Цена спасения

Я не отходил от нее ни на шаг. Понимал, что мне стоило бы стоять там, на месте Миши. Ведь речь идет о защите моей девушки, но и оставить ее одну не смог. Держать за руку, не позволять ей поддаться страху, пытаться защитить — вот то, что я должен был делать. Поэтому ребята и выступили вперед, понимали все. Ане было бы намного беспокойнее отдав я ее в руки кому-нибудь другому и уйдя разбираться с ее братом.

Злость закипала во мне при каждом упоминании, что Аню хотят забрать. Не позволю, и не только потому что я эгоист и собственник, а потому что она этого и сама не хочет. Я не отпускал ее ни на шаг от себя, держал рядом, переживал за нее, наверное больше, чем она сама за себя. Она противилась, не слушалась, встала на своем, чем сильно раздражала. Ей бы укрыться в доме, спрятаться, а она снова геройствует. А я даже злиться на нее не могу из-за этого, ведь как лучше хочет, беспокоится о нас, обо мне.

Спрятал ее за собой, но одна ее просьба, поговорить с человеком, и я не смог ей отказать. Не хотел этого, но позволил. Не смог противостоять ей, отказать. Казалось, что я все позволю. Все сделаю ради нее. Все, что захочет. И если этот парень меня не так сильно бесил, то вот поведение ее брата — потихоньку выводило из себя.

У него были явно не все дома, раз он считал, что Аня вернется с ним. Даже не извинился, хотя должен в ногах у нее просить прощения, за то что отдал ее на съедение головорезам. Должен радоваться, что его сестра вообще жива. А он приезжает сюда, невозмутимый и спокойный, будто ничего и не было. У меня аж кулаки чесались, внутри все выворачивалось, как хотелось причинить ему ту боль, что перенесла из-за него Аня. Он был сопляком, с уровнем развития подростка, который пытался вернуть Аню через чувство вины, а после через угрозы.

Эту историю про Аню начал рассказывать специально. Я вообще сразу подумал, что это ложь, чтобы мы от Ани отвернулись. В наше время, люди отвернутся от человека, узнай, что он когда-то натворил грязи. Не посмотрят даже на то, что человек исправился, и не станут разбираться в причинах.

Но я от Ани не отвернусь, никто от нас не отвернется. Мы знали ее чуть меньше двух месяцев, но она стала нам родной. Я полюбил ее так, как не любил наверное никого. И пацаны прониклись к ней всей душой, считаю другом, сестрой. Мы не отвернемся, не отдадим ее. Горою за нее встанем.

Эта история с ножницами на секунду шокировала меня. Я ожидал чего угодно, от выдуманной истории, но не такого. Но что еще больше меня удивило, так это то, что история была на самом деле правдой. Аня это подтвердила, сама же все рассказала. Это была правда. У меня были смешанные чувства на этот счет, и я был не в силах разобрать их.

Но я чувствовал боль в голосе Ани, слышал, как ее голос чуть подрагивает, как руки леденеют. Этот случай лежал камнем на ее груди, она скрывала это от всех, только тем самым еще сильнее мучая себя. Я хотел обнять ее, утешить, помочь справится с этими воспоминаниями, с этой болью. Я был готов убить этих двоих ради нее. Особенно после того, как она назвала нас своей семьей. Это чувство девушки называют бабочками в животе, но у меня это было скорее желанием убить ради своей девочки. Чтобы больше никто не причинил ей боль.

И когда этот урод, схватила Аню за руку, это чувство вспыхнуло огнем. А жалобный крик боли моей девочки только подлил бензина в полыхающий огонь. В мгновение ока я оказался рядом с ним, и отправил свой кулак в его солнечное сплетение. Это было сильно, я вложил в этот удар всю злость, что во мне вызывал этот урод своими выходками, но без желания покалечить его. Он согнулся пополам, хватаясь за грудь, пытаясь вздохнуть.

Естественно он отпускает руку Ани, после чего я увожу ее за собой. В это время парни закрывают нас, заканчивая разговор с ними. Аня открывает глаза, приходит в себя, и сразу же смотрит в их сторону, пока я обеспокоена всматриваюсь в ее лицо, держа ее за руку. «Неблагодарная сука» — вот как он назвал свою сестру, после всего, что она для него сделала. Какая же мразь. За эти слова он тоже ответил, теперь уже от рук Миши. И этого было мало, он натворил слишком много дерьма.

