Жрица Анубиса

Что же выдернуло его из Дуата и резко погрузило в мир Людей?.. Вновь. Собственные ощущения, волчья сущность или провидение Хаоса, не подвластное никому, даже им, казалось бы, всесильным существам? Но внутреннее наитие мгновенно отреагировало внешне – шерсть на холке встала дыбом. Отозвался… Что же в ней такого особенного? Почему сейчас и кто это сделал? Или что? Объяснение может быть только одно: вмешательство богини Сешат, плетущей судьбы людей, слепой, выжившей из ума старухи, по временам, однако, способной здраво мыслить, как-то говорившей, что всё, что сделано для правды и добра, не канет в лету, оно возвращается сторицей, трижды вознаграждая сотворившего хорошее, благословляя до конца времён. То, что он когда-то спрятал в тщедушном тельце девочки-подростка, вернулось к нему так неожиданно? Анх? Но оно ли? И зачем? Что за странность? Для чего? И кто ещё это почувствовал, кроме него? Если это и есть ключ к началу конца, то неужели Сешат дважды сыграла жестокую шутку и разгадка вновь в бренном хрупком человеческом теле? А если её нашёл не только он, то как скоро тот тоже сможет до неё добраться? Тот, кто спит и видит себя на престоле Осириса… Невидимый, но беспощадный. Амон-Ра. Бог, имя которого не произносят в Дуате. Старшие боги не верят в его мощь. И даже отец, Сет, в открытую потешается над опасениями сына. Доводы его и Гора не убеждают никого. Предчувствие зверя не в счёт – кто же поверит ощущениям чёрного волка в пику умных рассуждений, сердцевиной которых является банальное нежелание ни с кем объединяться, терять вследствие этого власть и свою часть великого Царства Дуат, на вершине которого и поселились жестокие, эгоистичные боги?

Он переставил начавшие замерзать лапы, и время вновь сдвинулось с «мёртвой» точки, а колесницу начало резко заносить, закручивая в потоке инерции, через некоторое время она остановилась. Женщина в ней, ударившись, туманным взором вновь вгляделась в его глаза. Без сомнения, она видела его. Видела! Это не совпадение и не зов смерти. Она точно знала, что зверь здесь. На её лбу он увидел алеющую кровь и молниеносно принял решение. Чёрный волк прыгнул по направлению к автомобилю и почувствовал, что его тянет обратно в Дуат. Полоска гаснущего света между Нут и Гебом почернела, уступая место ночи, супруги вновь воссоединились, а волк исчез для этого мира, чтобы появиться в своём.

Кровавая луна Древнего Египта. Послание для фараона.

Шум качнулся в ушах мощно, почти как взрывная волна, но воспринимался так, словно это воздействие солнечного удара: нестерпимо хотелось пить и больше ничего. Мужчина пытался поймать себя хоть на какой-то мысли, не понимая, что с ним происходит. Открыл глаза, почувствовав пульсирующую боль в голове: он не мог определить, что именно ноет, потому что казалось, что вся её поверхность в огне.

– Дочь, – в ужасе наконец-то прошептал Камазу и попробовал перевернуться, – Косей, – вспомнились и его враги.

Тело ныло, не слушалось, руки онемели. Он хотел встать, но попытка не увенчалась успехом. Камазу поднялся на четвереньки и, прислушавшись, вновь упал на холодные пыльные камни.

– Она исчезла, как испарилась, – послышалось из коридора, где громила растерянно докладывал своему хозяину.

– Не может быть! – взревел Косей и тут же досадливо заметил: – Всё приходится делать самому…

Камазу облегчённо вздохнул и улыбнулся от мысли, что Инпут всё же удалось бежать. Он прислушался к утихающим шагам и вновь предпринял попытку подняться, и на этот раз успешную. Адреналин от новости, что дочка в безопасности, придал сил. Его пошатывало, и всё же он мог медленно, но верно двигаться по направлению к выходу из пирамиды в храм Анубиса в Кинополисе, иногда нервно или устало прижимаясь к холодным стенам гробницы, в случае если ему казалось, что за ним кто-то следует, либо когда головокружение становилось невыносимым и грозило вновь ввергнуть того в пучину забытия.

