ответила Екатерина Дмитриевна. – Мне не на кого пенять, сама того хотела.
– Сегодня мы поговорим о вере, это самый важный разговор, ибо что такое человек без веры, – без веры в широком смысле этого слова? Человеку надо во что-то верить, чтобы жизнь его не была пустой, – сказал он, налив чай себе и ей. – Церковь предлагает нам присоединиться к её вере, утверждая, что без церкви верить нельзя, но так ли это? Что представляет собой церковь вообще и православная церковь, в частности?
Спрошу по-другому, что дало православие России?
– Начнем с начала, – сказал он, – то есть с принятия православия на Руси. Здесь многое зависело от нашего географического положения: стареющая Византийская империя была ближе к нам, чем молодая Европа. Влияние Европы на Русь было ничтожно, влияние Византии – огромно; уже поэтому мы были обречены на православие. Примечательна личность князя Владимира, при котором произошло крещение Руси: распутник, пьяница, предатель и убийца – вот лишь некоторые черты его портрета. Христианство было чуждо ему, он приказал убить своего брата Ярополка Святославича, принявшего христианскую веру и проповедовавшего учение Христа на русских землях. Однако вскоре князь Владимир понял выгоды новой веры, учившей повиновению земному правителю, как подобию Бога на земле, – к тому же, Владимиру был нужен прочный союз с Византией, которая хотя и дряхлела, но всё еще считалась первейшим государством в Европе и Азии. Как рассказывает нам Карамзин, князь Владимир предложил византийским императорам Василию и Константину помощь в подавлении мятежа Варды Фоки, а за это потребовал руку их сестры принцессы Анны. Можно представить, какой ужас она испытала при известии, что её хотят выдать замуж за варвара, известного буйным образом жизни и развратом, – одних дворцовых наложниц у Владимира было более трёхсот.
Императоры отказались выдать за него Анну, тогда в самый разгар мятежа Владимир захватил Корсунь и угрожал оттуда Константинополю. В результате, он, всё-таки, получил в жёны эту византийскую принцессу и заодно крестился, причём, его восприемником был император Василий, в честь которого Владимир получил своё христианское имя. Удачная женитьба и переход в византийскую веру обеспечили ему необходимый союз с Византией, но, что было ещё важнее для Владимира, он смог теперь распространить византийские порядки на все подвластные ему земли. Народ должен был безоговорочно принять их, то есть подчиниться князю и церкви, или жестоко поплатиться за неповиновение.
В связи с этим выражение «крещение Руси» относится, как отмечают люди, не склонные идеализировать князя Владимира, к числу не просто неудачных или неточных, а глубоко ошибочных, вводящих в заблуждение. Это словосочетание, говорят они, предполагает быстрое и повсеместное приобщение к новой вере всего народа и целой страны. Между тем такого события история не знает: был продолжительный, растянувшийся на несколько столетий процесс введения православия в качестве государственной религии сначала Киевской, а затем Московской державы.