Страница 9 из 21
От внешности своих родителей я почти ничего не унаследовала. Разве только разрез глаз отца, да гибкую стройную фигуру матери. Во всем остальном, я была похожа на свою бабулю. Густые, белые, словно лен волосы, прозрачные, как вода в ручье, серо-голубые глаза, темные брови, прямые, как стрелы лука. Наверное, я была не очень красивым ребенком. По крайней мере, в короткие визиты родителей на кордон, мать, разочарованно вздыхая, говорила, что я «очень разумная девочка». Впрочем, для меня это не имело большого значения.
Сразу после моего рождения, родители уехали в Ленинград, и поступили в Лесную Академию, а меня оставили на попечении бабки с дедом. Не могу сказать, что я слишком тосковала по отцу с матерью. Здесь в глуши лесов было столько всего интересного, неизведанного и таинственно-привлекательного! Очень рано, несмотря на мой нежный возраст, дед начал брать меня на охоту, так что, стрелять я научилась лет с пяти-шести. Он учил меня постигать науку жизни в лесу, общаться с его обитателями. Он учил меня многим вещам, но главное – он учил меня слушать и слышать, смотреть и видеть. И вскоре, я с удивлением обнаружила, что умею видеть и слышать такое, что обычный человек не замечает. Это приводило меня в неописуемый восторг. Скоро я могла всю ночь провести возле костра, уютно устроившись на хвойной подстилке, и в одиночку сходить на дальнее болото за клюквой. Не думаю, что узнай об этом мои родители, они бы пришли от подобных вещей в восторг. Но они были далеко, и старики меня воспитывали по собственному разумению, чему я была несказанно рада. А длинными зимними ночами, мы сидели возле яркого огня, горящего в печи, бабушка что-то вязала или разбирала свои травы, а дед принимался рассказывать удивительные истории. Рассказчиком он был неповторимым. От его протяжных, немного напевных рассказов веяло древней стариной, тайнами и чем-то еще таким сладко-страшным, от чего мое сердечко трепетало, словно маленький зайчонок, впервые увидевший огромный мир за пределами собственной норки. Временами я даже забывала дышать от охватывающего меня восторга. Перед моим детским взором проносились удивительные картины, происходили смертоносные битвы, ужасные чудовища выползали из болот, и отважные прекрасные юноши уходили на другой конец света, терпя множество лишений, холод и голод, чтобы сразиться со злом, и освободить своих любимых, разумеется, тоже красавиц. А летом я помогала бабушке собирать травы, учила заговоры и постигала тайны живого мира вокруг меня.
В школу я стала ходить в соседнем поселке, куда меня на стареньком велосипеде летом, и на санях зимой, отвозил дед каждое утро, и забирал домой каждый вечер. В поселке имелся интернат для детей из отдаленных деревень, и меня можно было оставлять там. Но дед этому воспротивился, и я была ему за это благодарна. Но все когда-нибудь кончается. Закончилась и моя счастливая жизнь. После четвертого класса приехал отец и забрал меня с собой в Ленинград. К тому времени, он, защитив докторскую, уже преподавал в Академии вместе с мамой. Хорошее образование он считал непременным условием «полноценной и счастливой жизни». Я была с этим в корне не согласна, но меня никто не спрашивал. В течении первых трех лет я раз пятнадцать убегала из дому, пытаясь вернуться на родной кордон. Причем, каждый раз я туда с успехом добиралась, чем вызывала несказанное удивление и гнев своих родителей. В школе я вгоняла в шок своих учителей, читая в десять лет наизусть Калевалу, а на уроках ботаники рассказывая такие вещи, что у учительницы, маленькой, худой, похожей на умного мышонка в больших очках, Людмилы Михайловны, пропадал дар речи.
Как бы то ни было, школу я закончила вполне успешно. И так же легко поступила в Лесную Академию, пойдя по стопам своих родителей. Отец приписывал мою тягу к семейственности выбора профессии своему влиянию. А я просто хотела вернуться в лес. Город меня утомлял и одновременно, я испытывала жалость к своим сокурсникам, которые никогда не слышали, как токуют на рассвете глухари в апреле или не вздрагивали от безудержно-заунывного воя волков во время их гона. На каждый праздник или каникулы я непременно возвращалась к своим любимым старикам. И мы, как прежде, ходили с дедом на охоту. А бабушка наконец допустила меня до чтения старинных книг со множеством рецептов травяных сборов, написанных от руки на пожелтевших от старости листах из тонко-выделанной телячьей кожи.
