Страница 19 из 42
Я опустил ресницы и тяжело задышал, вновь переживая режущую грудину боль, вспоминая о дед Роме. Я любил мужчину больше собственных родителей и всей своей семейки. И сколько бы лет не прошло, боль не притупляется. А становится лишь сильнее.
Я столько не успел ему сказать.
Простая чашка с собакой его последний подарок мне на двадцать третье февраля. Одна из самых дорогих сердцу вещей. Не считая детских пинеток.
— Ты никому не позволяешь к ней притронуться. Помню, как орал на одну из своих подружек, когда та посмела взять чашку. А этой девочке ты сам налил чай и позволил пользоваться. Глеб, это громче всех слов. Я понимаю, мой хороший, что ты боишься… Я знаю, что ты боишься любить.
— Снежана, — я прохрипел, сузив глаза и сжав кулаки.
— Глебушка, правда она всегда горькая. Но это факт — ты боишься любить. По этой причине ты постоянно меняешь подружек. По этой причине ни с кем и никогда ты не встречался. Ты всех отталкивал первым, чтобы больше не было боли. Чтобы никто и никогда не называл тебя «самой большой ошибкой в жизни». Я это знаю, Глеб. Я это вижу и понимаю. Ты можешь отрицать, а я спорить не стану. А эту девушку возле тебя я увидела три раза. Увидела, но уверена на все сто процентов, что встреч было больше.
Я молча отвернулся и уперся ладонями в стол. Было максимально х*рово. От того, что обидел Золушку. От того, что Снежинка права. Моя подруга вообще редко ошибалась. Она знала меня лучше меня самого. И часто становилась моим спасением, когда я доходил до ручки.
— Я сдохнуть за неё готов, — признался тихо, зажмурив мерзко слезящиеся глаза. — Убить готов.
Отец всегда прав был, когда говорил, что я слабак. Я слабак. Готов разныться, как тёлка.
— Зачем тогда так грубо? Зачем прогнал? Зачем оттолкнул?
Снежана подошла со спины, обвила тонкими руками талию и прижалась щекой к пылающей коже. Ей прикосновения отчего-то никогда не вызывали желания. Всё, что я чувствовал рядом с мелкой черноволосой и зеленоглазой девчонкой — желание защищать и оберегать. Как младшую сестру.
Как ту, которую я когда-то не уберёг.
— Она скоро выходит замуж. Завтра.
Снежана вся напряглась. Потом под руку поднырнула и встала между мной и столом. Заглянула в глаза снизу вверх.
— То есть как? У неё есть жених, а она пришла сюда и лишилась с тобой девственности?
— История походит на твою и Царя, не так ли? — криво ухмыльнулся я. — Только твой парень был фальшивым, а жених вполне настоящий. И тот ещё *бучий п*дор.
— Подожди… — Снежана склонила голову, пряча от меня лицо за волосами. — Девушка, накануне свадьбы, пришла к тебе, чтобы лишиться невинности, а ты ей наговорил гадостей и прогнал?
Я пожал плечами, прекрасно зная, что Снежка этого жеста не заметит. Я знал, что она вспоминает, как в этой мастерской после ночи проведённой с Игнатом, увидела его с другой бабой.
— Знаешь, я прекрасно и очень чётко помню тот день, когда ты и Тоша пытались задержать меня и не позволить войти в мастерскую. И все те слова, которые ты мне говорил в машине. У каждого была своя правда и взгляд на ситуацию. Я до безумия любила Игната и готова была сделать всё, только бы он увидел во мне девушку и захотел меня. Но напрямую признаться в своих чувствах боялась. Игнат хотел меня, боялся разрушить нашу дружбу и считал, что я его использую. Всё вышло глупо. Глеб, ты уверен, что Виталина выходит замуж?
— Да, Снежинка. Этого мудака я видел своими глазами, даже подраться успел. Этот урод бьёт её.
Снежана вскинула на меня огромные озёра своих глаз. Видел, сочувствие на лице подруги.
— Ты не думал, что она просто хотела, чтобы ты спас её? Чтобы помог избежать свадьбы?
— Нет, — я криво усмехнулся. — Она в любом случае выйдет замуж. Обстоятельства вынуждают.
Снежана некоторое время молчала и внимательно смотрел в моё лицо.