Когда коридор и бесчисленное количество преодолённых им ступенек закончились, по его коже пробежался воздух ночи, охватив прохладой, освежив настолько, что он мог идти дальше уже более свободно, не спотыкаясь и не падая. Камазу останавливался и старался не входить в круг света факелов, опасаясь последователей Косея. И он оказался прав: то тут, то там около источников света стояли стражники – немного, но даже и без раны Камазу вряд ли справился бы с вооружёнными до зубов сильными молодчиками. Он только просил Анубиса, бесконечно вознося внутри себя мольбы о том, чтобы его дочь не попалась соглядатаям где-нибудь по дороге.

Тайными тропами, о которых его противники пока не знали, ещё наверняка не успев разведать и сориентироваться за столь короткий срок пребывания в Кинополисе, а значит, промах врага – это его преимущество, одно из, Камазу вышел, слегка пошатываясь, к потайному ходу в храм. Отправить послание… Теперь уже не страшно, жизнь Инпут в безопасности, а его не важна по сравнению с тем, что задумал безумец Косей, но без девочки он ничего не сможет, и поэтому жрец знал, что теперь их план не реализуется.

Тенью он проскользнул по опустевшим залам храма и незаметно вошёл в помещение, где творил свои мистерии. Его взгляд пробежался по стене, на которой висела шкура леопарда. На мгновение ему послышался рык волка, и Камазу прикрыл глаза, произнеся про себя заклинания, обычно те, которыми он возносил хвалу богу перед завесой Анубиса. Ответом ему послужила тишина. Непреложное правило, установленное испокон веков ими же и отражённое в негласном договоре с людьми: они являются за жертвоприношениями и когда произносят их тайные имена, взывая к помощи, которая должна была прийти немедленно, но, если тот, кто звал, оказывался обманщиком, а тем более пытался управлять богами, только от мысли такой должен был умереть.

– Грехи мои тяжкие… – прошептал он и подошёл к столу.

Сейчас он понимал, что должен был предпринять что-то ранее для того, чтобы предотвратить происходящее сейчас. Камазу, превозмогая боль и неожиданно возникшую усталость, частично вызванную ещё и тем, что Инпут была в относительной безопасности, ему хотелось так думать, пока её не схватили жрецы кровавого бога Амон-Ра, подошёл к столу, слепо шаря по нему руками.

– Дитя… дитя хотел безвинное убить… – сокрушался тот.

Он издал чуть ли не победный клич, когда в его руках оказалась подвеска. Камазу выставил руку вперёд, и лунный свет выхватил отблеск кроваво-красного камня в самой сердцевине украшения. Осталось самое малое – передать тому, кто сможет донести послание до фараона, предупредить, что предатели слишком близко. Что намерен делать Косей далее, сейчас, наверное, знала только одна Сешат…

Камазу положил камень за пазуху и скрылся в нише, которая медленно открылась под давлением его веса и так же не спеша закрылась, скрывая того в тайных переходах между залами. С десяток быстрых шагов, и вот он уже добрался до помещения, где находились евнухи, молодые люди, служившие культу Хозяина Смерти. В тонкой щели перегородки было видно, что старший евнух находился там один, стоя на коленях и шепча слова молитвы.

Натужно заскрипела и заскребла по полу каменная панель, и в зале появился Камазу: в песке и пыли, с кровью на голове и лице. Испуганный вначале, евнух уже было схватился за орудие, а увидев жреца, незамедлительно вскочил с пола, бросив кинжал из рук. Подбежав к нему, помог старшему сесть на ступеньки.

– Что же это такое? – запричитал парень, пытаясь справиться с волнением.

Камазу посмотрел на него туманным взглядом и хрипло произнёс, сам удивившись, насколько слабо звучал сейчас обычно твёрдый, зычный голос:

– У нас нет времени рассуждать о том, что здесь произошло, но в том, что это угроза власти фараона, сомнений нет, – мужчина вынул из-за пазухи украшение и передал его слуге. – Найдёшь на рынке торговца по имени Амун, он там один такой, высокий, без среднего пальца на левой руке, скажешь, что в храме Камазу нет леопардовой шкуры, отдашь ему подвеску, дальше сделаешь всё то, что он тебе прикажет, сюда не возвращайся – поймают; даже если чего-то не знаешь, сознаешься во всём: жрецы Амон-Ра – жестокие палачи, хуже только демоны Сета.