Горе

Думая об осени, я вспоминал эту девушку. Она была так прекрасна и печальна. Я не раз проходил мимо того дома, но окно на втором этаже вечно было закрыто шторой. В моей голове возникла страшная мысль: она заметила тогда меня. В ту дождливую пору. Она заметила мой любопытный взор и ужаснулась. И даже порезала себе рот! Но как бы в противовес моей тревоге на другую чашу весов вставали рассуждения о ее холодном голосе, грустном лике, вечном замирании взгляда на запотевшем окне. Вряд ли бы она продолжала оставлять окно открытым, зная, что внизу стоит незнакомец, нагло наслаждающийся ее красотой. Удивительно. И при мысли об этой странной реакции во мне вдруг начинает светиться теплый лучик надежды, что девушке понравилась моя безмолвная компания, если она, конечно, заметила меня. Вдруг красавица специально так странно себя вела, чтобы привлечь мое внимание? Неужели это намек, что когда-нибудь я снова ее увижу? Нет, это уже мечты. Безусловно, я человек поэтичный, но мечтателем становится пока не стремлюсь, поэтому пора бы добавлять в мою голову крупицу реальности и рациональности. Многое обдумав, походив под окнами, я все же принял за правильные суждения мысли, шедшие вторым (или средним) порядком. Все взвешенно и имело хоть какую-нибудь логическую развязку. Но мечты… Они пробивались. Пробивались и стремились завладеть мной. Однако чувство уважения к незнакомке и страх беззакония остановили меня от идеи стучаться в окно виновнице моих бесконечных дум.

В Пивоварне в начале октября часто шли дожди. Проливные дожди. Поэтому я особо часто стал выходить на улицу и бродить по мощенным дорожкам. Постоянный стук капель головы приводил мысли в определенный такт движения, что помогало сосредоточиться в иных моментах и определится со своими желаниями. Чего я хотел? Деньги у меня были. В работе не нуждался. Все прожитые годы накопили мне существенный капитал, так что я мог проводить ближайшие 10 лет в достатке. Переехал я в этот город после одного скандала в больнице, где я работал репортером, а потом и вовсе по чистой случайности меня назначили смотровым одного интересного мальчика. Это происшествие, конечно, немного надорвало мое психическое состояние, чуть ли не отправив меня в монастырь, но я смог найти в себе силы заниматься любимым делом. Писательство. Ах, как было приятно найти среди стольких занятий это благородное ремесло и как приятно снова не уставать восхищаться этим искусством! Красота! А Пивоварня показалась мне крайне поэтичной. Глухое местечко, исторические улочки, неуловимые просторы, красочные дома, вечно пьяные люди. Здесь я нашел свое вдохновение. Здесь я нашел свой источник творчества. Этот городок скучный, обыденный. Но когда тебе уже 40 лет, обыденность становится чем-то удивительным, таким новым и необычным, что самые масштабные фентезийные миры, придуманные фантастами, не сравняться с привычным рабочим столом ленивого бухгалтера, полного всяким мусором и бумажками. Чем-то такой беспорядок привлекает, заставляет смотреть на него снова и снова, не отрывая глаз. Этот бардак настолько естественный, что просто начинаешь воображать, при каких условиях эта бумажка попала на клавиатуру. Может быть, хозяин стола был по уши в долгах и, принеся эту бумажку домой, очищал свой пистолет для дальнейшего устранения всех кредиторов. Он собирался переступить черту несчастья прямым путем. Да, абсурдно. Но как же необычно вот так стоять над чьим-либо столом и просто мечтать, придумывать сюжеты. Для меня обыденный мир был истоком творчества. Пивоварня идеально подходила под очаг всего самого обыкновенного, самого банального.

И вот среди всего обыденного и поэтичного я встретил эту девушку. Настолько поэтичную, что все прошлое поэтичное было уже не таким интересным. Вся голова была забита ею. Странной, печальной, задумчивой, красивой леди. Ах, ну как же я страдал, когда снова видел закрытое окно, зарешеченное шторами! Мне нужно было как-то отвлечься. Найти новый ориентир, способный на время стать для меня чарующим Божеством. Но кроме этой девушки ничего в голову не лезло! Ну не может же все мое сердце крутиться вокруг этой незнакомки! Я не раз и не два влюблялся. Имел прекрасную жену. И вот сейчас моя пылкость должна исчезнуть. А тут она разыгралась. Что за бред? Как такое терпеть? Да и что мне делать? Я влюбился в нее? Неужели? С первого взгляда? Нет. Нет, нет, нет. Ни за что. Не может быть. Я не влюблюсь в ту, которую вижу впервые. Которую даже не знаю!