Аня стоит еще пару секунд, с пустым взглядом, пока по ее щекам не стекают слезы. Я хотел стереть их, обнять ее, успокоить, но она меня опережает и убегает в дом. Я оглядываюсь на парней, которые уже со всем расправились. И бросаюсь вслед за Аней, успеваю ее подловить на лестнице, удерживая легонько за руку.

Она немеет от моего прикосновения, но находит в себе силы повернуться. Ее глаза покраснели, наполнились слезами, и у меня сердце разрывается от ее вида. Я не хочу ее сейчас оставлять одну. Не позволю ей сейчас успокоиться, чтобы в следующий раз мне пришлось снова доводить ее расспросами. Нужно сейчас закончить то, что начали. Я хочу помочь ей.

— То, что ты сказала — это правда? — задаю вопрос и вижу еще больше боли в ее глазах.

По ее щекам снова текут ручейки слез, она больше не в силах сдерживаться. Она, итак, очень долго была сильной, несмотря на всю ту боль, что хранилась внутри нее. Она скидывает мою руку, садиться прямо ну ступеньки лестницы и закрывает лицо ладонями. Я слышу ее всхлипы, вижу как ее плечи мелко подрагивают, вижу капли слез срывающихся с подбородка. Ненавижу слезы, особенно те, что принадлежат любимому человеку.

Сердце разрывается на части при виде плачущей Ани. Готов свое сердце ей отдать, лишь бы она не плакала, лишь бы прекратить ее страдания. Я сажусь рядом с ней на ступеньку, обнимая ее за плечо и прижимая к себе. Она убирает руки от лица, утыкаясь носом в изгиб моей шеи, все также пряча лицо. Она крепко обхватывает меня своими руками, как не обнимала никогда. Этому тоже наверняка есть свои причины.

— Аня… — произношу очень тихо, с тонной грусти.

Я не знаю, что ей сказать. Какие слова подобрать, что она от меня ждет. Как ей помочь? Я не знаю, но я прижимаю ее крепче к себе, гладя по спине, что до сих пор подрагивает от непрекращающегося потока слез.

— Это… — начинает говорить Аня, но ее всхлипы мешают связно говорить на одном дыхании. — правда…

— Тише… Тише… Успокаивайся… — у меня язык не повернулся сказать «все хорошо», когда я вижу ее в таком состоянии.

Леша протягивает мне стакан воды, принесенный с кухни, я пытаюсь дать его Ане, но она отказывается еще сильнее утыкаясь мокрым лицом мне в шею. Я ставлю стакан на ступеньки, чувствуя, что он все же еще понадобиться. Парни тоже окружили нас, Данил оперся о перила лестницы, Леха остался стоять рядом, а Миша так вообще плюхнулся на пол. Все хотели помочь Ане, только не знали как.

— Я… правда… вонзила ножницы ему… в шею… — с каждым словом ее всхлипы усиливались, дрожь тела становилась сильнее.

Я сжал ее в свои объятиях максимально сильно, на грани причинения боли. Я хотел удержать ее от дрожи, хотел показать, что я рядом с ней. Это тяжелое воспоминание для нее. Тяжелее и больнее, чем все то, что происходило с ней на протяжении трех месяцев с головорезами. Что казалось удивительным и непонятным для меня пока что.

— Если все было так, как ты рассказала, то в этом нет ничего плохого. — ну на самом деле это, конечно же плохо, но ведь она это сделала не просто так. — Ты защищалась. Тем более виноват этот… брат. — я подавил все ругательства в голове.

Я почувствовала, как Аня замерла, словно перестала дышать и отстранилась, смотря на меня этими удивленными глазами. Словно она ожидала от меня других слов. Ее взгляд бегал с одного моего глаза на другой. Ее мокрые щеки, красный чуть опухший носик, склеившиеся ресницы. Даже сейчас она мне казалась самой красивой девушкой на свете. Но я все же хотел убрать эти слезы с ее лица.

— Правда? Ты так… считаешь? — ее голос был высоким и дрожащий.

— Конечно. Не помешало бы еще твоему братцу добавить за это. — и все же не удержался, сказал это. — Ань, если кто-то и виноват в произошедшем, то только твой брат. Ты защищалась. Тебя чуть не изнасиловали, ты испугалась.

— Я тогда правда испугалась… подумала, что убила его. — вот почему для нее этот момент стал травмой, боязнь смерти другого человека.