Последний приют

— Если не думал, тогда ошибся. Потому что я именно такой, — стал нести чепуху ходжа.

— Короче говоря, потерплю. Скажу почти то же, что и Азми. Слова опять-таки к этому смыслу подведут. Что скрывать? Все же государственный деятель.

— Не забывай про полицейские дубинки, — сказал ходжа.

Губернатор на самом деле оказался трудолюбивым и способным человеком. Даже, можно сказать, хорошим человеком, и в руках у него не оказалось дубинки. Однако на него все же не наговаривали. Губернатор размахивал руками так, будто и в самом деле держал в руках эту самую вещицу. Он позакрывал кабаки и кофейни, запретил всякого рода собрания. Попадавших в уезд людей теперь проверяли по-одному. Даже на игроков, играющих в частных домах, делали облаву.

Всякий, кто представал перед ним, походил на обвиняемого в полицейском участке. И он обязательно определял, виновен ли подозреваемый, по словам и взгляду. Нас он принял так же. И только потому, что мы приехали издалека и были одеты прилично, он сказал:

— Ну-ка, присаживаетесь!

И даже это «Ну-ка присаживаетесь!» у него получилось так, будто он это говорил провинившимся людям.

Ходжа и Макбуле начали разговор. И губернатор стал уже более радушным, представив себя на миг в Стамбуле, угостил нас кофе.

— Я запретил театры, но не искусство. То есть я хотел бы видеть документы, подтверждающие, что ваш театр несет настоящее искусство, — объяснил он.

— Мы слышали, что в Анкаре хотят открыть театральную школу, но пока — как же быть, — спросил ходжа.

Когда он говорил, я приблизился к столу губернатора.

— Если вы ознакомитесь с нашим репертуаром, то у вас сложится представление о нашем театре.

Губернатор с видом знатока-театрала начал рассматривать наши бумаги. Тем временем ходжа и Макбуле старательно расхваливали наш успех, который мы имели в местах, где гастролировали. Наконец губернатор произнес:

— Да-да. Неплохо. Думаю, ваше представление будет полезно для нашего уезда.

Мы поклонились губернатору до самого пола и галопом бросились из сей обители власти.

Глава тридцать третья

Не могу не рассказать об одном очень интересном человеке, которого мы встретили в одном из соседних уездов — это Сеит Али, пехлеван. Он был народным певцом, исполнителем песен на сазе.

Он принимал участие в движении Национальной армии. Там же играл на сазе. Потом, приехав в Анкару, познакомился с большими людьми и стал чуть ли не самым востребованным исполнителем в ночных развлекательных заведениях. Затем, принося счастье тылу, колесил по всей Анатолии.

И, несмотря на то, что постарел, он слыл еще и хорошим борцом-пехлеваном[93].

У Сеита Али была свободная манера выражаться. Он читал народные стихи, знал скороговорки и прекрасно играл на сазе. А когда народная музыка стала развиваться и пользоваться популярностью, дома культуры начали наперебой приглашать его на работу. И теперь он при посредничестве дома культуры Анкары в сопровождении известной исполнительницы Хандан Джеляль ездил по всей Анатолии с концертами.

Но однажды обнаружив, что дела идут не так хорошо, как хотелось бы, он в гневе решил все бросить. Мы приехали именно в тот день, когда Пехлеван решил расторгнуть творческий союз со своей партнершей. Между Пехлеваном и Хандан произошел большой скандал.

Хандан Джеляль занимала лучший номер в отеле. Ближе к вечеру она готовилась к отъезду.

Мы предложили этот самый лучший номер в отеле Макбуле. Однако она обиделась. Гордо подняв голову, с чувством отвращения выкрикнула:

— Она микроб, я не стану жить в ее комнате!

Я очень устал и задремал на диване. Хандан Джеляль, которая никак не могла собраться, распевала песни. Ее новая ссора с Пехлеваном только завершилась, и он спустился в казино.

