Страница 10 из 22
Отмечу, что наши солдаты удивительно сердечно относились к пленным в их несчастном положении, – они делили с ними свою скудную порцию. Во время похода солдаты часто выходили из строя для того, чтобы поделиться последним сухарем с каким-нибудь несчастным французом, замерзавшим у дороги на снегу.
От армии Наполеона ничего не осталось, сам он уехал во Францию, чтобы набрать новую. В приказе Кутузова по нашей армии говорилось: «Храбрые и победоносные войска! Наконец вы – на границах империи. Каждый из вас есть спаситель Отечества! Не было еще примера столь блистательных побед».
Впрочем, как мы узнали, Кутузов не советовал государю продолжать войну против Наполеона. Кто мог выиграть от этой войны – всё та же Англия, но не Россия. Нам выгоднее было заключить мир с Наполеоном, изгнав французов из нашей страны. Нет сомнений, что Наполеон, и без того хотевший этого мира, заключил бы его на более выгодных для нас условиях, и союз России и Франции стал бы залогом процветания обеих держав. Об этом как раз и говорил Кутузов; скажу и о нём пару слов.
Как ни странно, победитель Наполеона был одним из самых известных франкофилов при петербургском дворе: Франция, французская культура, французский мир были Меккой и Мединой для Кутузова. Своими манерами, обращением, изящным остроумием и безупречным французским языком он походил на истинного парижанина: матушка-императрица Екатерина ценила эти качества в нём и приглашала его запросто бывать у неё. В Кутузове вообще будто жили два человека: первый – ловкий царедворец, умевший подольстится к сильным мира сего и угодить их желаниям, сластолюбец и распутник, весьма охочий до женских прелестей, до конца жизни предавшийся сладострастию: уже будучи в преклонных летах, фельдмаршалом и главнокомандующим нашей армией, он возил с собой молодую наложницу-молдаванку, которую вывез из Бухареста, и, бывало, сутками не выходил с ней из спальни.
Но в нём жил и второй человек: философ-стоик, видевший жизнь с высоты горней мудрости, понимавший людей и их стремления. В этом ему не было равных, и тот же Наполеон недаром называл Кутузова «хитрой северной лисицей». Помимо прочего, Кутузов хорошо знал Россию, русского человека и русского солдата, – как Наполеон был своим для французских солдат, так Кутузов – для русских. Сам его вид в солдатской бескозырке и походном сюртуке вызывал доверие; солдаты любили своего старого командующего и верили ему безгранично.
Несколько таинственный ореол придавала Кутузову история двух его ранений: при взятии Крыма и при штурме Очакова. Оба раза пули прошли насквозь через голову, от левого виска к правому глазу, по одному и тому же пути, но Кутузов не только выжил, но эти раны не оставили ни малейших последствий для его здоровья. Вопреки расхожему мнению, он отлично видел обоими глазами, а повязку носил, чтобы не пугать дам своим шрамом. Солдаты шептались, что сам Господь сохранил Кутузова для спасения России; офицеры считали так же, но вместо «Господь» говорили «Провидение».
Однако государь Александр Павлович с трудом терпел Кутузова: может быть, из-за того, что его ценил император Павел – Кутузов был в числе его приближенных и даже присутствовал на последнем ужине, после которого Павла убили при молчаливом одобрении Александра, – а может быть, из-за нежелания Кутузова примкнуть к проанглийской партии в Петербурге.
Отстранив Кутузова от командования армией после поражения под Аустерлицем, Александр Павлович с большой неохотой вернул его: вначале воевать с турками в Румынии, а потом – с французами в России. Однако прислушиваться к его советам не желал: в результате от победы над Наполеоном усилилась Англия, сделавшаяся первой державой мира и создавшая свою огромную империю; получили определённые выгоды Австрия и Пруссия, а Россия… Россия полила своей кровью поля Европы, помогая своим ненадёжным союзникам.
Кутузов до этого не дожил – он умер в Силезии, в самом начале нашего европейского похода. Мне передавали, что чиновник по особым поручениям Крупенников, бывший при Кутузове до последнего часа, слышал, как государь Александр Павлович пришёл проститься со своим былым недругом. «Прости меня, Михаил Илларионович!» – сказал Александр. «Я прощаю, государь, но Россия вам этого никогда не простит», – отвечал Кутузов.
Не стану рассказывать о наших битвах в Европе, хотя многие из них были не менее жаркими, чем в России: в августе тринадцатого года при Кульме наш полк потерял до девятисот человек убитыми, более половины своего состава, – в том числе был убит наш полковник. Когда мы увидели, что французы одолевают нас, мы пошли в штыковую атаку и тем немало способствовали окончательной победе наших и союзных войск. За эту битву я получил орден святой Анны, а от пруссаков – Кульмский крест. Хотите, я покажу их вам? – спросил Чаадаев.
– Очень хочу, – сказала Екатерина Дмитриевна.
Он встал, подошёл к бюро и вынул из ящика ордена:
– Вот они, пожалуйста. Я не стал бы хвалиться, но мне обидно слышать, как ныне некоторые ретивые патриоты называют меня чуть ли не врагом России. Большинство из них никогда не нюхало пороху; единственная опасность, которой они себя подвергают, это сорвать голос в словесных баталиях или заработать геморрой от длительного сидения при написании патриотических памфлетов. А я – боевой офицер, прошедший всю войну с Наполеоном; два года я был в действующей армии и сражался за Россию.
– Не нужно обращать на них внимание, они просто глупые и непорядочные люди, – Екатерина Дмитриевна передала ему ордена и чуть пожала его руку.
– Я не обращал бы, но они являются выразителями определённых настроений в нашем обществе, – возразил Чаадаев, убирая ордена обратно. – Мы в который раз наступаем на одни и те же грабли; снова власть для сокрытия своей мерзости использует патриотизм, снова она творит свои подлые дела за ширмой любви к Родине.
– Но вам не в чем себя упрекнуть – вы и теперь сражаетесь за Россию; вы остаётесь в строю, – сказала Екатерина Дмитриевна с мягкой улыбкой.
– Благодарю вас, я так редко слышу тёплые слова… Но мне хочется завершить наш сегодняшний разговор на более весёлой ноте. В заключение я расскажу вам, как служил в гусарах, – Чаадаев лукаво взглянул на неё.
Екатерина Дмитриевна засмеялась:
– Это тем интереснее, что мало соответствует вашему характеру! Я вся во внимании.
– Напрасно вы так думаете, – не согласился Чаадаев. – Возможно, гусарство есть главная черта моего характера; кто знает, какие черти водятся в глубоком омуте нашей души… Я перешёл в гусарский полк за несколько месяцев до окончания войны. Было уже ясно, что мы побеждаем, и мне вдруг захотелось под занавес чего-то яркого и необычного, выходящего за рамки военных будней. Не скрою, большую роль в этом моём превращении сыграл Денис Давыдов. Если бы Творцу надо было создать лекало для отливки настоящего гусара, то для образца следовало взять Давыдова. По своим внешним и внутренним качествам он был истинным гусаром. В самом деле, гусар должен быть небольшого роста, ибо этот род войск подразумевает ловкость, подвижность, умение пролезть там, где не пролезет никто. Давыдов был именно такого роста, при этом имел огромные усы, которые залихватски подкручивал при каждом удобном случае. Он был великолепным наездником, отлично владел саблей и пистолетом, в рукопашной схватке мог справиться с двумя, а то и с тремя противниками.
Гусар должен быть смелым до безумия, он не должен бояться никого и ничего; Давыдов бравировал своей смелостью, – не только в бою, но и в жизни. В молодости он написал басню «Голова и ноги», в которой высмеивал Александра Павловича. В ней были такие строки: