Минутку, пожалуйста (ЛП)

Мне невозможно скрыть волнение в голосе. Этот парень непримиримо разрушает мою счастливую атмосферу завершенной диссертации и уводит в место, которое мне совершенно не по нраву.

И вообще, чего он такой ворчливый? Мы ведь живем в Боулдере! Люди здесь всегда счастливы. В основном, гарантией тому служит легализованная марихуана.

С его лица исчезает все веселье, он прищуривает свои штормовые глаза.

— Над чем конкретно ты работала?

Под его взглядом я краснею, потому что… черт возьми, он сексуален. Но выпрямив спину и выпятив подбородок, делаю вид, что тот ничуточки на меня не действует.

— Не то чтобы это вас касалось, но я только что закончила диссертацию.

— Диссертацию? — недоверчиво рявкает он. — Диссертацию на какую тему? Синдром Мюнхгаузена?

Я хмурю брови.

— Синдром Мюнхгаузена? Нет… почему вы…

— Тогда что? — прерывает он, пренебрежительно скривив верхнюю губу. — Какой-то фетиш по «Анатомии страсти»?

— О чем вы? — Мое замешательство переходит в раздражение.

Он пожимает плечами и осматривает мое тело так, словно видит в них пять лишних фунтов от съеденных пирогов и сыра.

— Синдром Мюнхгаузена — это когда притворяются больным, чтобы был повод прийти в больницу.

— Я знаю, что такое синдром Мюнхгаузена, — огрызаюсь я, раздраженная тем, что он уклоняется от ответа на мои вопросы. — Я спрашиваю, почему вы считаете, что моя диссер… — Замолкаю, когда до меня доходит. — Вы считаете, что у меня синдром Мюнхгаузена?

Он поднимает брови и монотонно отвечает:

— Следовало бы провести обследование на предмет подтверждения данного факта, но первое мое предположение — да.

— Только потому, что я сижу в больничном кафетерии?

Он кивает.

В животе резко и быстро вспыхивает досада.

Вот ведь мудила.

Я пребывала в счастливом месте, думая о тропических коктейлях и вечерних развлекушках, чтобы отпраздновать сегодняшнее свершение, когда заявился этот горячий козел и все испортил.

— С чего такой вывод, может, моя мама смертельно больна, и я каждый день ее навещаю?

— Потому что я навел справки, — парирует он, и на его шее вздувается толстая вена. — Никто не знает, почему ты без всякой причины приходишь сюда каждый день вот уже несколько месяцев. Я решил выяснить правду, чтобы спасти нас всех от неловкой сцены с участием охраны.

— Охраны? — воплю я. Моя вилка со стуком падает на стол. — При чем тут охрана? Я честно за все плачу.

— Потому что никто не болтается в больничном кафетерии ради развлечения, — рычит он, понижая голос до угрожающего тона и наклоняясь через стол. — Я начинаю сомневаться, не нужна ли тебе психологическая экспертиза.

Гнев пронзает меня, словно удар тонким хлыстом.

— Иди в жопу!

Его глаза сверкают весельем.

— Успокойся, если у тебя случится вспышка гнева, мне, возможно, придется вызвать больничного психолога.

Во мне вибрирует паника.

— Ты несерьезно.

Насколько унизительно для меня работать над диссертацией по психологии, а затем получить предписание от доктора, который, на самом деле, назначил бы мне психологическую экспертизу? При мысли о такой унизительной сцене, мое давление взлетает до небес.

Отвернувшись, делаю глубокий, очищающий вдох, потому что последнее, что мне нужно, — это паническая атака перед этим мудаком. Успокоившись, я прищуриваюсь.

— Я здесь по делам.

— Вот уже три месяца ты торчишь в больничном кафетерии. Неужели не понимаешь, как безумно это выглядит? Люди приходят сюда, потому что больны или же болен кто-то из их близких. Они приходят сюда не потому, что им нравится пирог, — говорит он, его глаза задерживаются на моих губах, которые, наверняка, все в крошках.

Вытерев лицо тыльной стороной ладони, я встаю со стула.

