Страница 105 из 117
Как-то утром пришел в харчевню мулазим* , дал хозяину гуся и велел зажарить его к обеду. Хозяин поставил гуся в печь. Когда гусь поджарился, хозяин вынул его, положил на скамью рядом с прочими блюдами и стал дожидаться мулазима. В это время проходил мимо Анастратин. А надо сказать, он тогда был кади. Остановился он, как всегда, чтобы насладиться запахом кушаний, увидел гуся - и прямо слюнки у него потекли.
- Чей это гусь? - спросил он хозяина.
- Мулазима, - ответил тот,
- Вели-ка отнести этого гуся ко мне, - сказал Анастратин.
- Но как же мулазим? - испугался хозяин. - Что я ему скажу, когда он придет потребовать своего гуся?
- Слушай лучше меня, - стоял на своем Анастратин. - Тебе выгоднее иметь добрые отношения с кади, чем с мулазимом. Пришли этого гуся мне, не пожалеешь.
- Но что же тогда сказать мулазиму?
- А мулазиму скажи, что гусь вдруг ожил и улетел, - ответил ходжа. Остальное не твоя забота.
Только он ушел, явился мулазим и потребовал своего гуся. Хозяин, как ни в чем не бывало, взял лопату, сунул ее в печь и стал делать вид, будто ищет гуся. Он возил ею в печи и так и этак, но ничего не достал.
- Странное дело, - говорит. - Гусь улетел.
- Знаешь что, поторапливайся, - отвечал мулазим. - Время обеденное, и я чертовски голоден.
А гуся нет как нет. Мулазим кричит, хозяин все ковыряет лопатой в печи и твердит свое: улетел гусь. Вокруг уже собрался народ. Наконец мулазим потерял терпение и кинулся на хозяина с кулаками. Тот выхватил из печи лопату, чтобы защищаться, да угодил прямо в лицо еврею, который стоял рядом, и вышиб ему глаз.
Увидел хозяин, в какой он попал переплет, бросил лопату и стал улепетывать во все лопатки. Мулазим, евреи и их друзья - за ним.
По дороге хозяин харчевни увидел открытую дверь, вбежал в нее, чтобы спрятаться. А у дверей сидела беременная женщина. Увидела она, что к ней ворвался человек, а за ним гонится толпа, да со страху выкинула.
Хозяин харчевни стал искать, где бы спрятаться. Теперь к его преследователям присоединились и родственники женщины. К счастью, в доме оказался черный ход, он выбежал через него, толпа - за ним.
В поисках спасения хозяин харчевни забежал в мечеть, поднялся на минарет, смотрит сверху: преследователи его настигают. Он видит - делать нечего, и кинулся с минарета на мостовую, да угодил прямо на менялу, который сидел внизу на своей скамье. Тот сразу испустил дух.
Схватили тут хозяина харчевни и повели к кади, который как раз только что разделался с гусем. Все наперебой стали выкрикивать свои обвинения.
- Тише, давайте по порядку, - строго сказал Анастратин. Он уже успел встать из-за стола и сел на свое судейское место. Перед ним лежала большая священная книга, по которой он правил суд.
- Что ты имеешь к этому человеку? - спросил он мулазима.
- Эфенди, утром я принес ему гуся и попросил поджарить. А теперь он мне говорит, что гусь улетел. Я требую, чтобы он вернул мне моего гуся.
Анастратин открыл книгу, долго листал страницы и наконец прочел, что такие чудеса действительно случаются раз в сто лет. А со времени, когда чудо произошло в последний раз, прошло именно сто лет. Потерявший гуся таким образом блажен, ибо гусь этот полетел прямехонько в рай и там будет поджидать своего владельца.
Услышал это мулазим и, сияя от радости, удалился.
Пришла очередь еврея с выбитым глазом.
- Эфенди, - сказал он, - этот человек выбил мне лопатой глаз.
Анастратин вновь принялся листать свою книгу и объявил, что истец вправе теперь поступить с обидчиком так же, как тот с ним. Но поскольку, согласно книге, глаз турка равноценен двум глазам еврея, надо, чтобы хозяин харчевни сначала выбил истцу второй глаз, а он в ответ выбьет ему один.
Не успел ходжа закончить свой приговор, как еврея уже и след простыл.
Третьим заговорил муж женщины, у которой случился выкидыш. По этому поводу книга гласила, что хозяин харчевни должен сделать этой женщине нового ребенка. Разумеется, и третий жалобщик предпочел удалиться ни с чем.
Наконец, заявил свой иск брат убитого менялы. И для него ходжа нашел в книге приговор: пусть он расправится с хозяином харчевни таким же образом, а именно - заберется на минарет, велит виновному усесться внизу, а сам прыгнет на него сверху и убьет.
Когда и этот поскорее пустился наутек, хозяин харчевни стал благодарить ходжу - и тут-то вспомнил его слова, что лучше иметь в друзьях кади, чем мулазима[clxxii] .
Греческая, 164, 515
225. Суд над Бирбалом
Однажды в беседе с падишахом Бирбал сказал:
- Владыка мира! Ежели я когда провинюсь, то пусть меня судят люди, которых я сам назначу.
Падишах согласился.
Рад был визир, крепко верил он слову падишаха.
Вскорости падишах осерчал за что-то на Бирбала. Решил он визиря наказать наложить на него штраф в несколько тысяч рупий. Проведал Бирбал о замысле падишаха и все загодя обдумал.