— Она пришла к тебе, когда ей было плохо. Она хотела, чтобы именно ты стал её первым мужчиной. Виталина мне показалась очень спокойной и рассудительной девушкой, которая взвешивает свои решения. Он захотела тебя, Глебушка. Я могу ошибаться, конечно, но… — Снежка покраснела. — Первый раз он особенный, понимаешь? Глеб, ты обидел её. Я не могу словами передать, насколько мне было больно, когда Игнат на следующее утро ушёл. Он мне грубил, но не так, как нагрубил Виталине ты. Хороший мой, ты не просто причинил боль и обидел, ты унизил. И снова я вспоминаю твои слова, которые ты мне сказал тогда в машине. Все мы люди, и все в пылу ссоры можем наговорить непростительных вещей, пытаясь причинить как можно больше боли. Она ведь дорога тебе, признай!
— Снеж, — я устало прикрыл глаза.
— Глебушка, — подруга подняла руку и мягко провела по щеке. Я прикрыл глаза, когда холодные пальцы коснулись пылающего лба. — Ты моя семья. Мой близкий друг. И я безумно сильно хочу, чтобы ты стал счастливым! Я хочу, чтобы ты получил ту любовь, которой тебе не хватало всю жизнь. Прости, хороший мой, я знаю, что мои слова неприятны и излишне прямолинейны. Но когда-то ты словами помог мне. Поддержал. Дал почувствовать, что я не одна и у меня есть рядом люди, с которыми я могу разделить боль. Ты изменился всего за пару дней. И с того дня, как ты встретил Виталину, в мастерской не задерживаются дамы. Совсем. Я впервые вижу тебя таким. Ты влюблён. И даже больше. Ты должен, просто обязан извиниться перед ней, Глеб. Подумай о том, что тебе сказал бы дедушка Рома. Как думаешь, Виталина ему бы понравилась? А что он сказал бы, если бы узнал, что ты наговорил ей? — я заскрипел зубами.
Перед внутренним взором тут же лицо дед Ромы предстало. И его полный разочарования взгляд. Его сведённые вместе брови.
Внучок, внучок. Что же ты натворил?
— Ты должен извиниться. До свадьбы. Вдруг это всё изменит?
— Очень сомневаюсь, что она захочет со мной разговаривать, — я устало уткнулся лбом в плечо Снежки.
Девушка пальцами стала перебирать кудряшки на затылке.
— Не переживай, мой хороший. Мне кажется, что она уже любит тебя. Поезжай и поговори с ней.
Прижался носом ко лбу Снежаны, вдохнул знакомый с самого детства запах и прикрыл глаза. Создаётся ощущение, что он не поменялся. Невольно вспомнил, как после ада дома я бежал в мастерскую, где всегда был дед Рома, Игнат и Снежка. Снежа со своей широкой улыбкой и сияющими глазами, помогающая мне не сдохнуть своим оптимизмом и тёплыми объятиями.
Так и сейчас. В момент, когда я выть готов, сдохнуть от отчаяния и тоски, от боли раздирающей грудь, Снежка нашла слова, чтобы поставить мои мозги на место. Отрезвить. Заставить остыть.
— Спасибо, Снежка, — коснулся губами её лба. — Спасибо.
— Поезжай, мой хороший. И если что, звони мне или Игнаше.
Я кивнул и пошёл наверх, чтобы одеться. В куртке, валяющейся на полу, нашёл телефон Золушки. Мл*ть, я последний кретин. Схватил телефон, набросил на плечи куртку, которая впитала запах моей девочки. Потрясающий. Заставляющий плоть твердеть только от одного воспоминания о том, как ломко она выгибалась в моих руках. Как стонала, запрокинув голову.
Снежинка права. Я просто обязан это признать.
Я успел её полюбить.
Схватил ключи от машины и покинул мастерскую, ища на карте ближайший цветочный магазин.
[1] Эту фразу Глеб говорил Снежане в романе «Второй шанс для него»
Глава 14
Глеб
В цветочном, работающем сутки напролёт, провёл больше получаса. Долго выбирал цветы. Никак не мог определиться, какие Золушке понравятся. Остановил выбор на нежных голубых цветах, название которых не запомнил.
Благодаря тому, что занимался несколько лет паркуром, с лёгкостью перемахнул через забор, а после забрался на второй этаж. В комнате Золушки было темно, балконная дверь была заперта. Костяшками пальцев постучал по стеклу и замер. Но малышка дверь не открыла.
Присел на корточки, достал отвёртку, которую притащил ещё в прошлый раз, некоторое время возился, пока дверь не открылась. Скользнул в комнату и замер. В грудине всё разодрало на части, стоило увидеть Золушку, свернувшуюся на полу клубочком.