— Я работала над диссертацией! — почти кричу я, падая обратно на место, когда понимаю, что мы привлекаем внимание посетителей кафетерия. Я кладу руки на столешницу и понижаю голос. — Я изо всех сил старалась работать дома, но однажды пришла сюда с мамой на ее первую колоноскопию, не то чтобы это твое дело, но именно тогда я обнаружила, что наслаждаюсь атмосферой кафетерия.

Он снова оценивающе оглядывает меня.

— Тебе нравится атмосфера убитых горем семей, попавших в трудную жизненную ситуацию?

— Не все происходящее в больнице, — это вопрос жизни и смерти. Последнее, что я выяснила, здесь делают сиськи. — С этими словами его взгляд мгновенно опаляет мою грудь, и я жалею, что не могу забрать их обратно, потому что теперь это мудак, безусловно, думает о том, как мой второй размер можно бы чуть увеличить.

С раздраженным ворчанием встаю и с щелчком закрываю ноутбук, запихивая его вместе с книгами в сумку. Хватаю со спинки стула свою джинсовую куртку и поворачиваюсь к нему лицом.

— И здесь общественное место, так что я не нарушаю никаких правил.

Скрестив мускулистые руки на груди, он смотрит на меня с презрением. Ненавижу свои предательские глаза, что они пялятся на них. Перевожу взгляд туда, где ему самое место, и наши глаза встречаются.

Он отвечает сквозь стиснутые зубы:

— Может, больничных правил ты и не нарушаешь, но, определенно, нарушаешь социально приемлемые.

— Лицемер! — рычу я, перекидывая сумку через плечо и выдергивая волосы из-под ремня. — И, кстати, мне очень нравится здешний пирог. Крем просто восхитителен!

Я не горжусь тем, что происходит дальше. На самом деле, когда позже прокручу эту сцену у себя в голове, то задамся вопросом: может, мне все-таки нужна психологическая экспертиза.

Одним быстрым движением руки, как в софтболе, я зачерпываю то, что осталось от пирога. Наклоняюсь так, чтобы оказаться лицом к лицу с горячим доктором, и запихиваю всю горсть в рот. Но, конечно же, мой рот недостаточно велик, и это пирог, а не яблоко, поэтому большая часть содержимого просачивается сквозь пальцы. Какая-то часть плюхается на стол, но огромный шлепок шоколадного мусса приземляется на промежность доктора, который в этом месте, по всей видимости, не обделен природой.

Меня захлестывает триумф. Как ни странно, пульсация в паху не прекращается.

Абсолютное безумие. Я поднимаю глаза к его, определенно, убийственному взгляду, слизываю крем с уголка губ и бормочу с полным ртом:

— Ты… гребаный… мудак!

Под обжигающим взглядом зеленовато-карих глаз удаляюсь, виляя отъеденной на пирогах попой и оставляя позади замечательный больничный кафетерий.

Глава 2

Линси

Хорошо, что я живу на окраине города, потому что мне требуется минимум пятнадцать минут, чтобы выкинуть из головы этого мудака доктора.

Нет, серьезно. Он доктор. Разве у него нет более важных дел, чем допрашивать посетителей больничного кафетерия из-за их частых визитов?

И эта ситуация чертовски обидная, потому что вся прелесть сегодняшнего дня полностью растрачена на него. Из-за чего он так разозлился? Можно было бы подумать, что парень, похожий на племенного жеребца, будет наслаждаться жизнью.

Выбрасываю из головы это неловкое сравнение и пытаюсь забыть о том, каким огромным мудаком он был. Его фамилия Ричардсон? Больше бы подошло «Доктор Мудак»!

Когда запихнула пирог в рот, выражение его лица, определенно, кричало об убийстве. Момент, которым я не горжусь, но Кейт всегда говорит мне уверенно совершать ошибки, и на следующий день они не будут казаться такими уж ужасными. Так что… пусть ваша промежность наслаждается пирогом, Доктор Мудак.

Солнце висит низко над горизонтом, когда я направляюсь по дороге, ведущей к моему таунхаусу. Сворачивая на подъездную дорожку, вижу своего друга Дина, бегущего по тротуару напротив. Сигналю и машу ему, пока заезжаю в гараж.

— Как дела, Линс? Закончила свою работу? — кричит Дин, пересекая улицу и подбегая ко мне.