Последний приют

В этой зелени, окруженной со всех сторон пустыней, мы пробыли еще пару дней. И вот однажды утром уже на другом грузовике отправились в Ыгдыр.

Наш путь лежал в сторону дач Эренкёя и Агры.

Глава двадцать седьмая

В Агры удача также сопутствовала нам. Военные, приехавшие на маневры в горы, находились еще там. Плюс ко всему в этих местах было много переселенцев из Болгарии. Только место для ночлега оказалось странным. Погода выдалась прохладной. У нас на руках не было никаких подготовленных пьес. И вот под музыку Кавказа, в современных костюмах мы поставили «Родину, или Сигнальный горн».

Ремзие на сцене быстренько смастерила дом. После этого мы сыграли «Мешхеди Ибат». Пропели все новые песни, из Араба сделали невесту. Как только мы над ним не потешались!

После развалин в горах наш путь лежал через долину по магистрали, где ездят машины.

Наша компания отправляла в места, о которых мы абсолютно ничего не знали, своих разведчиков — Хаккы и Горбуна. Они подсчитывали, где и что могло получиться. Потом новости поступали в наш военный штаб, где составлялись планы и вырабатывалась стратегия.

Вхождение в поселение всегда было одно и то же. Иногда мы писали и расклеивали рекламные объявления. Там, где объявления помочь не могли, почву готовили сами. Настоящие пьесы разыгрывались в начале. Из сумок доставались наряды: Ходжа и Пучеглазый надевали длинные плащи, а Дюрдане и Макбуле — шубы. Войдя в образ господ, они появлялись на улицах.

Другие бродячие труппы, которые мы встречали по дороге, иногда нам говорили: «Не ходите туда!» Начальник уезда очень черствый человек и не пускает артистов в город. Музыка, саз — слышать об этом не желает. Основательно сдвинулся. Никто с ним связываться не хочет. Уезд — это его маленькая республика. Начальника уезда, в прошлом дервиша, все поддерживали, так как он благоволил знати, а знать оказывала давление на народ. Он отдавал свою дань революции. В уезде имелась своя партия, дом культуры, Кызылай и даже общество защиты детей. Все это было, как пить дать, для собрания податей.

После того как мы на грузовике заехали на маленький базар, мы решили отправиться к начальнику уезда. Мы организовали комиссию из четырех мужчин, которая должна была засвидетельствовать ему наше почтение.

У дверей толпилось несколько человек.

— Пусть войдут, — сказали нам, и мы очутились в приемной. Возле начальника уезда находился местный доктор. Однако с первого взгляда было понятно, что он один из них. Это был член секты суннитов Мелями[85]. У него оказалась парализована рука.

Когда мы вошли, они переглянулись, словно спрашивая друг у друга: «Это что еще за театралы такие?»

Самая важная роль была отведена ходже. Он в плаще Пер Дюваля вышел вперед и, понимая, что ему не предложат сесть, продолжал стоять. Рядом с ним — Пучеглазый.

— Господа, мы не могли проехать мимо, не засвидетельствовав своего почтения вашему министерству и лично вам! — громко произнес Пучеглазый. — Мы гости вашего города.

— То есть вы театралы.

На этот раз слово взял ходжа.

— Мы расцениваем театр как одно из средств воспитания!

Услышав это, суннит-доктор не выдержал.

— Э-э-э, господин начальник, пригласи господ. Пусть выпьют по чашечке кофе!

Самое правильное, что мы могли сделать в эту минуту — встать и уйти. Однако как раз в это время ходжа начал свою речь о театре. Он стал говорить о посещающих этот город труппах, об их беспутстве, о полуголых женщинах.

— Видите ли, почтеннейшие, вы знаете, даже глубокочтимый пророк (то есть Газали[86]), — ходжа, чуть слышно прочистив горло, продолжал. — Как наш глубокоуважаемый пророк любил театр. Как он, однажды вечером, взяв с собой святую Айше, пожаловал на представление.