Почему я заговорил о влюбленности?.. Вечно мы так, как только дело заходит о знакомстве с любым человеком, первым делом сразу думаем о возможной любви с ним, словно делаем прогнозы о возможных путях развитий вместе с этим бывшим незнакомцем. И странно, как люди любят романтику, несмотря на ее банальность, предсказуемость, известность. Мы хотим любить. Любовь создает в наших сердцах смысл жизни. Мы обретаем стимул существовать и продолжать делать то, что нам и до этого вряд ли нравилось, но теперь «есть смысл». Любовь что горе. Такое же всеобъемлющее и неописуемое. Но все же моя любовь… Я не могу влюбиться в нее. Я, наверно, заинтересован в ней. Она хранит какие-то тайны. И ее секреты требуют разгадки, она страдает от их нерешенности. Я так думаю. Если это так, то как мне их решить?

Дождь не просто приводил мысли в такт, он их ускорял, делал конвеерными. Меня словно понесли на плечах дикие кони, и бежали они так быстро, что моя координация потерялась еще в начале мимолетного пути. Истинная мука людей- их мысли. Они же и наше спасение.

Бродя по мокрым пешеходным дорогам, наступая на лужи между плитками, я промок до нитки. Скоро будет зима, а с ней и болезни. Лучше укрыться где-нибудь. Люди здесь хоть и вечно пьяные, но добрые и гостеприимные. Я заметил ближайший ларек. Он был скромным, но ярким и атмосферным. Зайдя в уютное заведение, я сразу же почувствовал запах фотопленок. Таких… пыльных, похожих немного на листы бумаги. Это, видимо, фотоателье. Небольшая прихожая с полочками из черного дерева, на которых в особом порядке лежали обмотанные в цилиндр те самые пахнущие фотопленки. Каждая полочка имела свой год в желтой рамочке. Я ходил вдоль хранилищ памяти, рассматривая с интересом и любопытством эти черные тонкие бумажки, на которых еле-еле можно было разглядеть изображение. Здесь были снимки недавнего времени. Я замечал года настоящие, года прошлые. Но пока прошлого столетия не видел. Из этой комнатки выходила небольшая арка. Вместо двери была штора. Раздвинув ее, я зашел в большое помещение с огромным количеством полок, подобных тем, что я видел в прошлой комнате. Здесь уже начиналось прошлое столетие. Это была словно приличная библиотека. Потолки в три метра высоту, и все стены уставлены полочками с пленками. Освещала это хранилище большая люстра, пережившая, вероятно, не одно столетие. Впереди был виден лестничный пролет. Винтовая лестница уходила вниз. Идя по скрипучем полу, на котором вальяжно разлегся старый ковер, я подошел к чугунным перилам. Из черного металла сделали настоящие маленькие сюжеты с небольшими человечками, пейзажами, животными и предметами. Удивительно! Я еще минуты две стоял и рассматривал только начало спуска, а потом все же решился пойти вниз по лестнице. Каждая ступенька, стоило на нее наступить, громко пошатывалась, передавая свое беспокойное движение соседним. Это создавало колебания всей лестнице, отчего я крепко держался за перила. Каменные, заставленные большими фотографиями в рамке стены сопровождали мой шатающийся спуск. Я вышел в коридор. Он вел направо, и вдоль него расположились множество дверей, а в конце выделялись настоящие ворота, ведущие неизвестно куда, но обещающие настоящее приключение. Я подошел к одной двери, подергал за ручку. Заперто. Здесь уже не так веяло пылью. Видно, тут кто-то живет. Ковер чистый, растения, стоящие в горшках рядом с каждым проходом, были недавно политые, освещение ярче, ручки отполированы. Все ухожено, в отличие от верхнего этажа, где на каждой полке с пленкой был свой слой пыли. Наверно, хозяин специально их не чистит, думает, чем больше пыли, тем древнее фотография. Здесь приятно пахло. Свежо, немного отдавало пивом и яичницей. Подо мной иногда поскрипывали половицы, но я продолжал идти дальше. Почти дошел до ворот, но меня сзади окликнул старческий голос.