Плен моей души

Проснулась уже в кровати в нашей с Глебом квартире. Любимый спал за спиной, крепко меня обнимая. Чуть приподняла руку парня и повернулась к нему лицом. Только сейчас заметила, как сильно осунулось лицо парня. Бедный мой мальчик. Как же он переживал за меня. Какой же стресс он пережил. Уверена, что не меньший, чем я.

Осторожно коснулась его щеки пальцами. Подалась вперёд, чтобы чувствовать на лице дыхание любимого. Самое вкусное. Ароматное. Коснулась губами рта Глеба. Приоткрыла рот, поймала дыхание. Чтобы оно было одно на двоих.

Сон будто снял с меня весь пережитый страх. Все переживания. Я проснулась и показалось, что всё, что произошло сегодня, было лишь сном. Кошмаром.

Любимый вдруг открыл глаза. Поймал мой плывущий взгляд. Улыбнулся. И углубил поцелуй.

— Как ты себя чувствуешь, Золушка моя? Болит что-то?

— Да, — выдохнула тоскливо.

— Что болит? Где? — тут же всполошился, навис надо мной на вытянутых руках.

— Вот тут, — перехватила руку и опустила вниз.

К развилке между бёдрами.

— Золушка, — зрачки в любимых глазах резко расширились. — Что же ты творишь со мной, родная? Ты хоть представляешь, как действуешь на меня? Что сносишь мне крышу. Просто убиваешь!

— Глебушка мой. Я так люблю тебя. Мой любимый защитник. Мой самый любимый мужчина.

— Твой отец сказал, что ты расстроилась из-за того, что не забеременела, — нежные пальцы отодвинули кромку трусиков в сторону.

Я тут же выгнулась и застонала. Кажется, от пережитого стресса чувства обострились. Стали в разы ярче.

— Почему ты не говорила мне, что хочешь ребёночка? — замер и поймал взгляд.

— Я не знала, как сказать. И ты так тоскуешь по Любе, — взгляд скользнул на кроватку, которую я сама предложила парню перевезти в съёмную квартиру.

Первое время Глеб возвращался в дом родителей. Он не мог без неё. И мигом стало стыдно, что я упрекаю Глеба.

— Прости.

— Золушка моя, родная. Я сам понимаю, что это нездорово. Понимаю, любимая. Прекрасно понимаю. Я не могу отпустить, никак не могу отпустить её.

— Я понимаю, — коснулась поцелуем пересохших губ. — Я не упрекаю. Я ничего не имею в виду. Я просто не хотела давать тебе надежду.

— Всё решим вместе, любимая моя. Будем стараться. Женимся. Отпразднуем свадьбу. Чтобы ты в белом платье, как Золушка. И в белых туфельках. Блестящих. Красивых.

— Тебе мои туфли не дают покоя, — смеюсь тихо, чувствуя, как пыльцы между ног вновь приходят в движение.

— Не только туфли, сладкая. Вся ты, — губами медленно скользит по шее, по груди, стаскивая одеяло.

На мне были только хлопковые розовые трусики, которые уже трещали под пальцами Глеба.

— Золушка моя. Моя волшебная девочка.

Мягко стащил с ног нижнее бельё. Глядя в глаза, погрузился в меня. Не выпуская моего плывущего взгляда, шептал о своей любви. О том, что всё у нас будет прекрасно. Это было больше, чем занятие любовью. Это было полное единение. Когда одно дыхание на двоих. Одна душа на двоих. Одно сердце на двоих.

С ним всегда чувства на грани. С ним всегда я разлетаюсь на сотни осколков. Но сейчас. Сейчас я просто умерла. Просто потерялась в мире. В пространстве.

Я пришла в себя через несколько минут. Лежала на влажной груди Глеба. Чувствовала его частое сердцебиение.

— Поможешь избавиться от кроватки?

— Что? — я подскочила и уставилась с испугом на Глеба. — Ты что такое говоришь?

— Я понимаю, что нужно уже выбросить кровать. И одежду. Это вещи мёртвого ребёнка. Я зациклен на них. Я будто больной, вижу Любу. Не даю ей уйти.

— Глеб. Но ведь вещи важны тебе.

— Важны. Да. Но пока я не отпущу прошлое, я не смогу строить будущее.

— Ты уверен? — переплела пальцы вместе.

— Да, маленькая. Уверен.

— Не пожалеешь?

— Нет.

Я обвила его шею руками, губами прижалась к шее.

— Хорошо. Мы сожжём вещи. Чтобы никто не забрал. И чтобы прах над морем развеялся. Поехали?