Зовет падишах Бирбала на суд.
- Бирбал! Недостойно ты поступил, и будет тебе за твою вину наказание денежный штраф.
Бирбал не стал отпираться, повинился.
- Ну раз ты и сам признаешь свою вину, я накажу тебя непременно.
- Владыка мира! Сами вы не можете меня наказать, - напомнил Бирбал. Придется вам позвать судей, которых я назначу.
- Ладно. Выбирай пятерку[clxxiii] , и я велю им судить тебя. Что они ни решат, я наперед согласен.
- Моими судьями будут пятеро чамаров[clxxiv] . Я приму от них любое наказание.
Удивился падишах.
- Как! Разве могут вершить суд такие низкородные люди?! Почему ты не выбираешь ростовщиков, торговцев?
Но Бирбал стоял на своем: пусть судят чамары.
Созвали во дворец чамаров - пять старшин из пяти деревень. Падишах растолковал им, в чем Бирбал провинился, и велел его судить. Бедняги не ждали такой великой чести, обрадовались несказанно.
Стали судьи совет держать.
- Ну, други, - говорит один чамар, - Бирбал нас всегда гнет и мнет, как его душе угодно, а нынче он к нам в руки попался. Надо его так проучить, чтобы вовек не забыл.
- Присудим ему заплатить семь двадцаток да еще одну десятку[clxxv] сверх того, - молвил другой чамар.
clxxii
Один из вариантов знаменитой сказки о "Шемякином суде", широко распространенный в мировом фольклоре (AaTh 1660) . Показательно, что русское название сказки, а также одноименной сатирической повести, связанной с именем реально существовавшего князя Дмитрия Шемяки (ум. в 1453 г.) [Ряд исследователей относили повесть к числу переводов с одного из восточных языков. Однако вопрос о том, использовала ли книжная редакция фольклорный сюжет, или, наоборот, народная молва овладела книжным рассказом, в русской литературе считается нерешенным. В. П. Адрианова-Перетц считает, что перед нами все-таки "переделка книжником сказочного сюжета. В противном случае трудно объяснить полное исчезновение в устных пересказах всего, что в повести связано с судебной практикой XVII в., всяких элементов книжного языка, весьма ощутительных в повести" (В. П. Адрианова-Перетц. Русская демократическая сатира XVII века. М., 1977, с. 174).], стало общепринятым международным обозначением этого сюжета. Ларне, и вслед за ним Томпсон сводят содержание типа 1660 к угрозе спрятанным камнем, который судья принимает за взятку; в русской традиции и во многих других вариантах содержание сюжета чаще всего связано с другими мотивами - контаминация главным образом с типами AaTh 1534, 890 (см. "Fabula", Bd 3, Н. 3, с. 328, а также исследование Z. Sofer. Das Urteil des Schemjaka (Diss.). Gottingen, 1965). Ср. русские сказки "Шемякин суд" [76, 41, 46] , "Праведный суд" [94, 263] , сирийскую "Девушка-судья" [79, 226] , филиппинскую "Королевское решение" [148, 37] , дагестанскую "Ростовщик и бедняк" [114, 254] , амхарскую "Решение неразумного судьи" [108, ЗОО] , кхмерскую "Четыре королевских решения" [89, 309] , казахскую "Пока не вырастет хвост у коня" [61, 338] и др., а* также татарскую "Как Ахмед-Ахай разоблачил бахчисарайского кадия" (No 181 ).
Своеобразный мотив приведенного здесь греческого варианта - история с похищением жареного гуся; остальные эпизоды можно считать типичными. В одной из индийских версий [126, 66] ни угроза, ни обещание взятки не фигурируют; судью, вынесшего абсурдный приговор ("Раз у осла вывихнута нога, пусть брахман таскает стиралыщику ту ношу, которую таскал осел, пока у того поправится нога. Раз из-за стиральщика погиб у жены брахмана первенец, пусть он же и сделает ее снова беременной"), впоследствии казнят. Напротив, во многих вариантах (Сирийская, [79, 226] , Кхмерская, [89, 309] , хауса, [109, 487] ) приговор расценивается и участниками, и рассказчиком как разумный и справедливый. Выражение "Шемякин суд" употребляется, однако, всегда в значении "неправый, несправедливый суд".
Как уже упоминалось во вступительной статье, предложение судьи искупить убийство ребенка, сделав женщину снова беременной, выглядит абсурдным лишь на современный взгляд. Возможно, в этом сказочном мотиве оказался юмористически переосмыслен реальный древний обычай: "В родовую эпоху обе стороны могли помириться н прекратить кровавую "месть", хотя бы дело касалось убийства: именно с "убийцей" и возможен был "мир" вопреки всякой, казалось бы, логике. Форма, в какой совершался "мир", должна показаться неожиданной для тех, кто уверен в исторической незыблемости логических построений. Производительный акт с женщиной, женитьба - вот основная форма примирения с убийцей" [14, 158] .
clxxiii
Пятерка (панчаят) - старейшины общины, разбирающие споры в общние или деревне.
clxxiv
Чамар - член касты кожевников, а также метельщиков, считавшейся самой низкой в индуистской кастовой системе.
clxxv
Двадцатка - т. е. двадцать рупий, десятка - десять рупий.