Теперь, даже расставаясь, они не прощались. Женщина находила все пошлым, плакала и капризничала.

Пока я дремал в углу, дверь открылась. И совсем неожиданно появилось изящное и стройное создание с покрасневшим от слез и раздражения красивым лицом. Оно зашло в ванную комнату в пижаме и долго-долго там мылось. Уходя, в дверях оно столкнулось с ходжой. Он подошел ко мне с застывшим взглядом.

— Что это было? — спросил он. В его голосе не осталось никаких признаков усталости.

— Иногда так и хочется задушить этого бессовестного гада! — сморщившись, произнесла Макбуле.

Наконец пришли из дома культуры, чтобы забрать Хандан Джеляль.

Я не мог покинуть номер, так как хозяин отеля предупредил меня о том, что может прийти один военный, чтобы занять освободившуюся комнату.

Я увидел ее еще раз перед самым уходом. Ходжа, не выдержав, затерялся в толпе провожающих, чтобы в последний раз взглянуть на Хандан. После ее ухода он бросился в комнату, которую она покинула, и жадно стал осматривать ее ложе.

— Прошу вас, посидите немного в коридоре и разрешите мне убрать номер, — сказал ему вошедший работник отеля.

— Да что тут убирать? — разозлился на него бедный ходжа.

— Ведь тут человек спал.

— А если бы эта женщина не уехала сегодня ночью, а пригласила бы тебя к себе, тогда бы ты тоже испытывал отвращение?

— ……..

— То-то и оно. Тогда нет проблем?

В комнате, пропитанной запахом ее духов, я моментально отключился. Когда наконец мне удалось встать со своего места, была ночь. Со всех сторон гремела музыка из граммофонов и по радио. Развлечения шли полным ходом. В угловом муниципальном казино давала представление прибывшая труппа арабов.

Сладкая парочка Масуме и Мелек находились там. Рядом с ними Дядька. Я заметил, что ходжа с Пучеглазым и Пехлеван вместе пили. Азми был опять, как всегда, без настроения. Он сидел за отдельным столиком обиженный и уставший. Увидев, он подозвал меня к себе.

Пехлеван решил остаться здесь. Девушки-арабки пели песни. Потом подошли к Пехлевану стали в знак уважения и почитания целовать ему руку и пригласили на сцену. Он действительно очень хорошо пел песни. Раздался гром аплодисментов, оглушивший всю улицу.

Пехлеван был очень любезен с нами. Воспользовавшись этим, ходжа попытался поговорить с ним на волнующую его тему — Хандан.

— Знаешь, брат, слава Аллаху, что избавился от этой ноши. Вот потаскуха-то! Обчистила меня до нитки! Оставь ты разговор про эту бабу! Так поругались! Чуть не избил ее, да плакать стала, — сказал Пехлеван.

Глава тридцать четвертая

Мы проходили через снежную и открытую всем ветрам гору, через поселки, где, как и на горе, невозможно было найти кров. Потом, замерзая, поднялись на вершину и начали спускаться в долину, и тут в горной теснине, окруженной со всех сторон горами, мы застали лето. Погода была настолько теплая, что я даже заметил что перелетные птицы, отбиваясь от своих стай, спускаются сюда, чтобы повеселиться. Наш путь проходил под теплыми солнечными лучами. На одной стороне мы видели огороженные дворы с домами из красной черепицы. На деревянных террасах были подвешены связки сушеных фруктов и овощей. Газали никак не мог отогнать от своего лица назойливую и большую муху и пытался ее убить.

— Оставь ее, она — вестник тех теплых краев, куда мы направляемся, — сказал ему ходжа.

В самом деле, нам показалось, что мы находимся на Эгейском побережье. Мы пошли вдоль маленькой речушки. Поселок должен был находиться восточнее, около речки. А пока попалось только несколько оставшихся развалин — кругом привычный недодел. После позавчерашнего ветра и снега мы чувствовали себя разбитыми.