Время памяти. Книга первая

Ирина Енц

Время памяти. Книга первая

Глава 1

Озеро было круглое, словно Великая богиня Тара, создательница и хранительница лесов, взяла, да и уронила свое кольцо с пальца прямо посередине леса, а потом загоревала, да заполнила его своими слезами. Может так, а может и не так вовсе было. Только, с той поры оно так и стало называться «Плакучее». Когда-то озеро было намного больше. А теперь берега Плакучего поросли камышом и болотным кипреем, чьи ярко-пурпурные метелки, словно праздничные султанчики бенгальских огней, сверкали в плотных зарослях прибрежного ивняка. Кое-где, будто оторванные от плаща Госпожи-Лето, в спешке покидающей эти места в преддверии близких холодных осенних дождей, небольшие лоскутки ряски уже затягивали водную гладь по самой кромке берега. Солнце светило, уже почти по-осеннему мягко и не назойливо, позволяя всему живому насладиться последними теплыми деньками августа. Высокие статные ели, окружившие озеро плотным кольцом, любовались своим отражением в зеркальной глади, напоминая величественных пожилых матрон, уставших после бала, и потому, слегка склонивших свои головы-вершины вниз. Где-то высоко, в их густых кронах суетилась мелкая живность. Белки и бурундуки делали запасы на зиму, перекликались свиристели, возились в кустарниках овсянки. На песчаном пологом берегу у самой воды бегали трясогузки, напоминая суетливых старушек в серых тусклых одежонках.

Вдоль берега шли двое. Старик и мальчик. Старик нес за плечами берестяной кузов, в котором издревле в этих местах ходили по грибы-ягоды. Кузов был почти до самого верха заполнен крупной, сочной голубикой. Дед шагал довольно ходко, опираясь на большой суковатый посох. Походка старика, несмотря на возраст, была уверена и упруга, и выдавала бывалого лесного жителя, всю жизнь прожившего в этих непролазных чащах. Одет он был в обычные темно-коричневые брюки, заправленные в короткие и удобные кожаные сапожки. Поверх вылинявшей от времени и бесконечных стирок плотной полотняной рубашки, несмотря на теплую погоду, была накинута чуть вытертая по кромкам душегрейка из густого волчьего меха. На голове старенькая, полинявшая от солнца кепка неопределенного цвета. Лицо старца напоминало кору старого кедра, немало повидавшего на своем веку. Загорелое, обветренное, покрытое глубокими бороздами морщин. Волосы, подстриженные аккуратным кружком, были совершенно седы, и ни один темный волосок не нарушал этой снежной голубизны. Густая борода была подстрижена довольно коротко, что говорило о неустанной заботе о ней своего хозяина. Глаза из-под седых же бровей смотрели на мир с легким прищуром, проницательно и живо, можно сказать, с каким-то озорством, совершенно не свойственным его возрасту. Хоть он и опирался на толстую суковатую палку и слегка горбился при ходьбе, но все же, из всего его облика, осанки, было понятно, что он все еще весьма крепок.

Рядом с ним бодро шагал мальчик лет девяти-десяти. В руках у парнишки была довольно объемная корзина, тоже, почти до самого верха, наполненная сизоватой спелой ягодой. Он беспрестанно крутил своей круглой, как мячик головой по сторонам, с любопытством и пытливостью рассматривая окружающий лес, будто видел его впервые. Его глаза такого же серого цвета, что и у старика, были широко и изумленно распахнуты, словно в постоянном ожидании какого-то чуда. Огненно-рыжие волосы, тоже были подстрижены, но увы, не лежали таким же аккуратным и ровным кружком, как у его спутника, а напротив, торчали задиристо в разные стороны кучерявыми кудельками, делая его лицо похожим на озорного лисенка, который еще не мог сравниться в плутовстве со взрослым лисом, но уже проявлял недюжинные способности к этому. Было видно, что он старался держаться осанисто и серьезно, во всем подражая старику. Правда, у него это плохо получалось. То и дело, он сбивался со степенного шага, начиная двигаться то быстрыми шагами, то, чуть не вприпрыжку, словно щенок сеттера, спущенный с поводка, бегал кругами вокруг деда, засыпая его бесконечными вопросами.

– Деда, а свиристель к зиме улетает на юг?

Дед с усмешкой покачал головой.

