Любовь серого оттенка

— Ты сама говорила, что я твои глаза. Ты доверяешь мне. В чем проблема?

— Я боюсь и все. Когда ты не видишь, страхи обостряются.

— Просто иди вперед.

— Нет.

— Тогда пошли обратно.

— Нет, мы должны поговорить.

— Тогда хватит строить из себя трусишку. Мне даже обидно, что не боишься меня, зато боишься какого-то обрыва.

— Ты прав, раз уж тебя не боюсь, — делаю глубокий вдох, затем выдох. Все будет хорошо, он не даст мне упасть. Бояться нечего, Аврора. Ты главное дыши.

Я начинаю медленно идти, ступая предельно аккуратно. Шаги так малы, что это начинает злить человека за моей спиной.

— Мы так и к утру не перейдем, — возмущается он, подталкивает вперед, держа за талию.

— Давай без таких пинков!

Успокаиваю себя, не слушаюсь «темного» и продолжаю двигаться в своем темпе. Сердце глухо стучит в груди, голова заполнена образами скалистого обрыва. Да, я понимаю, что тут все не так страшно, но все же фантазия любит преувеличивать. Я считаю каждый свой шаг, приставляю пятку одной ноги прямо к носочку другой, будто я иду по тоненькому канату, и не придаю значения тому, что тело «темного» прижато ко мне.

— Ты специально так долго идешь, чтобы подольше пообжиматься?

— Что?! Нет, конечно, — теперь еще и мысли о нем пагубно влияют на самообладание.

— У тебя голос так дрожит, будто я под прицелом тебя держу. А тело так вообще лихорадит.

— Я никогда не была смелым человеком. При свете то стараюсь держаться подальше от разных угроз для жизни, а тут я даже оценить опасность не могу. Поэтому так сильно боюсь.

— Да у тебя вообще радар, определяющий угрозу, сломался, вышел из строя.

— Это почему еще?

— Потому что ты все время злишь меня, когда вытворяешь то, что не должна, — его дыхание начинает обжигать кожу правой щеки, и я в еще большем ужасе сглатываю. — Ты не чувствуешь истинной угрозы, зато выдуманной ты боишься.

— Что ты имеешь в виду? — поворачиваю голову в его сторону и понимаю, что наши лица сейчас разделены жалкими миллиметрами. Оба стараемся дышать ровно, но прикладываем для этого неимоверные усилия. Я снова улавливаю его таинственный запах не похожий ни на один, но держу дистанцию. Так странно дышать с ним одним воздухом: после него он особенно сладкий и теплый, хоть и иногда, кажется, что, наоборот, его дыхание может морозными узорами украсить стекло.

— Потому что нет никакого оврага, мы идем по обычной тропе.

— Шутишь?

— Пару секунд назад да, шутил, а сейчас говорю серьёзно. Я просто снова проверил степень твоей доверчивости.

— Ты получаешь удовольствие от того, что издеваешься надо мной? И чему мне верить? Вдруг ты сейчас врёшь, чтобы я быстрым шагом пошла. Так дело не пойдёт, мы продолжим шагать в прежнем темпе.

Последние слова хоть и должны были звучать уверенно, нотки волнения и страха всё равно протиснулись в мою фразу. Было бы лучше мне попросить прощения за то, что я позволила себе немного покомандовать, но вместо отчётливых слов из моих уст вылетел крик: «тёмный» приподнял меня и поставил лишь тогда, когда я оказалась явно не на нашем «мостике».

— Ты что делаешь?! — цепляюсь за него, стараюсь вновь оторвать ноги от земли.

— Лишь показываю тебе, что тут кругом равнина. Ты стоишь сейчас на выдуманном мной овраге.

— Какой ужас! — я со всей своей силой ударила его по плечу, после чего принялась охлаждать горящее лицо холодными ладошками. Пока я была в его руках, мое сердце не билось. Я ведь правда подумала, что он хочет выкинуть меня куда-нибудь. Это доказывает, что я не способна доверять ему полностью, хоть из всех сил стараюсь создать иллюзию полной идиллии.

— Легче стало?

— Да зачем это тебе? Зачем?!

— Передумала со мной разговаривать?

— Нет, конечно, нет! Я просто не понимаю, чего ты хочешь добиться этими тупыми розыгрышами.

— Разве у моих действий должно быть объяснение?

— В нашем мире ничего не бывает просто так.

— У меня бывает.

— Несомненно, — фыркнула я.

— Рад, что ты согласилась.

— Господи, и почему ты… — я хотела сказать пару колких слов, но пришлось сдержать себя. Он явно не одобрит небольшую порцию критики в свой адрес, ещё и соорудит тут настоящий овраг, в который потом кинет меня.

— Так страшно закончить свою фразу?

— Нет, это не страх. Это просто нежелание нарваться на ещё большие неприятности. Поэтому давай просто забудем то, что тут происходило пару минут назад.

— Забывай, раз тебе надо.

— Хорошо, что ж, мы можем идти?

— Конечно.

— Тогда пошли, — одной рукой я вцепилась в его одежду, и мы пошли дальше, снова погружаясь в тишину.

Рядом с ним просто невозможно оставаться спокойной. Он часть другого мира, неизвестного и таинственного для меня. Странно, что между нами вообще возникла какая-то связь, которая постоянно представляется мне в виде тонкой струны, по которой мы оба периодически проводим пальцем. Она дрожит от наших прикосновений, создает уловимые нами вибрации. Когда она покоится, мы ведем себя как довольно-таки близкие люди, по крайней мере, я стараюсь быть с ним ближе. Но стоит ей выйти из состояния покоя, как нас бросает либо в один край, где я окутываюсь противоречивыми чувствами, либо в другой, где он начинает проявлять ядовитые для меня качества.

Жаль, что для него существует лишь два состояния: полный покой и пофигизм, или же крайняя степень раздраженности и желание убить меня. Мой спектр чувств и эмоций куда разнообразней и красочней.

— Эй, ты там уснула?

— Нет, всё в порядке.

— Тут обломок дерева, надо перешагнуть.

— Ага, так я и поверила, — уж на третий раз я не поведусь на его уловку.

Но это была моя глупая ошибка

Носочек моей ноги упирается во что-то твёрдое, и я снова теряю равновесие. Снова! Кажется, я сама убьюсь, ему даже делать ничего не придётся

В этот раз руки не поймали меня, и я всё-таки приземлилась коленками на старое дерево. Перебинтованная рука заныла от сильного удара, и я быстро села на землю, сжимая ее ладонью другой руки.

— Как же я устала, — простонала я, качаясь на копчике и продолжая массировать ушибленное место.

— Я предупреждал.

— Почему ты меня не поймал?

— Не успел.

— Врёшь, ты всегда меня ловил. Просто, наверное, наказать меня таким образом хотел.

— Насилие — лучшее наказание. Такая сразу спокойная стала, жалкая, не орешь.

— И как у того мерзкого человека может быть ребёнок?

— Не переживай, мой ребёнок будет ещё более мерзким.

— Конечно, его отец такой изверг, наверняка ты его избиваешь. Это ведь лучший способ воспитания, — с сарказмом говорю я.

— Представь такого маленького младенца, а потом меня с какой-нибудь палкой в руках. Как думаешь, как сильно орёт он, когда я бью его по ещё неокрепшим маленьким рёбрышкам?

— Быть такого не может, он бы давно был мёртв, — я испугалась, но постаралась мыслить логично.

— Сам удивляюсь, как эта живучая тварь ещё не сдохла.

— Прекрати! Это твой ребёнок, как ты можешь так о нём говорить?!

— Я мерзкий человек, ты же сама сказала. Если после этого ты вообще меня за человека считать будешь.

— Это неправда. Это бесчеловечно. Я не верю!

— Конечно, неправда. Я даже не видел никогда этого ребёнка.

— Как не видел?

— Вот так. Понятия не имею кто там: мальчик или девочка. Но мне плевать.

— Какой кошмар, ты просто ужасен, — я уже начинала лить слёзы из-за того, что в мире есть такой ад. — Как можно так относиться к своему родному ребёнку?! Он же твоя кровь, часть тебя! Он бы называл тебя папочкой, играл бы с тобой.

— Ты нас со «светлыми» не путай. Мы не воспитываем детей, семей не заводим.

— А что тогда с детьми? Как же материнская любовь и забота? А защита родного отца? Как без всего этого вырасти такому крохе?!

— Я вырос без всей этой ерунды. Все «тёмные» растут без любви, потому что её просто не существует. И мой отпрыск справится как-нибудь.