Нимфоманка для альфы

- Он жив… - бормочу, всхлипывая. Еще сильнее прижимаясь к волку. Я выплакиваю свою боль. Те страдания, что так долго переполняли меня.

- Мальчик? – гладит меня по волосам. Я дрожу, не от холода. От нежности. От ударов безжалостной судьбы. Его пальцы, как я жила без этих прикосновений? Как смогу прожить? Как снова смогу пережить его потерю?

- Да…

Берет мою голову. Поднимает за подбородок. Гладит большим пальцем по щеке. В небе раздаются раскаты грома. Вспышка молнии озаряет нас. И в следующий миг, на нас обрушивается ливень. Стена дождя накрывает нас. А мы стоим, глядя друг другу в глаза. Замерев в конвульсиях боли, страсти, недосказанности.

Даже ветки дерева не помеха, вода просачивается сквозь них. Течет по лицу, смешиваясь с потоком слез. Я вцепилась в его руки. Взглядом прошу прекратить. Не задавать вопросов.

Прислоняется лбом к моему лбу. Вижу, как в черной бездне распаляется костер. Как он горит там и тянет меня за собой.

- Чей это сын? – удар в самое сердце. Словно тот же раскаленный клинок, теперь врывается в меня, одним взмахом вспарывает нутро.

Вот и все. Вопрос-убийца. Вопрос-палач.

- Ты не можешь иметь детей, - из-за слез вижу его размыто. – Это сын Такера, - ощущаю, как осыпаюсь пеплом к его ногам. Ложь, которая похоронит меня. И даст шанс на жизнь моему крохе.

Только бы не учуял ложь. Только бы остатки магии удержали его от правды.

Вбивает кулак в дерево, около моей головы. Так сильно, что слышу, как трескается ствол, а вместе с ним и я. Вижу, поверил. Не вся магия спала. Захарий тогда слишком хорошо постарался. Даймонд никогда не мог прочитать моих эмоций.

И хочу завопить, что солгала. Хочу рыдать на его плече и излить душу. Но ничего уже не исправить. Ничего не склеить. Все разбилось еще до нашей встречи.

- Мальчик сейчас с ним, и потому ты так рвалась на волю? - отводит взгляд. Не смотрит на меня. Но продолжает прижимать к себе. Чувствую дрожь в его пальцах. Меня пропитывает удушающей тоской. Нашей общей, и одновременно такой разной.

Я снова его предаю. Снова лгу. И не могу поступить иначе. И от этого меня выворачивает наизнанку. Кажется вот тут, я сейчас умираю, окончательно, бесповоротно.

- Да…

- Ты согласилась выйти за меня замуж, параллельно спала с ним… Жасмин… скажи мне… что в твоей башке? – дождь омывает его лицо,  капли воды дрожат на удивительно длинных изогнуты ресницах. Он дышит с надрывом, словно каждый вдох дается с невероятным трудом. – Да что там, всего пару минут назад, ты орала, что принадлежишь мне!

- Какая-то часть меня, всегда будет принадлежать тебе. Ты это знаешь. И этого не изменить. Но… - хватаю ртом капли воды. Поднимаю взгляд к небу, оно хмурится, и словно в укор мне над головой гремит гром.

- Но у вас с Такером сын…

- Да… у нас…с Такером, - никогда это имя мне еще не казалось таким ненавистным,- Сын… - сползаю на землю. Он не удерживает, лишь провожает меня болезненным взглядом. Закрываю лицо руками.

- Так если у вас офигеть, как все замечательно было, какого ты приперлась ко мне? Зачем ты появилась в моей жизни, Жасмин?! – резким движение отрывает мои руки от лица, хватает за подбородок, заставляет посмотреть ему в глаза.

- Ты еще спрашиваешь? Не понял ничего? – ору, сотрясаюсь в спазмах. Меня колотит. Столько чувств и эмоций смешались, что я не вынесу этого накала. – Месть. Да. Именно месть! Ты убил мой родителей, Даймонд! Хладнокровно расправился с ними!

Волк резко отступает в сторону. Его брови ползут вверх. Издает нервный смешок.

- Серьезно? Позволь поинтересоваться, откуда такие познания? – или мне кажется, или он ошарашен. Его глаза увеличились раза в два. Нет ярости. Нет злости. Но смотрит он на меня как на полоумную.

Глава 32

Перед глазами проносится моя жизнь. Или точнее, тот кошмар, в который она превратилась после смерти родителей. Из любимой доченьки я вмиг превратилась во всеобщего изгоя. Дети меня невзлюбили сразу. Маленькие, одичалые, они уже были полны ярости и жестокости.

И увидев меня, почему-то сразу стали вымещать свою злость.

- Ну что малолетняя фифа, - сказала директриса, когда меня привели к ним, - Теперь узнаешь, как живет простой люд.

Они не жили, существовали. Просроченная еда, от которой вначале меня рвало так, что, казалось, кишки выйдут наружу. Потом  привыкла, и была рада любой миске с похлебкой. Подвал, в котором меня регулярно запирали. Различные каморки. Шкафы. Учуяв мои страхи, дети с маниакальным удовольствием продолжали меня терзать. Я никому из них ничего не сделала, но они возненавидели меня, только за то, что у меня хоть десять лет была семья, любовь, забота.

Ходить в синяках и кровоподтеках – было нормой. Ко всему привыкаешь. И я привыкла давать сдачи, огрызаться. Вера в любовь умерла, я ее похоронила вместе с родителями. Мир оказался слишком жестоким. Тут тебя могли избить за кусок хлеба. И никто никогда не протянет руку помощи. Ненависть, я взрослела и пропитывалась ей. Доброта – ее не существует. Есть только инстинкты самосохранения, выживания.

Имущество моих родителей украли. Признали его банкротом, но я знала, дела отца шли в гору. Только что вчерашняя сиротка может доказать? Кто ее станет слушать? Когда я вышла из детдома, мне казалось, отсидела срок в колонии. Свобода, она тоже оказалась горькой. Мне выделили маленькую комнатушку в общежитии. Живи как хочешь. Выживай.

Соседки меня возненавидели. Снова я оказалась в стане врага. Снова война. Менялись только действующие лица, атаковали все новые и новые враги, моя персональная война не заканчивалась. Мир показывал мне всевозможные грани людской жестокости, презрения, ненависти.

Мне порой не верилось, что мои родители любили друг друга, что я росла в уюте, тепле, комфорте. Словно это все привиделось мне в одну из ночей в сыром подвале. Ведь воспоминания помогали убежать от реальности. Ненадолго укрыться от кошмаров настоящего.

В общежитии мне подмешивали слабительное в еду. Портили мои вещи. Вставляли спички в замочную скважину. Хлестали словесными оскорблениями по щекам. Они питали мою ненависть. Кормили и взращивали.

С работой тоже было тяжело. Я раздавала листовки, а ночью работала в ночном продуктовом магазине. Но и там все сразу не задалось. В первую же неделю на меня повесили недостачу. Как отдавать деньги? Если за душой ничего нет. Если даже зарплата теперь не светит. Отчаяние скрутило меня. Безысходность. Нет просвета. Нет выхода. Куда ни глянь – ненависть и жестокость, мои извечные спутницы.

В состоянии близком к трансу я брела по ночной улице. В глаза бросилась вывеска стриптиз клуба. Замерла. Не знаю почему. Просто засмотрелась на мерцающие лампочки. В голове пустота, хаос, ненависть и отчаяние. Мне надо вернуть деньги. Как можно скорее. На руках остались следы от пальцев хозяйки магазина, которая меня трясла как мешок с мусором, и рассказывала в подробностях, что сделает, если не верну деньги. И отдать меня ее знакомому сутенеру, была самой мягкой из ее угроз. У нее мой паспорт. Бежать некуда. Да и денег нет.

Не знаю, что меня тогда дернуло, откуда пришла в голову эта идея, но я подошла к охраннику и спросила,  не нужны ли им официантки. Он сначала посмотрел на меня пренебрежительно. Потом что-то мелькнуло в его взгляде, сочувствие, что ли. Нет. В подобные эмоции к тому моменту я уже не верила. И не ошиблась. Позже он потребует плату телом за свою помощь. Получит по голове пепельницей, а я синяк под глаз.

Но в тот момент он помог. Провел меня к менеджеру. Мужчина лет пятидесяти оглядел меня с ног до головы. Позвал еще одного мужика, они при мне начали обсуждать мои сиськи, талию, попу, говорили, что зачуханная, но если принарядить, то может что-то получиться. Я для них была скот, кобыла, но никак не человек.

Так вместо официантки меня взяли стриптизершей. Два дня меня обучали основным движениям. На третий выпустили на сцену. Зарплата была приличная, плюс деньги, которые голодные, потные мужики запихивали нам в нижнее белье. Пятьдесят процентов от них нам отдавали.