— Сказание помнишь? — спросил начальник уезда.

И тогда наш Газали громовым голосом прочитал ему одно из самых красивейших сказаний.

Глава двадцать восьмая

Мы опять пустились в путь. Как только наш грузовик обогнул поворот, перед нашим взором открылся превосходный пейзаж. В долине бежала речушка, а от нее по ровной поверхности расходились в разные стороны притоки. Между плотинами куча детей. Они бегали по воде и играли.

— Это село, — сказал водитель.

По краю дороги показались первые дома, переливающиеся всеми цветами радуги, как птичьи крылья в камышах. Эта местность была насквозь пронизана солнечным светом. Однако, подъехав поближе, нашему взору предстали неприглядные лачуги и пещеры. Почти голые ребятишки ловили в запруде рыбу. Увидев нас, они окружили нашу группу со всех сторон. Пучеглазый стал почти за бесценок скупать у них рыбу. Он подумывал ее засолить или же нажарить впрок.

— Мы задержимся в Аграх. Поэтому, если сможем что-то увести с собой, будет хорошо, — объяснил он и стал советоваться с Хаккы.

Мы разбили лагерь и стали искать хворост или хоть какие-нибудь ветки, чтобы разжечь костер. Но, как назло, ничего не было. Когда вода отступила, оказалось, что животные объели все: и тростники, и камыши — не оставив ничего.

Мы выкопали яму в земле и, набрав какой-то мусор, развели костер и стали жарить рыбу.

Мы походили на средневековых людей. Потом мы достали музыкальные инструменты. Спешить было некуда. Ходжа набесился вдоволь. Потом, закатав штаны до колен, мы все вместе ловили рыбу.

Было так хорошо, что даже я на какое-то время забыл о тревогах. «Кажется, пока мы избавились от ужасов ночи», — подумал я.

* * *

Наконец после всех испытаний, встреченных на нашем пути, мы оказались на самом верху крепости Ван. Этот вечер был самым комфортным и приятным. Мы сидели на краю открывающегося перед нами, словно пропасть, водяного хранилища, свесив ноги. И сквозь расщелину в крепостной стене смотрели на озеро и на закат.

Как только мы прибыли в этот город, мы поселились в отеле, который принадлежал одному человеку из Румелии[87] и был в это время почти пустым. Целый день мы валялись в постелях, купались и отдыхали.

И этим вечером мы тоже были свободны. Мы бродили без дела по краю плотины. Азми сказал, что хочет подняться к крепости.

— В другой раз, — сказали мы ему.

Однако, не выдержав, пошли следом за ним.

Даже ходжа, у которого пропал голос, наскоро сделав компресс на спину, тоже отправился на эту прогулку в горы.

— В горы поднимаешься, — говорила ему Макбуле. — Хорошенечко пропотеешь, до завтра все как рукой снимет!

Это было ее лучшее лекарство. Она всегда так делала, когда садился голос.

Спина ходжи горела огнем. Терпение его лопнуло.

— Убила ты меня, сожгла всю шкуру! Поговорю я с тобой в горах. Быстро сними это с моей спины! — закричал он.

— Это от пота, если сейчас сниму, тогда еще сильнее будет печь! — ответила Макбуле.

Открывающийся перед нами пейзаж заставил меня задуматься.

В тишине на краю плотины сидели люди. Я чертил карту. Вдруг заметил, что среди нас нет Ремзие. Вначале я не придал этому большого значения, зная ее характер и то, что она предпочитает находиться в дали от людей. Мы очень долго ее звали, но ответа не было. С каждой минутой наша тревога возрастала. Немного ранее я видел, как она впереди всех поднималась в горы. Что могло случиться?

Ребята запаниковали. Мы стали заглядывать во все трещины и провалы. Конечно же, здесь могли быть и другие опасные места.

Ходжа сразу подумал о другом.

— Не знаю. В горах находимся. Бандюги схватят, как куропатку, за ноги.