Жрица Анубиса

«Найдёшь то, что не терял, но то, что ищешь», – звуки мелодии и видение звёздного неба сложились в единое понимание, ясное, но неочевидное для Инпу, несозревшее, но зреющее.

Слух резанул отчаянный вскрик огромной птицы с головой египетской красавицы. Чувство очарования и лёгкости мгновенно исчезло, и в его удивительного небесного цвета глаза смотрели её чёрные, как сама ночь. Маат – владетельница мудрости всего мира и необъяснимого Хаоса. С лёгким хитрым прищуром взгляд был пронзителен и одновременно грустен. Как будто она знала что-то больше, чем все остальные равные в знании боги вечного пантеона. Птица издала звук возмущения, и богиня с улыбкой повернулась к ней, делая знак, чтобы та, сорвавшись с диска Луны, оставив его покачиваться, подлетела ближе.

– Ба, узнаёшь ли, кто у нас в гостях? – спросила Маат птицу.

Пернатое создание по-птичьи покрутило головой и совершенно по-человечески произнесло, усиленно выговаривая букву «р»:

– Живой снаружи, мёртвый внутри.

Анубис напрягся, понимая, что птица высказала резюме его мыслей о самом себе.

– Глупая Ба, – с гневом произнесла Маат и хлопнула ладонями, мрачнея вместе с Инпу.

Птица исчезла, не успев взмахнуть крыльями.

– Анубис, – произнесла та и поклонилась, сложив руки крест-накрест на груди.

Мужчина поклонился следом за ней и, вставая, заметил на себе её внимательный взгляд.

– Давно ты не был у старушки Маат, Инпу? – она немного помолчала и указала на пространство рядом с собой, где тут же появилась скамья.

Они присели всё так же молча. Анубис упёрся одной рукой о колено.

– Я не буду велеречивым и многословным, как Гор, я скажу прямо, зачем пришёл, от тебя лишь прошу молчания: ни словом, ни делом, ни помышлением, никому, – взглянул прямо в бесхитростные глаза.

– Ты опять об Амон-Ра? – спросила мягко, стараясь не обидеть, и тут же добавила, повторяя за ним: – Ни словом, ни делом, ни помышлением, никому.

– Сегодня нечто вызвало меня на Землю, не моя воля, не богов, чья же? – спросил Инпу и проследил за тем, как её мягкая прохладная ладонь опустилась на его голову, словно в благословлении.

– Эта женщина, отчаявшаяся и отчаянная, если эта воля ничья, тогда так велит Хаос, – вынесла она вердикт и убрала руку. – Возможно, тебе поможет Сешат увидеть судьбу, я лишь вижу мудрость, скрытую в этом хрупком существе, данную тобой…

– Погоди, – вскричал Анубис, – я не знаю её… никогда не знал, она в той части времени, которое не верует… – неожиданно он осёкся, а Маат пыталась понять, о чём он думает. – Но она как будто уже где-то видела волка… я не заметил удивления в её глазах, она словно обречена знать, что я – неизбежная часть её жизни, что я присутствую в ней, не смирившаяся, потому что я для неё как стихийное бедствие или зима, которую надо переждать…

– Не поймёшь, пока не узнаешь, – Маат призадумалась, склонив голову. – Так или иначе Хаос столкнёт вас, слушай чутьё зверя, оно тебя никогда не подводит, верно?

Анубис горько хмыкнул.

– Ты промолчала на том собрании Эннеады, ты не сказала ничего в мою защиту, не встала на мою сторону, а ведь я видел в твоих глазах согласие с моими словами и доводами, – вскинув подбородок, чтобы он перестал дрожать.

Маат положила свои мягкие ладони на его и заглянула в глаза, а ему показалось, что в самую душу:

– Судьба непредсказуема.

– Так сделай её хотя бы один раз такой, какую сама хочешь, Маат, не подчиняясь воле богов, – горячо предложил тот.