– Нет, Алекся. Свиристель не перелетная птица. Говорят, в стародавние времена Велес, бог всех живущих на земле тварей, поручил свиристели охранять всех птиц, обитающих в лесу. Поэтому она и не улетает в дальние страны, а кочует здесь, на родине. А за это он наградил птичку чарующим голосом свирели. Послушай, как она поет… – Старик на мгновение остановился, замолчал и поднял вверх узловатый палец. И тут же, из густой еловой кроны раздалось радостное «свирь-рь-рь». Удовлетворенно кивнув головой, он отправился дальше.

Но Алексе этого было мало, он опять принялся задавать вопросы. Почему трясогузка всегда трясет своим хвостом? И почему медведь залегает на зиму в берлогу? Отчего волки воют на луну? И еще много всего прочего такого же, невозможно интересного и странного. Дед безо всякого раздражения, спокойно и обстоятельно отвечал на все его «почему», да «отчего», с легкой ласковой усмешкой поглядывая на внука из-под лохматых бровей. Вскоре они вышли к небольшой прогалине на берегу озера, от которой вела едва заметная тропка вглубь леса. Трава на ней была только едва примята, что говорило о том, что люди по ней ходили нечасто, да и звери по ней редко пробегали. Старик тяжело снял с плеч кузов с ягодой и поставил его на землю. Тяжело опираясь о клюку, присел на большой серый валун, нагретый за день солнцем, и лежавший на плотном песке словно специально поставленный для подобной надобности.

– Передохнем здесь чуток, да дальше двинемся. У меня-то ноги, чай уже не такие быстрые, да сильные, как у тебя. – Он с облегчением выдохнул, с удовольствием подставляя лицо солнечным лучам.

Мальчонка тут же воспользовавшись привалом, поставил корзинку с ягодой рядом с дедовским кузовом, быстро снял потрепанные обутки, засучил штанины брючат до самых колен, и ринулся к воде. Пошлепав немного босыми ногами по мелководью, обратился к деду:

– Дедуль… Вода теплая-претеплая… Можно я искупаюсь, а? Я быстренько… Можно, а…?

Дед сурово глянул на внука.

– Сколь тебе говорено, Алекся!! Нельзя в этом озере купаться!!! Глянь, тут даже утки гнезда не вьют. Вот по бережку побегай, да домой пойдем. А то вон, солнце гляди, скоро уж и на закат перевалит.

Алекся понурившись головой, тяжело вздохнул, но деда ослушаться не посмел. Только пробурчал себе под нос, но так, чтобы дед все же расслышал:

– Нельзя, да нельзя… А почему нельзя, никто и не говорит…

Дед сидел и слушал ворчание внука, да молча ухмылялся себе в седые усы. Мальчик еще немного пошлепал по воде, а потом полез в камыши, будто что там увидел. Буквально через считанные секунды он вылетел оттуда, с перекошенным от страха лицом. Подскочив к деду, он, запыхавшись, еле выдавил из себя:

– Дедуня…!! Там…! Там…!!! – И принялся тыкать пальцем в камыши, из которых только что выскочил.

Дед взял его за худенькие плечи и тихонечко тряхнул пару раз, стараясь поймать его взгляд:

– Да ты толком говори, что там -то?! Чего случилось? Змею, что ль углядел? Сколько раз тебе говорено, под ноги гляди, а не ворон считай, коли по лесу идешь!!

Пацаненок испугано мотал головой, глаза его от страха совсем сделались круглыми. Но тряска деда, как видно немного помогла ему справиться с испугом. И он, наконец, прошептал страшным шепотом:

– Дедуня…! Там мертвяк…

Дед встревоженно смотрел на внука. Поняв по его всерьез перепуганному виду, что тот не врет, и не пытается разыграть деда, поспешно встал, опираясь на свою клюку, и торопливо направился в сторону камышей, на которые указывал Алекся. Подойдя ближе, внимательно оглядел заросли. Ничего особенного не углядел, и уже, было, собрался заругаться на внука, когда в глубине зеленых зарослей увидел руку человека, всю исцарапанную, с кусочками земли, застрявшими под обломанными ногтями. Сделав несколько шагов по мелководью, осторожно раздвинул стебли клюкой. В камышах лежал человек, мужчина средних лет. А, впрочем, возраст его определить было трудно. Вся одежда, цвета хаки была перемазана илом, в волосах застряли кусочки водорослей и ряски. Старик тихонько тронул тело мужчины своей клюкой и, к своему удивлению и радости, услышал слабый стон. Человек был жив.