Я училась уже на третьем курсе, когда случилась беда. Как только в лесах сходил снег, родители отправлялись в экспедицию вместе со своими студентами. Докторская степень отца нисколько этому не вредила и не препятствовала. Наверное, поэтому, в Академии его считали «странным профессором». И в этот раз, они собрались на исследование северного побережья Кольского полуострова. Вертолет разбился где-то посреди нагромождения прибрежных скал. Не выжил никто. Не могли долго понять, что их туда занесло вообще. Потому что в карте полета был указан совершенно другой маршрут. В конце концов, все списали на густые туманы, в которых вертолет сбился с курса и налетел на скалу. На этом и успокоились. У деда случился инфаркт, и он умер почти на следующий день, как только узнал о катастрофе. А у бабушки отнялись ноги. Мне было стыдно признаться даже самой себе, что смерть моих родителей не вызвала у меня приступов такого горя, как смерть деда. Я немедленно поехала на кордон, и объявила бабушке, что в институт больше не вернусь, а останусь дома, чтобы ухаживать за ней. Но бабка весьма жестко заявила, что я должна закончить образование, и мне пришлось перевестись на заочное отделение. Во время моих кратких отлучек за бабушкой ходил дед Авдей. Глядя на то, как он ухаживал за бабулей, мне было совершенно ясно, что их что-то связывало еще со времен молодости. Но сколько бы я не пытала бабулю, прося мне рассказать, какую роль в ее жизни играл Авдей, она только грустно улыбалась и говорила, что это только между ними, и больше никого не касается. По первости я даже заподозрила, что их связывали некие романтические отношения. Но, памятуя о том, как бабуля любила моего деда, эта версия как-то не прижилась. Но некий ореол загадочности отношений этих двоих долго не давал мне покоя.
Я уже закончила Академию и даже умудрилась поступить в аспирантуру, кога бабушки Айникки не стало. Но смерть всех моих близких повлияла на мою жизнь странным образом. Вместо того, чтобы покинуть кордон навсегда, и уехать в город с его безликой отстраненностью, где никому ни до кого нет дела, я осталась в родном доме, в котором знала каждую щелочку, каждый сучок в половой плахе, и без которого не представляла всей своей дальнейшей жизни.
От всех этих воспоминаний меня отвлек Хукка. Он на кого-то лаял с радостным щенячьим подвизгом. Так он встречал только одного человека, деда Авдея. Я вышла на крыльцо встречать гостя. Странно, очень странно. Что это Авдей в такую рань явился? Солнце даже не показалось еще из-за горизонта, небо на востоке только едва-едва начало розоветь, быстро наливаясь алым цветом, как созревшее осеннее яблоко. Дед Авдей, широко отмахивая своим посохом по влажной траве, шел по дороге совсем не старческой, упругой поступью. У меня мелькнула мысль, видя его стремительную походку: «Словно на войну собрался». Хукка вылетел за ограду и кинулся навстречу старику. Когда-то, именно Авдей принес его пушистым комком в мой дом. И собака не забыла его ласковых рук, оберегающих и заботящихся о нем в детстве.
Завидев меня, стоящую на крыльце, он приветственно помахал рукой. Я ответила ему также, с улыбкой глядя, как пес скакал вокруг деда, словно молодой щенок, радостно мотая своим хвостом-колечком. Зайдя во двор, дед утратил свою недавнюю стремительность, зашагал степенно и неторопливо. Подойдя ближе к крыльцу, он проговорил, пряча улыбку в бороду:
– Уж прости меня, Вереюшка, что так рано. Знаю, ты птаха ранняя, потому и пришел. Уж больно дело у меня к тебе серьезное.
Только дед Авдей еще и звал меня моим исконным именем, да и то, только тогда, когда мы были одни. Он словно блюл старинный обычай, предписывающий никогда не называть своего истинного имени, дабы зло не услышало и не смогло взять власть над человеком. Я, усмехнувшись, покачала головой. В нашем современном и прагматичном мире давно уже отказались от подобной предосторожности. И как подсказывал мне мой жизненный опыт, зря. Зло есть зло. Не такое уж это и эфемерное понятие даже и в наши дни, несмотря на то что «космические корабли во всю бороздят просторы вселенной».