Последний приют

— Вы не похожи на других, вот о чем, — сказал я. — Мы с вами мало общались. Оба не очень разговорчивые люди. Я видел некоторые ваши роли. Роли, в которые вы, забыв обо всем, вложили всю себя. Даже иногда меняли обстановку вокруг. Придуманные роли выдуманных сказок. Однако именно в них вы смогли показать себя. Вы образованы, умны и талантливы. Бедняжка Ремзие, вы достойны совершенно другой участи. А мы… Мы находимся в безвыходном положении, каждый со своими тараканами в голове, уставшие от жизни люди. Но вы не такая! К этому и я немного причастен. Вы должны вернуться и бедного Дядьку с собой взять. Как никак у нас есть те, кто хочет уехать. Поезжайте с ними.

— Нет, — сказала она. — У меня больше, чем у вас всех вместе взятых, есть причины не возвращаться домой.

Она заплакала.

— Бедняжка Ремзие, я как старший брат со всей искренностью говорю вам. Вы совсем другой человек, совершенно не такой, как представляете себе.

Я понимал, что обязательно должен вернуть Ремзие домой. И в то же время мое сердце сжималось от мысли, что ее больше не будет среди нас.

— О чем вы говорите?

— Вы понимаете, что за причина толкнула меня боязливого и стеснительного человека на этот разговор. Если сейчас вы скажете: «Нет, вы ошиблись!» — я приму все как есть и только отвечу: «Да, ошибся, извините за то, что вмешался в вашу жизнь!»

Она склонила голову и задумалась.

— Хорошо, я скажу правду. Но и вы не говорите, что я поступаю неправильно. И не думайте, что я играю.

— Когда вы играете, вы просто перевоплощаетесь, но не обманываете себя. И тогда вы тоже открыты. Вы должны с ним договориться. Потому что и он, без сомнения, любит вас. Между вами могли возникнуть разногласия. Я еще раз хочу напомнить: мы бедняки.

— Благодарю вас. За вашу тактичность, за ваши слова. Однако, несмотря на то что я маленькая беззащитная женщина, это впечатление обманчиво. Вы должны подумать о том, что я все же свободна в своих поступках, и дать Мне возможность все решить самой.

Мы вернулись на станцию. Состав готовили к отправке. Ремзие все еще сжимала руками голову.

— Что, даже на воздухе немного не полегчало? — Нет!

— Все это от волнения перед предстоящим скверным приключением.

— Да вы просто хотели от меня избавиться! И не говорите, что это не так!

— Повторяю еще раз. Такая жизнь не для вас. И в этом есть доля моей вины. Со временем я стал понимать, что вы настоящая актриса. Я снова ошибся. Даже тогда сомневался, ты помнишь!..

— Почему вы мне не предложили?

— Ты бы отказалась!

— Откуда знаете? Может быть, принимая решение, плакала бы, как ходжа. У меня жизнь еще так и не началась!

Я засмеялся.

— Не говори так, — произнес я. — Ты еще совсем ребенок. Я тебя по-настоящему открыл для себя на сцене. И мне стало тебя очень жаль.

— Убежать от всего и избавиться. Ах, как хорошо больше не возвращаться в места, которые покинул. Не ступать на один и тот же след дважды.

Я заметил, как она мечется, словно хочет броситься в море этой темной ночью.

— Да ладно вам, — наконец произнесла она. — Я не способнее других. Может, есть небольшой талант. Да и только.

— На сцене вы становитесь другим человеком! Как бабочка, летящая к свету. Все под ногами горит, рушится, тает.

— Нет, нет! Я уверена, что смогу продолжить это приключение. Разрешите мне остаться с вами.

— Я буду только рад, Ремзие.

— Я тоже буду Очень рада, — вдруг сказала она.

Значит, для нее сменить намеченный путь было настолько легко.

Немного погодя к нам подошли Ходжа и Макбуле.

— Хотел Ремзие обмануть, — начал я. — Хотел заставить ее вернуться, но не получилось. Вы бы разок ей объяснили, что ли!

— Мне кажется, что в настоящий момент она нуждается в нас.

— Я остаюсь с вами! — воскликнула она и по непонятной причине обняла ходжу. Самое странное, что оба заплакали.

— Послушай, дочка. Ты просто оригинал. Иди ко мне, я, как смогу, тебя успокою: может, по-мужски, по-отцовски, а может, и как дед. Как хочешь на это можешь смотреть!

Ремзие не слушала и продолжала его обнимать. Потом, оставив ходжу, бросилась на шею Макбуле. И словно долгие годы прожившие в разлуке люди, они обнимались и плакали.

Все вместе мы вернулись на станцию. Немного погодя прибыл поезд на Стамбул. Мы проводили его возгласами: «Брату привет!»

Приближалось утро. Идти нам было некуда. На станции мы нашли Дядьку с девочкой Макбуле. Они спали, прижавшись друг к другу. Ничего не объяснив, мы забрали их с собой.

— Повезло ей, — сказал он. — У нее такая большая семья.

В сумерках несколько человек спросили у станционного смотрителя:

— Кто это такие?

— Актеры.

Хафиз Нури рассказывал нам о Ыгдыре[82]. И мы решили обязательно начать оттуда. В первые часы рассвета Пучеглазый собрал нас всех и посадил в грузовик, направлявшийся в Ыгдыр. Макбуле села рядом с шофером. Мы разместились на ящиках в кузове. Горбун со своими короткими ногами никак не мог нормально устроиться. Все съезжал с ящика. Газали, который так еще не оправился от полученной взбучки, лежал между ящиков. Горбун постелил между ящиками циновку и смастерил для него что-то вроде постели. А сам сел у Газали в изголовье и положил его голову себе на колени. Увидев это, Ремзие чуть ли не силой склонила голову Дядьки себе на грудь.

Мы были похожи на детей, спешащих на Хыдреллез[83]. И дороги тоже напоминали об этом празднике. Мы проезжали между небольшими пригорками и речушками, похожими на поля Чамлыджи[84]. Отныне кроме карты Азми у нас больше ничего не было — не приходов, ни расходов, ни начальников, ни службы!

Мы стали кочующей компанией. И чтобы не быть совсем беспризорными, они опять признали меня своим лидером. Отныне я был шефом компании. Что я говорил, то все и делали.

Теперь я стал понимать авторитет Хафиза Нури в его труппе. Хотя между нами и возникали иногда мелкие разногласия и размолвки, однако эти размолвки были внутрисемейными. Временами мы злословили друг о друге. Ссорились. Иногда зло шутили. Но никто друг друга не стеснялся и ни на кого не сердился.

Я стал для них чуть ли не святым, чьи решения не обсуждались, лекарствами от всех болезней.

Иногда грузовик останавливался, тогда наши, собрав все возможные цветы и травы, украшали ими меня.

В кузове грузовика был кожаный тент. Ходжа предложил мне, по его мнению, самое лучшее место, находящееся под этим тентом, сразу позади кабины водителя. Однако когда я отказался, он сам расположился там. Но у этого уютного местечка была одна смешная особенность: когда грузовик подпрыгивал на ухабах, ходжа ударялся головой о железные перекладины. Когда это произошло в первый раз, вместе с ним вскрикнули все. Но потом, что бы ходжа ни делал, он никак не мог избавиться от этого, и при каждом подпрыгивании грузовика его голову, как магнитом, тянуло к этим железным перекладинам.

— Ну что ты скажешь! Что у меня в голове магнит, что ли? — выкрикивал он после каждого раза.

В конце концов он сел на пол кузова, поджав ноги под себя. Однако на этот раз стал раскачиваться из стороны в сторону.

— О, мой копчик! — восклицал теперь ходжа, и все умирали от смеха.

Макбуле, услышав смех, стала проситься из кабины:

— Сил моих больше нет, ребята, возьмите меня к себе!

Шум дошел до такой степени, что Газали поднял голову и, несмотря на свою воспитанность, стал поддевать Пучеглазого.

Пучеглазый, не вынеся того, что и Газали над ним надсмехается, сказал:

— Слушайте, каждый пусть на себя посмотрит.

— Не трогайте вы его, — вдруг произнес ходжа, — после всех перенесенных сегодня испытаний.

Несмотря на то что ходжа провел сегодняшнюю ночь на голых досках, он выглядел помолодевшим. И принялся опять паясничать.

Больше всего мне нравилось настроение Азми. Он стал таким общительным, открытым, в общем, моим прежним Азми. Я не мог оторвать от него глаз.