Богиня невесело усмехнулась:

– Ты слишком долго с людьми, Инпу, очень, – затем положила ему руку на грудь в области сердца и продолжила, – я вижу тебя связанным с этой женщиной, но не вижу как – я не Сешат; возможно, если приведёшь её сюда, увижу нечто большее.

– Время жриц закончилось, – возразил ей мужчина.

Маат лишь улыбнулась, Ба резко вскрикнула.

– Никогда не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, – её слова означали конец аудиенции, и Инпу, встав, вежливо поклонился, поспешив выйти тем же путём, что и вошёл, из дворца самой Мудрости.

Но ему не суждено было добраться до Сешат. Анубис почувствовал ту же неизбежность, что привела его на чёрную дорогу с зернистой структурой, к той белокурой девушке, что так отчаянно предупреждала его об опасности.

Вестибюль Дворца фараона. Только доверенные лица.

Мужчина средних лет стоял возле замкнутых дверей в покои фараона, держа в руках небольшую коробочку. Он немного волновался. Новый молодой фараон был невоздержан на эмоции и скор на расправу, но обладал живым умом, и мужчина надеялся, что он не перенял привычки своего отца и не хотел в корне изменить верования египтян.

Двери распахнулись, и оттуда вышел высокий мужчина, нынешний визирь фараона, и сановники поклонились друг другу. Тот сделал жест, чтобы он следовал за ним.

– За Вами прислали, потому что правитель не спал всю ночь, боли мучали его, – произнёс, поясняя высокий мужчина.

– Почему раньше не позвали? – спросил приглашённый и осёкся под суровым взглядом сановника, приближенного к фараону.

– Царь молился Амон-Ра, – был кратким ответ.

Гость слегка поклонился, скрывая ехидную улыбку, крепче сжимая в руках коробочку, при ходьбе побрякивающую хрустальным перезвоном. Войдя в будуар Правителя, оба остановились у входа.

– Заходите, – проговорил слабым голосом молодой мужчина, полусидевший-полулежавший на высокой кушетке.

Два огромных охранника покинули помещение, как только долговязый мужчина сделал им знак, а держащий коробочку в руках был подозван к себе самим Царём.

– Оставь нас с Имхотепом наедине, – повелел тот своему сановнику, и за спиной мужчина услышал звук закрываемой двери.

Тот, кого назвали Имхотепом, быстрым шагом прошёл к столику рядом с кушеткой фараона и, шустро достав две склянки, смешал их содержимое – на глазах из бурого цвет превратился в глубокий синий – и с поклоном дал выпить царю. Тот, не ожидая и не медля ни минуты, одним глотком выпил содержимое, чуть сморщившись и откинувшись назад на подушки.

– Теперь мазь, – пояснил Имхотеп и достал сосуд с вязкой жидкостью.

Царь вздрогнул, когда та из сосуда перекатилась на его сначала одну ногу, затем на другую. Имхотеп аккуратными движениями стал втирать мазь в щиколотки, а затем и во всю поверхность стопы и выше, поднимаясь к коленям, чувствуя под ладонями, как расслабляется молодой мужчина.

– Амон-Ра, бог отца, молчал всю неделю, хотя я молился ему неистово, не вставая с колен, превозмогая чудовищную боль, – фараон уже говорил бодрее, хотя в голосе всё ещё чувствовалась хрипотца, – я не смог сомкнуть глаз из-за неё; ответь мне, жрец, почему он не пришёл и не облегчил мою боль, как это сделал ты, и в течение двух взмахов ресниц она погасла, как звёзды на рассвете?

Имхотеп поклонился и произнёс:

– Я всего лишь Твой слуга, о Царь, великий помощник Ра, я – никто, песчинка под ногами богов, но Инпу даровал нам мудрость, он даровал ключи от многих болезней, даровал секрет погребения и сохранения тела после смерти.

Вновь поклонился.

– Значит, Амон-Ра – мёртвый бог? – сделал вывод Царь, поведя кончиками пальцев и блаженно вздохнув от облегчения.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «