Рассадник добра

— А что вы хотите? Запираете меня в какой-то затхлый подвал, кормите квашеной капустой не первой свежести, от которой у меня болит живот. Потом подсылаете вашего посла-извращенца, который не дает мне спокойно заснуть. И в довершение всего натравливаете на меня какого-то зеленого психа с сонным порошком, от которого у меня раскалывается голова! Я вам что, таракан, чтобы такое выдержать?! У меня, может, вообще на сонный порошок аллергия!

Яр-Мала неловко опустилась на колени рядом с ней и внимательно на Машку посмотрела. Эта поза была для нее непривычна, и смотрелась совка довольно-таки глупо.

— Тебе явилась совка зеленого окраса с сонным порошком в руках? — уточнила она благоговейным тоном.

— Ну да, какая-то дрянь пернатая на меня выскочила, — подтвердила Машка, нутром чуя, что снова вляпалась в какую-то мистическую историю. «Черт бы их побрал с их религиозными воззрениями!» — с досадой подумала она.

— Не смей говорить так о Таароа, которая пощадила тебя! — гневно сказала Яр-Мала.

Машка скривилась.

— Знаете, если бы я так щадила своих одноклассников, то давно бы ходила на индивидуальные занятия. В психушку.

— Ты не чувствуешь божественного восторга от встречи с высшим существом? — удивилась совка.

— Я чувствую, что у меня болит голова и что через некоторое время мне ее отрубят, — отрезала Машка.

По правде говоря, в отрубание головы ей как-то не верилось. Ну не может же быть, чтобы нормальные цивилизованные существа взяли и так просто отсекли кому-то жизненно необходимую часть тела! Только потому, что он как-то не так на кого-то посмотрел. Так не бывает. Эта уверенность придавала ей сил.

— Ты очень странная. Может быть, ты даже не родилась, как все нормальные люди, — сказала Яр-Мала, — Может, крылатый демон Павака потерял тебя, словно перо, пролетая над городом. Рожденный естественным образом не станет так относиться к богам.

— В любом случае, вы ничего об этом знать не можете, — буркнула разозленная Машка.

— Никогда не сносила яиц с людьми, — легко согласилась совка.

Видимо, это была шутка, потому что, договорив, она запрокинула голову и несколько раз клокотнула горлом.

— Очень смешно, — на всякий случай сказала Машка.

Жрица посерьезнела.

— Идем, боги ждут. Я рада, что ты так легкомысленно относишься к смерти. Другие люди на твоем месте плакали, вырывались и даже угрожали нам. Это было некрасиво.

Неприятный холодок пополз по Машкиной спине. Она сглотнула и затравленно огляделась. Ладони вспотели. Совка встревоженно обернулась, сочувственно хмыкнула и пропустила Машку вперед. «А, ладно, по дороге сбежать попробую!» — подумала Машка, одновременно стараясь как можно громче крутить в голове «Владимирский централ». Кажется, это помогло замаскировать мысли: желтая жрица поморщилась и замедлила шаг, стараясь немного от Машки отстать. Похоже, расстояние приглушало воображаемую музыку.

К большому Машкиному сожалению, все боковые коридоры по пути следования были закрыты. Совцы ее таланты, проявленные этой ночью, оценили по достоинству. Кое-где на стенах строго помаргивали водянистые голубые глазки — шпионили. Довольно быстро их нагнал недружелюбный охранник с вонючей облезлой лисицей, которая двигалась так, словно была марионеткой на невидимых ниточках: резко и неловко. Изредка она пофыркивала и порывалась укусить Машку за пятку, однако хозяин ее, будучи сегодня менее безразличным к происходящему, нежели вчера, каждый раз неодобрительно икал. Линялая скотина от его икания съеживалась и самоуправство прекращала.

Миновав здоровенный искусственный пруд, населенный желтыми улитками и лягушками, они вышли в ухоженный и просторный внутренний двор Башни. Здесь стояло множество совцов, преимущественно с аккуратным черно-белым или грязновато-серым оперением. Все они хранили торжественное молчание. Никто не хихикал, не сморкался и даже не обменивался последними сплетнями. «Как на похоронах, честное слово!» — подумала Машка, подавив внезапную дрожь в коленках. В этот момент Яр-Мала ободряюще похлопала ее по плечу и нырнула в толпу.