— Куда тебе? Ты пережила стресс сегодня.

— Я уже забыла, как страшный сон. Я столько раз подобному подвергалась со стороны Саши, что уже даже не оставило душевной травмы. Поспала и забыла.

— Убью.

— Лишний грех нам не нужен.

Ещё раз поцеловала губы Глеба, пропустила тугие кудряшки сквозь пальцы и сползла с кровати. Быстро приняла душ и вернулась в комнату. Замерла за спиной Глеба, который сжимал пальцами прутья кроватки.

— Мы можем этого не делать, если тебе плохо и тяжело.

Любимый отрицательно мотнул головой. Я приблизилась. Положила ладошки на спину, провела, поцеловала лопатки.

— Поехали, — сипло пробормотал.

Кроватку пришлось разобрать, чтобы она поместилась в машину. Ехали в гнетущей, пропитанной болью тишине. Я сжимала руку Глеба. Пыталась всеми силами показать, насколько сильно его люблю.

Знакомый пляж встретил нас пронизывающим до костей ветром и громким шумом моря. Глеб вытащил вещи из багажника и, еле переставляя ноги, побрёл на берег. Я бесшумно следовала за ним. Ничего не говорила. Не отвлекала. Не пыталась отговаривать.

Любимый развёл костёр. Его всего трясло, когда первая деревянная палка была брошена его рукой в трещащий огонь. Я видела, как блестели его глаза. Как лицо всё исказилось от боли. Но не говорила ни слова.

Я видела, как уходила из любимых черт лица боль с каждой новой брошенной в костёр частью кроватки. Я видела, что Глеб отпускал малышку. Стоило маленькому боди вспыхнуть, парень упал на колени и уткнулся лбом в сложенные на песке руки.

Я зажала рот, чтобы не всхлипнуть. Чтобы не мешать. Смотрю полными слёз глазами на то, как Глеб прощается и отпускает Любовь.

Он молча поднялся, подошёл ко мне, уткнулся лбом в плечо и снова застыл. Я перебирала кудряшки, согревала ледяные щёки дыханием и шептала о том, как люблю. О том, сколько он для меня значит.

— Я рожу тебе девочку. Точную копию тебя. Чтобы кудрявенькая была. И счастливая. Мы назовём её Любонькой. И она будет самой счастливой девочкой.

Я увидела, как на горизонте падает звезда. Значит, всё сбудется.

Глава 28

Вита

На следующее утро проснулись с Глебом в полдень от долгого звонка в дверь.

— Твой папа пришёл, — влажные губы коснулись обнажённого плеча.

— Да. Слышу.

Папа всегда делал три коротких звонка и один длинный.

— Я открою, Золушка.

Глеб быстро натянул футболку и шорты и ушёл в коридор. Я лениво потянулась, зевнула и неторопливо стала одеваться.

— Доча, ты скоро? — голос папы звучал взволновано.

Я не стала собирать волосы в хвост, вышла в коридор.

— Привет, папулечка, — поцеловала родителя в щёку. — Что случилось? Ты бледный. Про маму что-то узнал? — папа кивнул.

— Пойдём на кухню, расскажу.

Я последовала за отцом. Глеб молчаливой тенью скользнул следом.

— Ну! Что узнал?

— Мы с тобой сегодня едем к маме.

— Пап… Папочка, она жива? Но как так? А как же могила? Как же… — родные руки Глеба не дали упасть.

— Захар. Мразь, — дальше посыпался такой поток ругательств, что я даже обалдела.

Из речи папы, перемешанной с матами, поняла, что Захар подстроил аварию. Мама сильно пострадала, но вместо неё в машину подложили труп бездомной женщины. Он вывез маму в закрытый посёлок, откуда невозможно было выехать без ведома охраны. И Захара, соответственно.

— Пап. Это же бред. Что ты такое говоришь? Десять лет её держат там? Пап!

— Тише, Золушка, — Глеб сжал меня в руках, успокаивая и не давая удариться в истерику.

— Я мало что узнал, Виталина, — прохрипел папа. — Очень мало. Не сдержался… Перегнул.

— Ты убил Захара?

— Нет. Ещё нет. Но говорить он не в состоянии.

— Как мы попадём в этот посёлок, если он настолько хорошо охраняется.

— Захар уже дал команду отпустить, — у меня прошёл мороз по коже от улыбки отца.

Я поняла, что папа бывает очень тяжёлым в общении. Очень. Если его что-то злило, то не стоило к нему лезть. А после того, как он узнал о том, что сделал Захар с мамой… Я удивлена, что он ещё жив.