Несколько совок, выделяющихся на фоне соплеменников пестрым желто-зеленым оперением, заботливо поддерживали под локти толстого старого совца, смотревшего прямо перед собой с равнодушием овоща. Казалось, все вокруг понимают, что старик просто спит с открытыми глазами, но никто не решался одернуть его в таком месте. Ибо на заднем дворе Птичьей Башни располагалось совецкое святилище.

Золотую стелу алтаря оплетал толстый зеленый вьюн, заканчивающийся вверху огромным шершавым листом. Ра-Таст, чьи убогие крылышки покрывала краска-серебрянка, возложив руки на неприличных размеров и формы ритуальный жезл, замер в тени этого листа. Возле его ног стоял хорошо отполированный пень с воткнутым в него топором. Это вызывало у Машки неприятные ассоциации. Птичье лицо жреца казалось застывшим.

— Ступай! — велел Машке суровый охранник, кладя руку ей на плечо.

Машка прикинулась было внезапно оглохшей, однако вонючая лисица шумно задышала у нее за спиной.

— Иду уже! — мрачно сказала она, не желая провоцировать психически неуравновешенное животное, и, дернув презрительно плечиком, сбросила руку охранника.

Такое своеволие будущей жертвы вызвало в толпе совцов неодобрительные возгласы, однако Ра-Таст по-прежнему оставался безгласен и безразличен ко всему, что его окружало. Казалось, он погрузился в размышления о смысле жизни. Конечно, Машка знала, что это не так, но чем ей могло помочь это знание?

На низкой скамеечке в первом ряду, заботливо поддерживаемый двумя рослыми совцами со скорбными лицами, сидел Ва-Ран. Вид у него был печальный и пришибленный. Даже следов волнения нельзя было заметить на чудовищной морде этого достойного сына своего народа. Посол был спокоен. Выдавал его только внимательный, цепкий чиновничий взгляд, не отрывавшийся от Машкиных ног. Она вздернула голову и громко фыркнула, надеясь смутить поганого извращенца, но невозмутимость посла оказалась непробиваемой.

Ворота в стене напротив распахнулись, послышалась торжественная музыка, и Яр-Мала выступила ей навстречу. Машка немного приободрилась и ускорила шаг. Яр-Мала повелительно махнула рукой в сторону местной плахи.

— Твое место там, — негромко сказала она.

— Я сама знаю, где мое место! — буркнула в ответ Машка, но послушно заняла место рядом с пнем.

Как только она остановилась, Ра-Таст оживился.

— Кто обвиняет чужачку? — спросил он звучно. У него явно был богатый опыт работы массовиком-затейником.

Толпа шумно выдохнула, а притвора-посол помедлил несколько секунд и отозвался надтреснутым голосом глубоко оскорбленного человека:

— Я обвиняю ее!

— Чем ты можешь доказать истинность своего обвинения? — вступила Яр-Мала, коротко взглянув на Машку.

Ва-Ран замялся, и Машка тут же успокоилась.

— У тебя ведь, почтенный, есть доказательства разрушительности действий чужачки? — помог извращенцу следователь. Определенно, он питал к Машке личную неприязнь.

— Я линяю, — трагическим театральным шепотом поведал Ва-Ран. — Перья мои выпадают, и я больше не мужчина. Чужачка лишила меня самого дорогого — возможности продолжать род!

— Ты продолжил его так много раз, что не стоит сожалеть о потере! — неуважительно выкрикнул кто-то из задних рядов.

На наглеца зашикали, однако Яр-Мала довольно прикрыла глаза.

— Потеря способности быть мужчиной — это тяжелая потеря, — важно изрек Ра-Таст, передернув плечиками совершенно по-женски. — Чего бы ты хотел, почтенный?

— Я прошу Тиу принять кровь чужачки и вернуть мне потерянное! — твердо сказал Ва-Ран, не рискуя поднять глаза на Машку.

Она поджала губы. «Вряд ли он был бы столь категоричен, будь я с ним вчера полюбезнее», — подумала она, пожалев о том, что крепка только задним умом. В конце концов, потеря головы вовсе не равна временной потере самоуважения. Голову обратно не приклеишь.

— Это разумное требование, — признал Ра-Таст и медленно перевел взгляд на топор.